Ледяная могила(Роман приключений) - Жиффар Пьер 7 стр.


И аргентинец, хотя и не показывал виду, тоже начинал беспокоиться. Перед ним простиралась однообразная равнина, на которой он не мог найти никаких примет. Между тем, он помнил, что за равниной должна была находиться долина. В этой долине он и нашел тогда ледяную могилу. Однако ни вдали, ни вблизи никаких неровностей почвы не было видно. Что, если он и на этот раз ошибся?..

Кимбалл начал волноваться.

— Где же ваша долина? — спросил он Мендеза Лоа. — Никакой долины тут нет… Да уверены ли вы, Мендез, что вы тогда шли на юг, а не в другую сторону? Вы постойте, остановитесь, подумайте, припомните…

В разговор вмешался старый профессор. Ему не нравилось, что Кимбалл, увлеченный общим настроением экипажа, выказывал аргентинцу явное недоверие. Сам он не утратил веры, о чем и заявлял уже не раз.

— Послушайте, мой друг, — обратился он к аргентинцу через Квоньяма, — вы, в самом деле, подумайте, припомните. Когда вы впервые здесь очутились, вы откуда шли? Из той же бухточки, где теперь стоит наше судно?

— Нет, не оттуда.

— Откуда же?

— Право, теперь я не могу этого припомнить.

— Быть может, вы пристали к этой земле с другой стороны?

— Я припоминаю только, что мы шли вправо.

— Прекрасно. Значит, можно допустить, что вы на сей раз сбились именно по этой причине. Такое бывает. Люди принимают правую сторону за левую и наоборот. Мы двинулись вправо и ничего не нашли. Значит, в этой стороне нам нечего больше делать. Попробуем свернуть налево. Хотя, по правде сказать, слева ничего не видать, кроме бесконечной снежной равнины. Может быть долина, о которой вы говорите, давно уже занесена снегом?..

В это время лейтенант Беннет, усиленно всматривавшийся во что-то, вдруг воскликнул:

— Доктор, капитан, взгляните туда! Не обманывают ли меня глаза? Вы видите стаю бакланов?..

— Да, — раздалось со всех сторон.

— Видите?.. Только что вся стая была на виду, а теперь, смотрите, птицы исчезают одна за другой. Значит, они скрываются за какой-то неровностью почвы. Очевидно, в той стороне есть какая-то лощина…

Черные глаза Мендеза Лоа и желтые глаза старого профессора мгновенно вспыхнули самым живым огнем. До того места, где виднелись бакланы, было около полумили. Все смотрели теперь в этом направлении. И вот через несколько минут птицы вылетели из низины, где скрывались, и вся стая вновь оказалась на виду. Всем стало ясно, что на том месте должна быть какая-то впадина и, быть может, именно та, о которой так упорно твердил аргентинец.

Не теряя ни минуты, все бросились бежать. Мендез Лоа бежал впереди всех, за ним Беннет и Черч. Скоро они скрылись из виду в каком-то углублении. Но не прошло и минуты, как Беннет снова появился. Он мчался во весь дух навстречу профессору и его спутникам и во весь голос вопил:

— Они здесь, доктор! Они все здесь!.. На них страшно смотреть! Они замерзли во льду!..

Старый профессор, бледный как снег, покрывавший все вокруг, изо всех сил спешил к лощине, которую теперь уже можно было ясно рассмотреть. Рядом с ним шли Манфред Свифт и капитан Кимбалл, каждую минуту готовые подхватить старика, если бы силы изменили ему.

Вскоре все вступили в лощину и перед ними предстало жуткое зрелище.

…Перед ними предстало жуткое зрелище.

Вся неглубокая долинка была занесена снегом. На дне ее возвышалась груда больших прозрачных льдин. Эта груда имела довольно правильную форму и представляла собой что-то вроде громадной полости с ледяными стенами, сходившимися под почти прямыми углами. Она имела около сажени в высоту и сажени две-три в длину и ширину. За передней, прозрачной, как стекло, глыбой льда виднелись человеческие фигуры — в том самом виде, как описывал их аргентинец. Вся картина напоминала какой-то громадный аквариум, куда вместо рыб поместили людей. Эти мертвые люди, эти замороженные трупы, были одеты в звериные меха. Вправо, на полу ледяной пещеры, лежали трое — беспорядочной кучей, сплетясь руками и ногами. В левом углу четыре трупа стояли, наклонившись друг к другу и словно совещаясь. Один стоял, протягивая руку и как бы торопясь поддержать соседа, готового упасть. Еще двое обнимали друг друга; они будто ожидали смерти, обмениваясь последними словами утешения.

Острые глаза старого профессора быстро скользнули по всем этим ужасным деталям и неподвижно остановились на фигуре его сына.

Глава экспедиции погибшего «Проктора» Джордж Макдуф стоял посреди всей группы, оборотясь лицом как раз в ту сторону, откуда подошли доктор и его спутники. На нем была большая медвежья шуба и меховая шапка. Он твердо и прямо держался на ногах. Его правая рука была вытянута вперед. Он словно указывал своим спутникам перед самой смертью куда-то в неопределенную даль, откуда им следовало ожидать помощи. Длинная, как у отца, и вся заиндевевшая борода, меховой воротник шубы и шапка скрывали часть его лица, оставляя на виду лишь мертвые, остановившиеся глаза и характерный, отцовский орлиный нос. Всех особенно поразили эти глаза, недвижные, но продолжавшие смотреть живым, пронизывающим взглядом.

Каким чудом все эти трупы в течение целых семи месяцев могли сохраниться в таком свежем, в таком первозданном состоянии? Манфред Свифт в нескольких шепотом произнесенных словах постарался разъяснить это капитану Кимбаллу. Люди замерзли, очевидно, в течение нескольких мгновений под влиянием ужасной стужи, обычной для полярных краев. Эта стужа сначала парализовала их, заставив их тела остаться в тех самых позах, в каких их застиг паралич замерзания. А потом ледяная полость, где они укрывались, сомкнулась над ними и сохранила их от разложения.

Теперь предстояло осторожно пробить лаз внутрь ледяной пещеры, поднять замороженные трупы один за другим и вынести их. Так как температура окружающего воздуха была ниже нуля, перемещение из пещеры на открытый воздух не могло оказать на тела ни малейшего влияния. Затем их можно будет перевезти на санях к месту стоянки судна, поместить в барак, который будет выстроен на берегу, там согреть, чтобы они оттаяли, после забальзамировать, уложить в гробы и в таком виде доставить на родину. Впрочем, спешить со всем этим не было надобности, и потому прежде всего следовало заняться устройством барака. Все это вполголоса обсуждали люди, собравшиеся перед ледяной могилой. Профессор Макдуф не принимал участия в этих разговорах. Его спутники отошли в сторону, и он стоял один у самой ледяной пещеры, лицом к лицу со своим погибшим сыном.

Мало-помалу он вышел из оцепенения и взмахом руки подозвал к себе Манфреда. Взяв под руку своего ассистента, он тихо простонал:

— О, друг мой, смотри, вот он! Это он. Но как он удивительно сохранился!..

Он замолк на несколько мгновений, силясь овладеть собою. Потом он обвел взглядом кучку своих спутников и сказал им:

— Взгляните на него, господа! Не правда ли, он стоит, как живой?! Так и кажется, что он собирается сейчас заговорить!

— Да, — пробормотал Квоньям прерывающимся голосом, — ужасная картина!.. Ему недостает только жизни… Как жаль, что я не могу отдать ему свою, ставшую для меня бесполезной обузой!

Старый профессор бросил многозначительный взгляд на злополучного влюбленного, который уже не впервые говорил о своем отвращении к жизни. Об этом давно знали все участники экспедиции. Потом старик обратил желтые хищные глаза на своего ассистента, словно высказывая ему этим взглядом какую-то затаенную мысль, которая ими обоими не раз обсуждалась. Понял ли его Манфред Свифт?.. Ассистент только покачал головой с выражением глубокого сожаления и тяжело вздохнул.

Между тем, старый профессор вплотную подошел к ледяной пещере и, положив руку на ее переднюю стенку, произнес, обнажив голову:

— Все эти люди — дети Филадельфии. Мы приветствуем их от имени наших сограждан и воздаем дань уважения их героизму и мученической смерти. Я говорю так, потому что смерть в таких условиях — смерть мученическая. Я обращаю к ним прощальное слово великого города и свидетельствую им признательность великого народа!

Затем он обратился к трупу своего сына:

— Тебе же, дитя мое, тебе, как бы призывающему меня на помощь в надежде, что я верну тебе жизнь, я принес горестный вопль твоей бедной матери, твоей возлюбленной жены, твоего сына и достойного господина Пауэлла, который предоставил нам средства, чтобы прибыть сюда и найти тебя и твоих спутников. Подождите еще немного. Дайте нам время соорудить последнее приличное убежище для ваших останков, злополучные дети Пенсильвании! Потом мы вернемся сюда и извлечем вас из этой могилы!

Люди стояли вокруг и отирали слезы. Плотник Черч, чей брат лежал в этой же могиле, громко рыдал. Он узнал брата в одном из трупов.

— Каковы будут ваши приказания, доктор? — спросил Кимбалл.

— Я полагаю, — ответил профессор, — что теперь нам нужно поскорее вернуться к судну и сейчас же приступить к постройке барака. Ведь у нас есть в запасе целый разборной дом. Надо немедленно выгрузить его на берег и собрать. Как вы думаете, сколько времени уйдет на это?

Обратились к плотнику Черчу, и тот, прикинув в уме, сказал, что, если взяться за дело вшестером, можно закончить всю сборку часов в двенадцать.

На том и порешили, и все тотчас засобирались в обратный путь. Макдуф долго жал руку аргентинца и горячо благодарил его. Но охотник на тюленей был, видимо, мало тронут этими изъявлениями чувств. Его мнение о докторе, как о воплощенном дьяволе, судя по всему, никак не изменилось.

Передние сани уже тронулись в путь. У ледяной могилы оставались Макдуф, Кимбалл и Квоньям. Капитан возился у саней, а доктор разговаривал с ботаником. Тот в последнее время, по-видимому, окончательно решил покончить все счеты со своей плачевной жизнью.

— Скажите, доктор, ведь в конце концов морфин должен же доконать меня? — спрашивал ботаник.

— Да, конечно. Но не сегодня же?!

— Ну, хорошо, пусть не сегодня. Не сегодня, так завтра.

— Вы слышите, что он говорит, капитан?

И вслед за тем, с какой-то странной и жестокой настойчивостью, старый профессор дважды повторил:

— Он хочет, чтобы это случилось завтра!

В ответ капитан только пожал плечами.

Вскоре все вернулись к судну и немедленно приступили к выгрузке разборного дома.

Зоолог Гардинер в последние дни расхворался еще больше, и профессор по временам давал понять, что его конец близок. Но в этот самый день Манфред Свифт дал ему какое-то новое лекарство, и Гардинер совершенно неожиданно сразу почувствовал себя лучше.

Зато бедному ботанику пришлось совсем плохо. В этот же вечер он впал в обморочное состояние, внушавшее самые серьезные опасения. Доктор и его ассистент усердно хлопотали около него, но без всякого результата. Все задавали себе тревожный вопрос — доживет ли он до утра?

XIII

ЕЩЕ ОДИН ТРУП

На судне началась лихорадочная деятельность. Весь экипаж, без различия чинов и обязанностей, принялся за выгрузку бревен и плах, входивших в состав разборного барака. Профессор наблюдал за людьми с капитанского мостика, а лейтенант Беннет руководил работами. Но настоящим командиром стал теперь Черч: он указывал, как складывать части барака, и крепил их. Весь день среди полярной пустыни раздавались удары молотков и топоров, визг пил и рубанков.

Около трех часов дня повалила снежная пурга, но люди, засыпаемые снегом, не оставляли работы; профессор ободрял их, предсказывая скорую перемену погоды. И в самом деле, вскоре тучи разошлись и засияло солнце.

Из всех участников экспедиции в работе не принимали участия только Гардинер и Квоньям. В самый разгар работ Манфред Свифт навестил больного Гардинера, который, как уже сказано, почувствовал себя гораздо лучше, приняв новое лекарство.

— А уж я думал, что мне капут! — проговорил Гардинер все еще слабым голосом. — Но ваше лекарство — просто какое-то волшебное зелье! А между тем, от тех средств, что мне давал в последние дни профессор Макдуф, я чувствовал себя все хуже и хуже. Конечно, вы об этом ему не скажете доктор! Ведь это только личное впечатление больного, а вы знаете, насколько можно на такие впечатления полагаться. В условиях нашего странствования, да еще за тысячи миль от родины, что только не придет в голову больному человеку!

— А это, последнее-то лекарство, кто вам прописал? Вы думаете, не тот же профессор Макдуф? Ведь лечит вас он, и поверьте, что на него вы можете положиться.

— Можно ли в этом сомневаться!

— Он ухаживает за вами, как за сыном.

— Я и не сомневаюсь, и не замедлю его поблагодарить, когда он посетит меня… Однако, поиски наших покойников не очень затянулись. Я, конечно, этому радуюсь. Но ведь если тела нашли, то значит, и экспедиции конец? А я ровно ничего не успел сделать. Ах, этот проклятый бронхит!.. Бронхит, пневмония, плеврезия!.. Как вы мою болезнь называете?

— Ну, не все ли равно как! Главное в том, чтобы поставить вас на ноги, и это уже сделано.

— Спасибо, спасибо вам. Я чувствую себя намного лучше. Раньше я день ото дня все слабел, а теперь сразу окреп. Дайте мне еще этого лекарства, и завтра, и послезавтра, покуда я совсем не поправлюсь. Но ведь вот горе-то: все-таки я еще проваляюсь еще дня четыре, пять, пожалуй, и все десять, а тем временем тут все будет покончено, и мы тронемся в обратный путь…

— Очень вероятно, что так.

— Вот это досадно!.. А сколько времени, как вы думаете, мы еще простоим здесь?

— Если все пойдет в добром порядке, то на оттаивание тел, их бальзамировку и укладку в гробы уйдет всего несколько дней. Больше нам нечего будет здесь делать.

— А я было думал…

— Видимо, вы собирались заняться тут вашими зоологическими изысканиями?.. Ну, ничего. Соберется новая экспедиция, вы с ней и отправитесь; теперь то и дело снаряжаются полярные экспедиции.

Гардинер с сожалением вздохнул и тотчас насторожился, как и Манфред Свифт. До каюты, где доктор беседовал с зоологом, донесся громкий болезненный стон:

— О, какая мука! Голова, как в огне! И в горле горит! Нет, должно быть, близок мой конец!

— Бедный Квоньям! — протянул Гардинер жалобным тоном, узнав голос страдающего товарища. — Он недавно упал в обморок — повалился, как мертвый. На него, должно быть, ужасно подействовало то, что вы там увидели… Значит, у него опять начались эти головные боли?.. А я считал, что они у него прошли. Вообще-то ему было уже лучше, и его любовные терзания как будто утихли. А теперь вот опять… В последние дни он что-то очень волновался. А ведь какой здоровяк! Кто бы подумал, что он хуже всех нас будет переносить трудности пути. Теперь он определенно болен, опасно болен. Я говорил с ним сегодня, и он произвел на меня впечатление человека, которому жизнь стала в тягость. Это все морфий!.. Он морфинист… Я не понимаю, зачем профессор дает ему морфий?..

Свифт улыбнулся.

— Какой там морфий! Он получает почти чистую воду. Как видите, мы в подобных случаях даем больным обманчивое утешение, говоря, что они принимают морфий. А иначе, что делать с такими больными? Связать их, заковать?..

— Слушайте!.. — перебил его Гардинер.

На этот раз послышался мягкий, жалобный стон, словно голос больного ребенка. Очевидно, больной прибег к своему роковому успокоительному средству.

— Все-таки это удивительно! — задумчиво проговорил Гардинер. — Здоровый молодой мужчина вдруг ослабел, увял, дошел до потери сил, до бреда!.. И это в несколько дней…

— Амурные напасти, друг мой! — спокойно ответил Свифт. — Тут черт ногу сломит! Недуг его душевный, наши медикаменты перед ним теряют силу. Да признаться, и вся обстановка нашего путешествия, с ее однообразием, мало пригодна для душевнобольного… Ну, лежите спокойно! Поправляйтесь, не унывайте! Навещу вас завтра. Вам недолго осталось валяться!

К десяти часам вечера барак был готов, и Кимбалл пригласил Макдуфа осмотреть его. Затопили печку, и она сейчас же весело затрещала. Барак имел десять сажен в длину, шесть в ширину и две в высоту. В нем было просторно, светло, тепло, сухо. Стены его были плотны, крыша прочна, водоупорна. Два огромных окна щедро освещали помещение. Все было готово к приему останков участников экспедиции «Проктора».

Назад Дальше