– Да-да, – спохватился ир-Галейзи, суетливо подвигая Наргис скамеечку, на которую она присела. – Госпожа моя, это… мой старый друг и знакомый! Почтенный Лао Шэ впервые решился посетить Харузу, но мы… очень давно знакомы. Очень! Писали друг другу письма, да…
– Почтенный ир-Галейзи удостоил меня своей дружбой и вниманием, – снова поклонился чинец. – Он пригласил меня в Харузу, зная, что я давно мечтаю посетить прекрасную столицу вашей великой державы. Сердце мое полно радости и благоговения.
– Так вы впервые у нас? – переспросила Наргис, бросив взгляд на столик между ними, где чашки кофе и сладости стояли вперемешку с письменными приборами и какими-то свитками.
– Никогда прежде нога скромного ученого Лао Шэ не ступала на землю вашего города, – склонил голову книжник. – Если, конечно, так не звали кого-то из моих собратьев, – добродушно улыбнулся он, и Наргис тоже улыбнулась шутке.
Что-то в нем было удивительно располагающее, в этом Лао Шэ. Может быть, забавная чинская велеречивость. Или взгляд, умный, пронзительный, но веселый и с хитрецой. Или улыбка, что пряталась в уголках тонких губ.
– Тогда прошу вас быть гостем нашего дома, – сказала Наргис. – Если бы мой брат или дядя не отлучились, они бы сами пригласили вас. Но служба пресветлому государю нашему увела их далеко от Харузы, и я прошу вас не посчитать обидой приглашение от меня.
– Я сам хотел просить вас об этом, светлейшая госпожа, – приподнялся Лао Шэ и снова поклонился. – Прошу прощения, что явился незваным гостем, но почтенный мой собрат заверил меня, что великодушие хозяев этого дома не знает равных себе. Признаюсь, что таил некую надежду молить вас еще об одной милости…
– Почтенный Лао Шэ просил меня помочь ему в поиске кое-каких редких книг, – сообщил ир-Галейзи, наливая Наргис кофе.
Похоже, книжники так увлеклись беседой, что и про угощение забыли. Чашки стояли на столе пустыми и чистыми, ровная горка орехов в меду тоже была не тронута.
– Библиотека вашего дома славится далеко за пределами Великого шахства! – откровенно польстил, поблескивая глазами, Лао Шэ. – Если бы светлейшая госпожа дозволила ознакомиться с некоторыми манускриптами эпохи Соловья и Зеркала…
– То есть времен шаха Ирукана, – перевел ир-Галейзи. – Скажу без хвастовства, в Харузе нет второго такого собрания этого времени. Светлейший Бехрам, да покоится он в свете, приумножил собрание книг, начатое еще его прадедом.
– Я охотно выполню желание гостя, – улыбнулась Наргис. – Вы можете брать любые книги в библиотеке, почтенный Амран в этом вам поможет. По обычаю этого дома книги нельзя только выносить за его пределы, остальное дозволяется.
– Какой мудрый обычай, – восхищенно покивал чинец. – Должно быть, он сберег вашей семье немало редчайших трудов! Сказано ведь, иные не украдут куска хлеба, умирая от голода, но не устоят перед соблазном взять книгу. Очень, очень мудро.
– Таково было завещание моего деда, – подтвердила Наргис, пряча улыбку. – Но вам не о чем беспокоиться, почтенный Лао Шэ. Я буду рада, если вы погостите у нас подольше.
Она пригубила кофе больше из вежливости, потому что хозяйке дома надлежит разделить угощение с гостем, чем действительно по желанию. Горячий горький кофе – это совсем не то, чего ей сейчас хотелось. А ведь она еще собиралась о чем-то поговорить с Амраном. И с Маруди… Ах, это было что-то очень важное! Или не очень, раз так легко вылетело из головы?
– Немедленно распоряжусь, чтобы вас устроили со всеми удобствами! – сказала Наргис, вставая и снова кланяясь. – Почтенный Амран, вас тоже прошу позаботиться о нашем госте.
– Я постараюсь как можно меньше обременять ваш гостеприимный дом! Мне так неудобно, у госпожи столько дел!
Чинец вскочил и принялся кланяться, так что Наргис едва смогла воспользоваться мгновенным перерывом в его поклонах и сбежать.
Выйдя из комнаты, она потерла лоб, недоумевая, зачем все-таки пришла к Амрану? Что-то ведь хотела, это точно! Но, так ничего и не вспомнив, вздохнула и отправилась к себе. Дела, у нее очень много дел! Свадьба Ирганы, разговор с Маруди, еще проследить, чтобы в спальне ковры поменяли… И Барса искупать! Он опять вымазался в саду. Какое счастье, что эта гора меха с таким удовольствием моется, а потом лежит на солнышке и сохнет. И вычесать его надо непременно! Тогда и шерсти меньше будет на коврах. Но Амран… Что же она все-таки от него хотела?
ГЛАВА 4. Между снегом и жарой
Стайка парней с хохотом и свистом тянула по улице здоровенную громыхающую арбу, распевая не слишком приличную песню о вдове, у которой было семь дочерей. Осенью в Нистале играли свадьбы, и обычай требовал, чтобы три дня от сватовства до начала подготовки к торжеству друзья жениха разыгрывали семью невесты.
Наверняка местные удальцы с превеликими ухищрениями выкрали арбу и сначала тихо волокли огородами и садами, лишь затем выкатив на улицу, чтобы притащить на площадь. Отсюда повозку заберут родные невесты, громогласно ругаясь и обещая, что никогда красавица их рода не выйдет за это порождение тьмы, по недосмотру богов родившееся в приличной семье.
А в это время гордый жених придумает что-нибудь еще. Например, угонит корову своей возлюбленной и проведет по улице, разукрасив бусами и шелковыми лентами. Или, ухитрившись приручить сторожевых собак, ночью возведет на пороге ненаглядной каменную кладку, которая к утру так застынет, что освобождать живущих в доме придется паре каменотесов. В общем, чем больше изобретательности и рвения будет в этих розыгрышах, тем больше чести девушке, ради которой так стараются. Ну и друзьям жениха есть куда направить буйную силушку, что кипит в молодых крепких телах…
– Раэн, ты меня совсем не слушаешь! Наверное, думаешь о возлюбленной, что оставил в Харузе?
Красивый синеглазый юноша лет девятнадцати-двадцати, устроившийся на куче подушек под яблоней, обиженно надул губы.
– Ну что ты, сердце мое, – рассеянно улыбнулся Раэн, прислушиваясь к удаляющимся звукам. – Увы, нет у меня никакой возлюбленной. Как ты думаешь, куда они поволокли эту громадину?
Его предположение насчет площади судя по всему оказалось неверным.
– К оврагу, конечно, – уверенно отозвался гость, мгновенно оттаяв и заулыбавшись. – Представляешь, каково будет ее оттуда вытаскивать? Будь я главой рода Кицхан, я бы потихоньку свернул шею Фарису ир-Джейхану, как только Малик ир-Саттах посватался к их девушке.
Раэн вопросительно поднял бровь и пригубил чашку с горячим вином. Вечер сегодня был на диво хорош, а вино с пряностями и блюдо сладких треугольных лепешек из местной харчевни делали его еще лучше. Ну и гость, разумеется…
Еще в первый день, когда Раэн покупал еду, на вопрос о местных развлечениях трактирщик неодобрительно покачал головой и нравоучительно сообщил, что на приличных девушек и женщин здесь не принято заглядываться. Блудливых же девок в Нистале попросту не имеется, это вам не столица.
Но если у почтенного целителя загорится пониже пояса, а в карманах найдется пара монет на подарок, то можно свести знакомство с Камалем ир-Фейси. Только напоказ это выставлять не следует, у них в Нистале народ порядочный и целомудренный, не то что в этой вашей развратной Харузе. Того же Камаля, к примеру, порядочные люди обходят стороной, но если кто и стучится к нему в дом глухой ночью, так на посещение мужчины мужчиной в обычаях запрета нет, это не к женщине прийти. Вот с женщинами все строго!
Раэн на эту речь покивал, поблагодарил и попросил добавить к заказу пару кувшинов вина получше и что-нибудь лакомое. Мало ли кто заглянет на огонек, чтобы спасти бедного странника от скуки, рассказав ему о местной жизни и обычаях. Пусть даже и этот юноша, как же его… И звякнул о стойку дополнительной, сверх денег за еду и вино, серебрушкой. Трактирщик хмыкнул еще неодобрительнее, но вино со сладостями подал, причем даже неплохое, и цену завысил всего раза в полтора по сравнению с развратной Харузой.
А на следующий день, когда Раэн пил кофе, сидя на пороге нового дома, у забора остановился смуглый красавчик, одетый не по-нистальски ярко и нарядно – в голубую шелковую рубашку под цвет лазурных глаз и черные штаны с щегольскими замшевыми сапожками. Улыбнулся, приоткрыв две нити жемчуга, как пишут столичные поэты, и задорно поинтересовался, не будет ли господин целитель так любезен рассказать новости? Ой, а правда, что у пресветлого шаха, да хранят его боги, есть золотой верблюд, на котором государь катается по улицам Харузы? И говорят еще, что вместо навоза из этого верблюда сыплются розы, а плюется он серебряными монетами! Может ли быть такое или тот проезжий купец наврал о столичных чудесах?
Рассмеявшись, Раэн признался, что волшебного верблюда у шаха и вправду нет, но если господину хочется послушать про настоящие чудеса Харузы… Юноша просиял, скользнул в калитку… и немало удивился, когда после приятного вечера за вином и закусками Раэн ровным счетом ничего не потребовал взамен. Похоже, целомудренные беседы в Нистале не очень ценились. Тем с большей радостью он принял приглашение заходить каждый вечер, и вот уже неделю Раэн ужинал, наслаждаясь беседой с наивным, но неглупым и славным парнишкой, который с радостью делился местными сплетнями.
– А в чем выгода убивать Фариса, если жених – Малик? – поинтересовался Раэн, вспомнив, что видел этого Фариса, местного заводилу и признанного вожака среди парней.
Знакомства, впрочем, у них не вышло, просто скользнули друг по другу взглядами.
– Выгода в том, что ир-Саттаху никогда в жизни подобного не придумать, – разъяснил Камаль, кокетливо теребя завязки на воротнике шелковой рубашки, сегодня синей, расшитой золотом. – Это все проделки Фариса, а Малик просто делает, что ему скажет ир-Джейхан. Вот увидишь, это только начало. Когда женился двоюродный брат Фариса, этот безумец угнал у семьи невесты стадо овец голов в сорок прямо с пастбища, а потом развесил их в мешках на высоченной чинаре. Овцам за полдня это ничуть не повредило, зато их хозяин чуть не поседел, пока освободил свою скотину. В одиночку Фарису нипочем бы такое не провернуть, но старый Джафар до сих пор не знает, кто украшал чинару его овечками.
– Зато ты это знаешь, правда? – Камаль лукаво улыбнулся и кивнул. – Интересно, а что Фарис придумает для тебя?
– Ну, Раэн, не говори глупостей! Неужели я похож на того, кто когда-нибудь женится?
Камаль ир-Фейси звонко рассмеялся, оценив шутку. Ревнитель нравственности, твердо уверенный, что мужчины должны быть мужественными, посчитал бы это златокожее синеглазое чудо ошибкой природы. Возможно, так оно и было. Но ошибка получилась прелестной и точно знающей свое жизненное предназначение, что крайне редко можно сказать о ревнителях нравственности.
Родись Камаль не в Нистале, а в охочей до порочных развлечений Харузе, он бы прославился и разбогател в одном из роскошных столичных домов удовольствий или стал «сердечным другом» кого-то из высокорожденных. И никакие соображения нравственности ему бы не помешали, поскольку юный Камаль попросту не понимал, что это за зверь такой – нравственность.
Раэн подлил гостю вина и получил в ответ зазывный взгляд из-под густых ресниц. Что ж, хоть что-то скрашивало смертельную скуку его пребывания здесь.
Прошла неделя с того дня, как он снял очень уютный домик неподалеку от площади. Густые заросли терна, вдобавок увитые густой лианой, с трех сторон огораживали двор и длинный сад, выходящий к широкому оврагу. Колючки не позволяли пробраться через ограду ни зверю, ни человеку, а лиана скрывала владения от любопытных взоров, так что в небольшом дворике можно было хоть голышом бегать, хоть вызывать демонов, появись вдруг у хозяина подобное желание.
А можно было попросту принимать такого гостя, как Камаль, который знал все обо всех в Нистале и не упускал случая попробовать на приезжем целителе свое незамысловатое кокетство. Не то чтобы Раэн был так уж против, но эта игра томными взглядами и улыбками изрядно его забавляла, так что сдаваться он не торопился. Конечно, в искусстве тонких намеков Камалю было далеко до Надира, зато местный мальчик для удовольствий и ожидал от Раэна намного меньше, радуясь подогретому вину со сладостями, как роскошному пиру, ловя каждую улыбку и ласковое слово, которыми его здесь, кажется, не очень баловали.
– Раэн!
– Я слушаю, малыш. – Он мгновенно вспомнил последние слова Камаля, поймав ускользнувшую нить разговора. – Ты сказал, что Сейлем ир-Кицхан в бешенстве. И что он вообще терпеть не может Фариса, а теперь особенно. Почему? Что ему сделал Фарис?
– Через три дня, когда отец Лалины ир-Кицхан назначит день свадьбы, Малик поедет на торг покупать ей подарок. И все, кто сейчас дурачатся, поедут с ним, но только те, кто носят серебро на поясе. Сейлем тоже просился, он ведь родич невесты, но Фарис уперся, как баран в дерево. Мол, кто он такой, чтобы ради него нарушать обычай, пусть сначала сменит медный пояс.
Эту традицию Нисталя Раэн уже знал. Подростки и юноши носили здесь широкие кожаные ремни с медными бляхами, которые меняли на серебряные, становясь мужчинами. Для этого следовало пролить кровь в бою, причем свою или чужую, не имело значения: способность достойно принять рану ценилась так же высоко, как умение нанести ее.
Пока этого не случилось, парень считался незрелым, сколько бы ему ни было лет, и ни один житель долины, будучи в своем уме, не показался бы на людях без пояса, по которому можно узнать о нем все необходимое от происхождения до личных заслуг. Это было так же немыслимо, как выйти на улицу голым, а то и еще немыслимей. Даже Камаль носил такой пояс, правда, не широкий, а узкий ремешок с ажурной медной пряжкой, больше похожий на девичий.
– Погоди-ка! – заинтересовался Раэн, вспомнив ладного пригожего нистальца с такими же синими глазами, как у Камаля, только темнее. – Фарис же сам носит медь, я видел.
– Медь, да не ту! – торжествующе заявил ир-Фейси. – Был у Фариса старший брат Фарид по прозвищу Талисман. И никак не мог бедняга встретить себе соперника. Он и коней пас в степи, и на торг ездил, и просто неделями пропадал за долиной, а все как заговоренный. Словно все беды его нарочно объезжали. Вот над ним и шутили: наш Фарид – лучший талисман от степняков. А когда все-таки встретил, оказалось – на беду. Сшибли его стрелой, да так, что сразу стало ясно, домой довезти живым не получится. Фарис, который с ним был, тогда уже два года серебро носил, а старший брат так и уходил к предкам в медном поясе. Вот он и поменялся поясами с умирающим Талисманом, чтоб тому в мире предков девушка не отказала. Есть такой старый обычай, он это позволяет. Но только теперь Фарису всю жизнь носить на поясе медь, пока внуков не женит. Свое-то серебро он отдал, и медь только на золото поменять может. Правда, взрослым он все равно считается, все ведь знают, что серебряный пояс у него был.
– Справедливо, – задумчиво признал Раэн. – А весело у вас играют свадьбы, мне нравится.
Он усмехнулся, представив, во что вылились бы подобные розыгрыши у него на родине, в мире, где у каждого есть та или иная магическая сила. Ох, пожалуй, о таком и подумать страшно!
Камаль закинул в рот еще один кусочек лукума, начиненного орехами, и прикрыл глаза от удовольствия. А Раэн в который раз подумал, что Нисталь – интересное место, но он-то сюда приехал не отдыхать, изучая местные обычаи, а ждать игру Равновесия. Халид, наверное, давно добрался до Аккама, а здесь ничего не происходит, и Нисталь напоминает подвешенный над очагом котелок, который ни за что не закипит, пока на него смотришь. Хм, а может, отвести от него взгляд?
– Камаль, а правда, что у вас тут поблизости есть пещеры, где можно найти горную смолу? – спросил он. – Раз уж ты не едешь на торг, может, покажешь мне их?
– Пещеры? – Нисталец задумался. – Ну да, есть. Я там был, в них темно, холодно и воняет. Наверное, этой самой смолой.
– Пожалуйста, Камаль. – Раэн улыбнулся ласково и просительно. – Я же городской житель, вдруг заблужусь в этих холмах и буду выбираться из них до зимнего солнцестояния?