По желанию могла она придать манерам своим величавость, речи — скромность и изящество, и легко бы сошла за знатную даму в любом из городов Ланкмара, даже в столице. Не раз случалось, что Руатта приглашал ее отобедать с ним за изысканно накрытым столом, и вели они пристойный разговор, как столичные аристократы.
Однако ничто из этого не отвратило Ашурран от военного ремесла, и по-прежнему ничто не было ей так мило, как меч и копье, стяг и седло, война и охота, — ну разве только улыбка чародея Руатты. Читала она книги о войнах прошлого, нередко воображая, как сама поступила бы на месте того или иного правителя. Обучил ее Руатта игре в шахматы, и просиживали они над доской часами. Хоть выигрывал он у нее две партии из трех, не случалось ему победить с легкостью, без борьбы.
Даже в фехтовании обучил он ее многим полезным приемам, ранее ей незнакомым. Однако с мечом в руке было ему с Ашурран не равняться, и поединки их кончались всегда одинаково: клинок Руатты, выбитый из его руки, отлетал в сторону.
— Поистине, велико твое искусство в обращении с оружием, — говорил он. — И хоть я когда-то считался хорошим бойцом, с тобой мне никогда не сравниться. Через десять лет не найдется тебе равного противника даже за пределами Иршавана.
— А что лежит за пределами Иршавана? — спрашивала любопытная Ашурран, но он снова отвечал: "Не время говорить об этом".
Как-то раз сказала она ему, пряча коварную усмешку:
— Негоже нам драться без ставок.
— И какую же ставку ты хочешь, о воительница с сапфировым взором?
— Ничего особенного. Сойдет и твой поцелуй.
Руатта засмеялся.
— Нечестная это сделка. Мы оба знаем, что ты все равно победишь. А поцелуй я могу тебе дать и так.
И с этими словами коснулся он губ Ашурран своими, и был этот поцелуй свеж и сладок, как родниковая вода, и крепок, как земляничное вино. После поцелуя, однако, покинул он Ашурран и отправился по своим делам, она же осталась одна в саду, истомленная желанием. Так была она разгорячена одним поцелуем, что вода в купальне закипела от ее тела, когда пошла она освежиться.
Давно уже сжигало Ашурран вожделение к чародею Руатте, а после этого случая превысило оно всякую меру. Раздумывала она и так, и эдак, что ей делать, и не могла измыслить никакого способа. Не могла она взять его силой, и вести себя так, как предписывалось в любовных романах благородным девицам, тоже не могла. Руатта же до той поры никаких особенных чувств к ней не проявлял, вел себя целомудренно и сдержанно. После поцелуя он спокойно ушел, и даже дыхание у него не сбилось.
Решила Ашурран его испытать. Надела она походную одежду, легкий панцирь из бычьей кожи, высокие сапоги, убрала волосы в четыре косы по степному обычаю, препоясалась мечом и отправилась прямиком в башню Руатты, где он наблюдал за звездами.
Был он дивно хорош в этот день, облаченный в зеленый шелк, расшитый травинками и листьями. Изумрудный венец на его волосах выглядел, как корона лесного короля. Не без труда справилась Ашурран со своим волнением. Поклонилась она Руатте и сказала так:
— Год уже прошел с тех пор, как я попала в твой замок, и пришла мне пора его покинуть.
Руатта отвернулся, но успела Ашурран заметить, что глаза его стали печальными, и возликовала.
— Почему ты желаешь покинуть мой замок так скоро, о женщина с сердцем львицы? — спросил Руатта учтиво, как всегда, и лишь слабый отзвук сожаления слышался в его голосе.
— Прилежно обучалась я всем наукам, и тебе больше нечему меня научить. Пойду я искать себе другого учителя, того, кто обучит меня тому, чего желает мое сердце.
— Чего же желает твое сердце? — тихо спросил Руатта, не глядя на нее, она же не отрывала взгляда от его лица. С румянцем, выступившим на щеках, он был невыразимо прекрасен.
— Хочу я найти того, кто научит меня соблазнять надменных чародеев, — сказала Ашурран пылко, приблизившись к нему на расстояние шага.
— Это ты и сама умеешь, — еще тише произнес чародей Руатта.
— Разве не правду говорят, что ты любишь только мужчин?
— Не было в моей постели ни мужчины, ни женщины, с тех пор как ты появилась в этом замке, — ответил он. — Но не решался я сделать шага навстречу, ибо было бы это принуждением по отношению к тебе.
— Меня, как и тебя, нельзя ни к чему принудить, — сказала Ашурран, и Руатта подступил к ней вплотную, так что разделяла их ладонь, не больше.
Она протянула к нему руки, но он перехватил их.
— Подожди, — сказал Руатта, задыхаясь, словно от быстрого бега. — Должен я тебе кое в чем признаться. Ты похожа на моего возлюбленного, с которым я расстался вечность назад. Не боишься ли ты, что я буду думать о нем, глядя на тебя?
— Я ничего не боюсь, ни любви, ни смерти, а уж этого и подавно, — бесшабашно сказала Ашурран. — Даю слово, что со мной ты будешь думать только обо мне, а слово мое нерушимо.
И не в силах больше сдерживать свое желание, упали они друг другу в объятия и предались любовным утехам прямо на полу. Так сильна была страсть Ашурран, что оставила она ожоги на бедрах Руатты, он же, смеясь, их залечил.
С той поры каждую ночь проводили они на одном изголовье, как две жемчужины в одной раковине, и страсть их не ослабевала ни на минуту. Многим развлечениям предавались они вместе, но самым любимым из них был любовный поединок, и не уставали они ласкать друг друга то нежно, то яростно, смыкать губы с губами, сплетать ноги с ногами, грудью к груди прижиматься, так что черные волосы на подушке смешивались с рыжими.
Так прошел год в непрерывных усладах, и во всем Иршаване не найти было никого счастливее этих двоих.
Однако на исходе года смутная тоска все чаще стала посещать Ашурран. Прежние забавы уже не радовали ее, как прежде, и случалось ей вздохнуть, сама не зная, о чем.
Заметив это, Руатта сказал ей такие слова:
— Ответь мне, возлюбленная моя Ашурран, что будет, если запереть орлицу в золотой клетке?
— Она расклюет эту клетку и улетит, — ответила, не задумываясь, Ашурран. Была она занята тем, что перебирала рыжие кудри Руатты, ища среди них седые волосы, и не находила ни одного.
— А если заставить ее полюбить эту клетку?
Ашурран пожала плечами.
— Тогда, надо полагать, она зачахнет и умрет.
— Я не хочу, чтобы это произошло с тобой, орлица в облике женщины.
Тогда Ашурран прервала свое занятие и взглянула в зеленые глаза своего возлюбленного.
— Если я покину тебя, то всего лишь сменю свою клетку на большую. Нигде за пределами этого замка не могу я быть свободной и следовать желаниям своего сердца.
— Можешь ты стать богатой и знатной дамой в любом из княжеств Ланкмара, хотя бы супругой князя или самого короля.
— Что мне Ланкмар и его напыщенные князья! — сказала Ашурран, не скрывая презрения. — Они ханжи и пустозвоны, жиреющие на крови народа, а король их — уродливая жаба, ни минуты за свою жизнь не бывшая мужчиной. Эти люди на словах воспевают женщин, а на деле держат их в рабстве. Да и женщины их тоже хороши — лицемерки и шлюхи, строят из себя целомудренных монахинь, а на самом деле втайне развратничают и травят мужей ядом.
— Низкого же ты мнения о Ланкмаре!
— Я знаю изнанку столичной жизни, и больше никогда Ланкмар не обманет меня своим показным великолепием. Изнутри он изъеден злом, как червивое яблоко.
— Что ж, ты можешь обратить взоры на свою дикую родину. Несколько лет назад субхадра Красных Лисиц начала завоевывать степь. Скоро она подчинит себе все племена Арриана и двинется на Ланкмар. Ее имя Александра, и ей суждено править миром. Если ты присоединишься к ней, тебе тоже достанется изрядный кусок.
На этот раз Ашурран задумалась, но потом покачала головой.
— Власть мне не нужна, и я не пылаю ненавистью к Ланкмару. Во всем Иршаване не найдется места, которым я хотела бы владеть, кроме, разве что, сердца одного чародея, но им я владею и так, — Руатта при этих словах улыбнулся, и она его нежно поцеловала. — Не сам ли ты говорил, что мне нет места во всем Иршаване?
— Но есть еще мир за пределами Иршавана, — прошептал Руатта, будто бы нехотя.
Ашурран так и впилась в него глазами, и даже пальцы у нее задрожали от волнения.
— Поведай мне о нем! — воскликнула она с жаром.
— Это мир, населенный людьми и чудесными созданиями, намного превосходящими людей. Это юный мир, которому едва сравнялась тысяча лет, в котором еще ничего не определено, в котором создаются и рушатся царства, возникают и гибнут народы. Мир, свободный от большинства предрассудков, дивный, сказочный мир, в котором все возможно. Мир, в котором можно стяжать себе бессмертную славу, так что имя твое будут помнить многие тысячи лет. Мир, в котором тебе суждено оставить потомство от бессмертных мужей, ибо только там ты сможешь преодолеть тяготеющее над тобой проклятие.
О проклятии еще прежде успел ей рассказать Руатта, но продолжение рода не слишком волновало Ашурран, и пропустила она слова его мимо ушей.
— Как же попасть туда? — спросила она, зачарованная его речами.
— Через Врата. Не о них ли думала ты, когда разыскивала в моей библиотеке упоминания об этой древней легенде?
Воистину, ничто не могло укрыться от чародея Руатты. И верно, почувствовала Ашурран вдруг жгучий интерес к легенде о Вратах, рассказанной ей в детстве, и все обдумывала, как бы подступиться к Руатте с расспросами.
— Почему же ты сам не вернулся в свой дивный мир? — спросила Ашурран с подозрением.
— Вратами можно пройти только один раз, о воинственная возлюбленная моя, — отвечал ей чародей Руатта. — И не все они ведут в этот мир, только твои. Хоть могущество мое велико, до сих пор я не нашел способа, как туда вернуться. Скитался я по временам и странам, без всякой надежды, без радости и смысла, пока не встретил тебя. Видно, в этом и было мое предназначение — спасти твою жизнь и направить к Вратам.
— Значит, если я отправлюсь туда, мы никогда с тобой не увидимся? — спросила Ашурран печально.
— Никогда, о мой прекрасный ангел с мечом, — так же печально ответил ей Руатта.
Ашурран замолчала и больше не говорила об этом ни в тот день, ни в последующий. Десять дней прошло, прежде чем они вернулись к разговору. Все это время Ашурран была молчалива и рассеянна, ни на минуту не переставая размышлять, и даже ночью, после любовных услад, ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. Любили они друг друга в эти дни торопливо и жадно, будто стремясь насытиться перед расставанием.
Ашурран первая заговорила о Вратах, и сказала она вот что:
— Найти гору Альбурз не штука. Можешь ты показать мне туда дорогу, и не думаю, что будет она слишком трудна для меня. Однако что же делать с железными башмаками и прочими глупыми вещами, о которых говорит легенда?
— А приходилось ли тебе слышать, как бард поет о любви, что дескать глубока она, как море, широка, как звездное небо, и будь каждая песчинка на берегу золотым слитком, все бы он отдал за одну улыбку любимой?
— Приходилось, — Ашурран криво усмехнулась.
— Вот и ответ на твой вопрос.
— А как же пройти по Железному лесу, или это тоже вранье сказителей?
— Нет никакого Железного леса, есть узкий и длинный проход в скале, полный смертельных ловушек. Отточенные лезвия вылетают из стен, огромные секиры обрушиваются сверху, под ногами распахиваются провалы, утыканные острыми копьями. Однако ловкий и везучий человек может их преодолеть. Я набрал с собой камней и бросал их перед собой, или проверял дорогу посохом. Это всего лишь ловушки, срабатывающие, когда наступишь на один из камней в полу. Люди, которые сделали их, магией не владели.
— А в легенде говорится, что ты обернулся птицей, — разочарованно протянула Ашурран.
Руатта засмеялся.
— Ты подумай, как бы я смог, если обучился магии только после того, как прошел Вратами!
Ашурран тоже засмеялась.
— И правда. Мне это никогда не приходило в голову.
И еще десять дней не возвращались они к этому разговору.
В следующий раз первым заговорил Руатта, и сказал он вот что:
— Когда же ты хочешь двинуться в путь, о несравненная возлюбленная моя?
— Неужели ты гонишь меня прочь, надменный чародей? — сказала она с досадой.
— Нет, но я знаю, что твоя дорога лежит дальше, и оставаясь со мной, ты разрываешь свое сердце надвое. Я живу так всю свою жизнь и не хочу для тебя подобной судьбы.
На глазах Ашурран выступили слезы, так невыносима была мысль о расставании с Руаттой. Однако же вместе с этим не покидала ее мечта о вратах в чудесный мир, о путешествии, которое мало кому из смертных выпадает. Так нередко в нашей жизни радость соседствует с печалью, срастаясь, как чертополох с кустом розы, и невозможно их разделить.
— В начале следующего месяца, — сказала Ашурран.
Однако прошел месяц, за ним и другой, а она так никуда и не двинулась.
Тогда поступил с ней Руатта следующим образом. Однажды утром проснулась Ашурран и обнаружила замок опустевшим. Пропал не только сам чародей, но все слуги и служанки, и даже павлины из сада. Погас огонь в очагах и жаровнях, и факелы в коридорах, и свечи в подсвечниках. Только ветер свистел в переходах и хлопал ставнями.
На столе стояли две золотые клетки, одна с белой птицей, другая с красной, и лежало письмо. В письме говорилось:
"О сокровище двух миров, возлюбленная и подруга!
Прости, что тороплю тебя сделать сей тяжкий выбор. Однако зависит от этого судьба моего родного мира, а может быть, и моя собственная судьба. Предначертаны тебе великие испытания и великая слава. Следуй за белой птицей, и приведет она тебя к горе Альбурз. Но если ты предпочтешь стать женой надменного чародея и провести всю жизнь в уединении, следуй за красной птицей, и приведет она тебя к моему жилищу."
Долго смотрела Ашурран на птиц, то протягивая руку к одной из клеток, то отдергивая ее. Наконец собралась она с духом и выпустила белую птицу.
Птица выпорхнула из клетки, облетела вокруг ее головы и проговорила голосом чародея Руатты:
— Не сомневался я, что ты именно так и поступишь, о тигрица среди женщин! Вот мой прощальный подарок — забудешь ты свою любовь ко мне, и не оглянешься назад, и не испытаешь печали, вспоминая.
Следуя за птицей, села Ашурран в лодку и поплыла прочь от замка. Лицо ее было мокро от слез, и тоска камнем лежала на сердце. Однако, достигнув берега и выпрыгнув на песок, она уже не помнила, почему плакала, и только радостное нетерпение переполняло ее. Сном казалось ей пребывание в замке чародея Руатты.
На берегу нашла она двух оседланных коней и припасы для дальней дороги. Долго ли, коротко, преодолела она три моря, три острова, три реки, три леса, три пустыни, три перевала и пришла, наконец, к горе Альбурз. Путь ей преградила скала с узким проходом. Ашурран только рассмеялась — по сравнению с тем, что ей уже пришлось преодолеть на пути, казалась эта ловушка совсем пустяком. Не стала она возиться с камнями и посохами. Подпрыгнула, уперлась руками и ногами в стены под потолком и так прошла весь коридор, цепляясь за скальные выступы, не потревожив ни одну ловушку.
Удивительно, но правы были одновременно все сказители, описывая гору Альбурз. Покрывали ее кое-где снега и льды, кое-где жемчуга с перламутром, а кое-где кости исполинских чудовищ, выбеленные на солнце. Клыкастая пещера у самой вершины оказалась распахнута, а часть клыков выломана, будто бы киркой. В пещере пол был из обыкновенной слюды, потолка же не было вовсе.
Однако Врата были в точности таковы, как в легенде: арки с затейливым узором, с несколькими ступенями и знаками меча, щита и короны наверху. Казалось, они вовсе никуда не ведут. Но Ашурран подошла к Вратам Славы, коснулась их рукой, и тут же чудесный звук разнесся по пещере, будто бы запели тысячи серебряных струн и хрустальных колокольчиков. Воздух в проеме врат сгустился и замерцал.
Ашурран помедлила мгновение, шагнула вперед и растаяла в сиянии. Звук умолк, чудесный свет погас, и только белая птица осталась в пустой пещере. Горестно вскрикнула она, ударилась оземь, роняя перья, и обернулась чародеем Руаттой.