А Танюшка-то рыжая что удумала, и сказать страшно! Поняла девка, что кто-то блазнится в лесах ее жениху несостоявшемуся, что не по своей воле он в горы уходит, а словно что-то очаровало его, словно манит его нечисть какая. И решила упрямица – спасу Степку. Да только вот его спросить забыла – нужно ли ему это спасение…
Долго брела девушка по лесу, все тропку в невидимый мир искала, да только самый обычный лес шумел вокруг нее кронами, даря сумрак и прохладу в жаркий солнечный день. Упала Таня возле урочища совсем без сил. Глядит, чернотал да березы сухостойные стоят на усеянной сухими листьями земле, а голые ветви дрожат сиротливо на ветру, и ни единого листика на них нет. Мхом да трутом деревья обросли, трухлявиться да дуплиться стали. Гиблых деревьев в лесах полно, но эти казались сумрачными призраками другого мира, для людей невидимого. Да и поблазнилось тут девушке, словно в дупле ближнего к ней корявого ствола шевелится что-то. Потом оттуда, их чернильного мрака, уставилась на Таню мохнатая рожа с зелеными огоньками огромных глазищ.
- Гы, - утробно проурчал нечистый, - ты не той тропкой идешь, красавица, будешь теперь по урочищу плясать да своей кровушкой комаров кормить.
У Тани и захолодело все внутри, мурашки по спине пробежали, но постаралась и виду она не подать, что испугалась.
- Может, и попляшу я в лесах ваших когда, да теперича некогда мне. Ты вот лучше что скажи – где мне сыскать блазня, что жениха уводит моего?
Мохнатый опять загыкал.
- Ты к блазню этому через дупло мое попасть можешь, да только оттуда не выпущу. И от Хранительницы Синегорья будет твоя жизнь и свобода зависеть. Захочет она – возвернешься к людям, нет – каменной станешь, али в горах сгинешь. Не блазня встретил в горах Степан, знай это, девка. С лесной царицей тягаться – себе дороже!
Поднялась Танюшка с земли, отряхнула сарафан от листьев и травинок сухих, ничего не ответила мохнатому. Догадывалась она, что Степку ее обморочили, но уверена была - никакой призрак не сможет украсть ее жениха. Подошла к дереву и в дупло полезла. Мох-натый посторонился, пропуская девку. Молча сидел, комочком махоньким, только глазки светились ярко-ярко.
По дуплу Татьяна спустилась под землю, притерпелась к темноте и увидела вскоре, что где-то вдалеке вроде огоньки - то горят, то гаснут. Ближе подошла, а это каменья разные самоцветные грудами лежат среди гранитных стен. Не тронула камни девка, мимо пошла. Вскоре скалистая гора выпустила из недр своих Таню, и она пошла дальше по заросшей узкой тропе, что вилась по густому сосновому бору, Ароматы смолы и ягод легко кружили в воздухе, свежем и чистом. Шумели на каменных перекатах воды реки, и могучие хребты, окружавшие лес, из века в век хранили суровое молчание.
И вот Таня увидела, что к ней приближается чудо-девица, вся в соболях и парче, украшенная каменьями-самоцветами. Зеленым малахитом горят на бледном лице огромные лучистые глаза, а темные обсидиановые волосы украшены аметистовым венцом.
- Отдай мне Степу подобру-поздорову! – грозно прозвучало в тиши.
Строптивая Таня вспыхнула от негодования:
- Не бывать тому. Не погляжу, что ты повелительница невидимого мира Синегорья! Не боюсь я тебя. И сердце у тебя каменное, не знаешь ты любви!
И тут платье Танино крестьянское шелковым стало, и украшено оно было алмазами, перед которыми мерк белый день. А на плечах девушки богатая шуба песцовая оказалась.
- Озолочу тебя, в самоцветах ходить будешь, на золотой карете разъезжать, в тереме богатом жить, только скажи мне, отколь обо мне узнала? – вкрадчиво спросила Хозяйка Урала, прищурившись. – Неужто Степан проболтался?
- А с чего молчать ему? – не моргнув глазом, соврала Татьяна. – Ходил в тайгу за змеевиком да другими самоцветами, всегда с богатыми дарами ко мне возвращался, да все похвалялся, что девка лесная еще даст. Мол, имечко он ее знает, так что скоро заберет все сокровища Азов-горы!
Про имечко-то Таня сейчас только вспомнила - в детстве еще слыхала предание это от мастерового одного, друга отцова. Тот все выхвалялся, что знает имечко царицы лесной, и что скоро все каменья и злато Камня-гор его будут. Да не довелось ему озолотиться - сгинул в горах, сколько ни искали – даже косточек не нашли. И, вспоминая то, боялась Танюшка свого милого потерять, вот и плела все, что на язык приходит. Не понимала – уже потеряла, не возвернется к ней пленник гор.
Звенящая тишина некоторые время царила среди древних деревьев, тихо-тихо было, даже птицы смолкли. Так тихо бывает только перед грозой, когда природа умолкает, готовясь разразиться сметающей все на своем пути бурей…
Пронзительный крик пронесся по лесу, отдаваясь эхом от ближних скал. Крик, полный отчаянья и боли. Затрясло Идель от злости, взмахнула она рукой, и груда золотого песка рассыпалась перед Таней, смело глядящей на беснующуюся лесную царицу.
- Бери, заслужила… - Глухо сказала Хозяйка Синегорья и исчезла.
А Татьяна сбросила с плеч меха богатые, оборвала алмазы с переливающейся ткани платья, бросила их на груду золотого песка и, не оглянувшись, пошла в сторону поселка. Поняла – отпускает ее дух лесной. Уверена была, что теперь Степа лесной девке не интересен станет.
- Готов ли ты уйти со мной, сокол ясный? - вкрадчиво спросила Идель, когда явился в ее лес несчастный парень. Хищно улыбнулась. Выгнулась змеей возле Степана, глядя на него немигающим взглядом.
- Не уверен я, что готов бросить все, чтобы навеки с тобой быть, - тихо ответил Степа, и отвернулся. Не заметил, что в глазах ее отразился гнев и смятение. – Понимаешь, мать моя одна тогда на земле останется. Кроме меня, нет никого у старой…
- Озолочу матушку, - твердо сказала лесная царица. – В шелках ходить будет, с золотой посуды есть и в богатом дворце жить.
- Не переживет она, если я исчезну, - покачал головой Степан. – Знаешь, Идель, иногда я даже жалею, что ты меня нашла в лесах таежных в тот день, когда заплутал я…
- Я не искала тебя, - горько рассмеялась Идель. – Ты сам ко мне пришел!
Упрекает он ее, что ли? Не хочет покидать мир людей? Да и обманул он ее, с человеческой девкой над ней посмеялся. Лесная дева почувствовала странную боль в груди, словно кто-то вставил в нее нож и провернул несколько раз. И древняя ярость всколыхнулась в ее раненом сердце.
- Это была случайность. Я всего лишь заблудился в бору.
- В моем мире случайностей не бывает…
Идель выпрямилась. Чудно – глаза ее сверкнули, словно и на самом деле это были изумруды. А в их сумрачной глубине отразилось суровое уральское небо, они приобрели серый скалистый оттенок, и словно в омуты нырнул в них Степан. Но тут же его безжалостно вытолкнули из того мира грез, куда он так хотел попасть.
- Зачем ты рассказал обо мне людям? Ведь я предупреждала тебя, чтобы не смел ты, - тихо пронеслось над горами и лесами. Порыв студеного ветра растрепал черную косу лесной царицы, и сарафан облепил ее тело, словно вторая кожа. Она медленно повернулась к Степе спиной и поплыла по воздуху в сторону дальнего леса.
– Выслушай меня. Не так поняла ты все! – крикнул он вслед удаляющейся Идель. Отчаяние и боль захлестнули его, не давая дышать. – Я хотел, чтобы ты к людям со мной ушла!
Но ответа не было. Словно Степан больше не существовал для женщины-духа.
– Не имеешь права так со мной обращаться! – Прокричал парень, падая на колени и с силой впечатывая кулак в скалу. – Я заставлю тебя слушать!
И – веря в то, что лесная дева не оставит его – ринулся со скалы следом за ней.
Только не стал воздух держать его, как держал лесную царицу, и крик замер в горле, когда, падая, увидел он приближающуюся землю, усеянную камнями…
Идель, не оглядываясь, ступила на следующую скалу. Ей показалось, что она услышала тяжелый звук упавшего тела, но только тонкая морщинка прорезала ее чело, и поникли плечи. Она оглянулась на речную пойму, заросшую густыми кустами хмеля, и внимательно прислушалась, но решила, что ей это все почудилось. Лесная дева уже покинула мир людей, и не могла видеть распростертого на камнях Степана.
Идель оглядела свои владения - вокруг одни леса расстилались до самого горизонта, покрывая склоны пологих гор, леса пустынные и холодные. В воздухе стояло предощущение бури. Лесная дева давно не чувствовала себя такой одинокой и потерянной. Батюшка Урал, чьей Хранительницей она была уже долгие годы, равнодушно глядел на нее круглыми синими озерами, окруженными скалистыми утесами. Одинокая. Но она сама выбрала себе эту судьбу. Идель устало вздохнула и легким шагом пошла в сторону своей пещеры.
Трещины рассекали скалистые стены за ней. Камни за ее спиной сдвигались со звуком, похожим на тот, с каким по весне на реке начинается ледоход. Откуда-то из глубины земли доносился гулкий рокот. Скала качалась, в воздухе повисла каменная пыль. А Идель шла, чтобы больше никогда не вернуться в мир людей, в тот мир, который не приносит ей ничего, кроме горя и тоски.
С грохотом, похожим на удар грома, скала обрушилась, и завалила вход в пещеру. На мгновение у Идель потемнело в глазах, и вспомнился тот самый первый ее уход от людей, когда она стала Хранительницей уральских самоцветов. Тоска змеями сдавила сердце. А когда она открыла свои зеленые глаза – сухие, колючие – то увидела, что стоит посреди развалин и разбитых камней, осыпанная каменной крошкой. В темноте. В подземном мире. Далеко от людей. Так далеко, что больше никто и никогда не потревожит ее покой.
Марина Снежная
Любовь Кощея
(фэнтези + ЛР=просто стеб)
Из соседних покоев доносился мощный бас Василисы, уже пятый раз подряд затягивающей свою любимую песню: «Миленький ты мой, возьми меня с собой…» Хотелось схватить висящее на стене коряво вышитое толстенными пальцами жены полотенце, ворваться в комнату и заткнуть ее густо намалеванный рот. Но понимая, что получит за это прихватом по башке, Кощей лишь в мечтах рисовал себе желанную расправу. Уже не раз Василиса поднимала на него руку, пользуясь преимуществом в физической силе и смирным нравом мужа. Кощей проклинал тот день, когда родители сосватали его за дочь царя Тридевятого царства. Польстились на знатное приданое. Не им ведь жить с этим чудовищем.
Кощей горестно вздохнул и запихал в уши беруши, но даже через них проникали в голову жуткие звуки. Он подошел к окну, раскрыл ставни и впустил в комнату уличный шум. Рядом с дворцом проходила ярмарка, торговцы громко зазывали покупателей, смеялись ребятишки, играли на гуслях заезжие гусляри. Так хотелось к ним… Но нельзя без спросу, а Василиса с годами становилась все ревнивее. Не пустит, как бы ни просил. Кощей с тоской наблюдал за проходящей мимо него веселой жизнью – все, что ему оставалось – мечтать…
Объектом его сладких мечтаний уже давно служил лишь один чарующий образ. При мысли о нем по худощавому лицу промелькнула блаженная улыбка. Янтарные глаза государя Трисотого царства жарко заблестели. Видел его несколько раз, когда доводилось выезжать на охоту. Разумеется, Василиса верхом на богатырском тяжеловесе его сопровождала. Она любила заламывать медведя голыми руками или добивать загнанного кабана ударом увесистого кулака. Он же наслаждался редкой возможностью полюбоваться природой.
Раз ему даже удалось улизнуть незаметно, хоть и понимал, что играет с огнем. Но обычно после удачной охоты Василиса была в добром расположении духа и не сильно его наказывала. Предпочитала плотские утехи, которые для бедного Кощея были наихудшим наказанием. Но супружеский долг она потребует в любом случае, а так можно подарить себе несколько часов драгоценной свободы. Кощей пустил худого, как щепка, любимого Феникса вскачь и углубился в лес.
Тот становился все гуще, но царя это не страшило. Василиса сюда вряд ли пролезет, так что бояться нечего. Стук топора он услышал издалека – наверняка какой-нибудь мужик запасается дровами впрок. Кощей решил подъехать поближе и перекинуться словечком хоть с одной живой душой. Но выехав на небольшую полянку, остолбенел, позабыв обо всем.
Статный красавец с широченными плечами и длиннющими волосами темно-зеленого цвета сидел, упершись спиною в старый дуб. Топор же сам методично рубил дерево справа от него. Кощей сразу понял, что парень-то необычный, из ведунских. Но в их царстве он всех таких наперечет знал. Вот хотя бы его зазноба юных лет – Водяник, весельчак и балагур. Единственное, что не нравилось Кощею в нем, слишком мокрый он. Причем во всех местах. Вспоминая некоторые события из прошлого, он зябко поежился. Или местная ясновидящая – Яга, по молодости девка видная была, по нему сохла. Но не поддался он. Сызмальства предпочитал добрых молодцев. Были еще несколько мавок и домовых, но с теми он не особо общался. Скромный был, не любил шумные сборища. Если бы Водяник не взял все в свои руки, так бы и не познал счастья. Жаль, что после свадьбы милого друга тот уехал за тридевять земель.
Приметив гостя, зеленоволосый мигнул ореховыми глазами и топор плавно опустился на землю.
– Здоров будь, мил человек, – голос у красавца оказался тоненьким, словно журчание ручейка.
Кощей некоторое время наслаждался отзвуками эха, подхватившими этот чарующий глас. Затем робко приблизился:
– И тебе не хворать, любезный хозяин.
– Что привело тебя сюда? Аль заплутал? – продолжал приязненную беседу зеленоволосый.
– Может, и заплутал, а может, светлая Лада привела, – заворожено глядя на него, промямлил Кощей.
Парень, похоже, смутился его речам и почесал затылок.
– Как звать тебя, ясный сокол? – елейно спросил Кощей, подходя совсем близко.
– Лесовик я, – настороженно проговорил парень.
– А что ж один ты тут совсем?
– Да как-то родился и вырос в лесу, непривычный я к людному сборищу.
– Можно ль сесть рядом с тобой? – спросил Кощей.
Лесовик пожал плечами:
– Ну садись, место ж не купленное.
Пристроился Кощей рядом и забыл обо всем на свете, глядя в похожие на желуди глаза. В голове даже стихи сложились, он озвучил первые две строчки, надеясь, что новому знакомцу понравится:
– Сам придумал? – прищурился Лесовик.
– Птенец его знает, – ответствовал Кощей любимой присказкой.
– Какой птенец? – растерялся парень.
В душе Кощея пробудилась щемящая нежность.
– А тот самый, который из волшебного яйца вылупился, которое из утки, которая в зайце, а тот заяц в сундуке…
– Ладно-ладно, я просто так спросил! – замахал руками Лесовик. – Да и пора мне уже. Скотина некормлена еще.
– Скотина… – повторил Кощей и тут же вспомнил про Василису.
Тут же вскочил. Совсем о времени забыл.
– Может, свидимся еще, – грустно попрощался он с молодцем.
– Ага, – без особого энтузиазма откликнулся Лесовик.
С тех пор Кощей не упускал возможности пробраться в лес в надежде встретиться с зазнобушкой своею. Но тот словно в прятки с ним играл. Лишь пару раз еще видел его издалека и тягостно вздыхал. Чувствовал, что не по нраву он пришелся красавцу писаному.
И задумал Кощей дело недоброе… Вот только не знал, как и подступиться. Василиса проклятущая словно беду чуяла, накрепко замки запирала и следила, чтоб не убег куда. Но сегодня удалось царю сговориться с чернавкой жениной, чтобы та опоила ее сонным зельем. Он ей за это хрустальную иголку обещал – единственное, что не прикарманила себе Василиса и что хранил он в тайнике своем – личном нужнике. Отмыв хабарь, он всучил его счастливой девушке. Но Василису окаянную и зелье сонное не сразу взяло. Вон как волает, стены содрогаются.