Ах ты ж, мразь ты этакая!
Я, спотыкаясь на ходу, бросилась к мужчине и с разбегу воткнула в его грудь аж четыре ардонийских когтя, мстительно прошипев:
— Сдохни, тварь! А мы еще жить хотим.
Мужик вздрогнул всем телом и обмяк навсегда. Шатания самолета мгновенно прекратились. Так-то лучше.
— Аркадич, разберись, а, — обратилась я мысленно к Пелегину, невозмутимо сев на свое место. — Тут один из ваших чуть двести двадцать человек разом не угробил сейчас.
— Где? — пришел мгновенный ментальный ответ.
— В самолете.
— А ты откуда знаешь? — удивился генерал.
— Так я тоже в нем лечу.
— Что? — взревел в моей голове генерал.
Пространство вокруг задрожало, размылось, подул ветер. Закружилась голова, я ощутила, что лечу в серебряном тумане куда-то вперед и секунд через десять оказалась сидящей на диване в кабинете Пелегина. А рядом со мной сидел этот с четырьмя дырками в рубашке. Процесс регенерации уже пошел, и кровь уже не текла из ран. Но в себя поганец еще не пришел.
Ах, че ж я ступила-то! Тут только башку резать надо! Больше нечего не поможет. Вон уже дышит, мразь.
— Ты что делаешь то? — Пелегин, кажется, был в ярости.
— Я людям жизнь спасла! Наш рейс отменили, пересели на этот, захожу и вижу, этот рейс был обречен, у капитана бы приступ случился, а второй пилот неопытный. Я подлечила одного, подбодрила другого, выхожу, и самолет все равно падает, эта тварь стихию, губящую нас, питает.
— Ты их не спасла, дочь, ты лишь отсрочила их гибель, — вздохнул отец.
— Как так?
— На таких рейсах не бывает случайных пассажиров. Они все всё равно умрут в скором времени. И такие обреченные рейсы — это скорее акт милосердия к людям.
— Ни хрена ж себе милосердие! Там столько деток маленьких!
— Жизнь — штука суровая, — пожал плечами Пелегин, — кармические законы никто не отменял.
— Но не ты ли мне говорил, что судьбы нет. Что мы сами ее творим каждым словом, каждым поступком ежедневно.
— Вот они и сотворили себе свою, — вздохнул отец,
— Но, если я их спасла, значит, тоже неслучайно. Быть может, у кого-то будет шанс все изменить?
— Думаю, теперь да, у многих обязательно! Ты умничка, — Пелегин ободряюще мне улыбнулся, — а теперь давай, возвращайся домой. Мне все тяжелее удерживать этого товарища.
— Это кто? — с неприязнью уставилась на мужика, энергетика у него какао-то не хорошая, чуждая моей, подальше отсесть хочется. А уж от взгляда и вовсе оторопь берет.
— Один из тех, кто спит и видит, как бы твою головку прелестную от тела отделить побыстрее. От него мы тебя сейчас и укрываем.
— Странно, а во снах он спасает меня и моего сына, когда начинается вторжение. Открывает мне дверь в параллельный мир, что ли. Но идти мне туда до жути страшно.
— Давно снится сон? — Пелегин явно напрягся.
— С тех пор, как к Олегу ушла. Почти через ночь.
— Хреново, но не бойся. Больше не побеспокоит. Старайся только из поселка не высовываться месяца три. Без моего разрешения.
— Ладно. На самолет меня верни, там Олег.
— Дома уже твой Олег и не помнит ничего. Я же сказал, не высовываться из поселка, путешественники фиговы.
Я даже не успела открыть рот, чтобы возмутиться, как оказалась дома в постели, рядом со сладко спящим Олегом.
Часть 16
— Да елки ж палки! Выругался Олег, когда порвался пакет с картошкой.
Нечего не оставалось, как бежать домой за тазиком, но тут отвлек звонок мобильного. Звонил бывший коллега и приятель Аверина Артем Хортов.
— Да, Тем, привет! — радостно поздоровался Олег.
— Привет, Олеж. Слушай, я по делу. У тебя не будет тыщ двадцать взаймы?
— Да, конечно. А что случилось что-то? — Олегу показалось, что он слышит напряжение в голосе друга.
— Близняшки мои, Тома и Рита, в больнице — с крыши прыгнули вместе.
— Ой, ты ж! Как они?
— Врачи их три часа оперировали. Рита в коме, Тома получше, в себя еще не пришла. Препарат какой-то дорогущий Томе нужен для мозга срочно.
— Да, конечно, сейчас привезу.
— Спасибо, мы в пятой городской.
Олег бегом бросился в дом, забежал на кухню, схватил со стола таз, в который Дора, очевидно, собиралась покрошить капусту для закваски, и, быстро собрав рассыпанную картошку, вернулся бегом назад.
— Ты чего, как ужаленный, носишься? — Дора быстро и ловко нарезала капусту уже в другой таз.
— Пакет с картошкой порвался. Слушай, я отъеду ненадолго. Другу деньги отвезу, ему срочно нужны.
— Что случилось?
— Дочки — близняшки в больнице, с крыши прыгнули вместе.
— Я с тобой, — Дора решительно бросила нож и вытерла руки о полотенце.
— Ты говорила, что этим займутся хранители, так что ж они ничего не делают? Дети как гибли, так и гибнут!
Возмущению Олега не было предела. У Темки были замечательные тринадцатилетние девчушки.
— Всех защитить невозможно, — спокойно ответила Дора.
— А ты уверена, что они хотя бы пытались?
— Все будет хорошо, Олеж. Успокойся и следи за дорогой.
Дора положила руку Аверину на плечо, и он как-то сразу успокоился. Боль из сердца ушла. Осталась лишь одна четкая задача доехать до пункта назначения как можно быстрее и безопаснее.
Они приехали на место через пятнадцать минут, поднялись на пятый этаж, в приемном покое сидели убитые горем Тема и его жена Саша. Олег и Дора поспешили к ним. Олег вытащил из кармана пачку денег, взял пятьдесят, все, что было на карточке. Еще он очень надеялся, что хоть чем-то поможет Дора. Но она повела себя довольно странно. Едва они подошли к ребятам, как она вдруг бросилась за кудрявым черноволосым мужчиной в белом халате, вышедшим из коридора с палатами, с криком: «Стой, тварь! Убью!» Мужик резко развернулся и бросился обратно. Дора за ним. Олег замер с открытым ртом: знакомого, что ль, встретила кого?
ДОРА
Эту мерзкую ауру я из миллиона теперь узнаю, хоть ночью разбуди! Если он вышел от девочек, порву ж, как тузик грелку!
Мужик меня заметил и прибавил шагу.
— Стой тварь! Убью! — рявкнула я, бросившись вдогонку.
Семь этажей до верха пробежали на одном дыхании и не заметив, вот мужик распахнул дверь на крышу, и я смачно выругалась. Сейчас спрыгнет и с толпой смешается. Поминай потом, как звали, а я, кстати, и имени его не знаю.
И точно! На крыше никого не было!
— Черт что ж ты за скотина-то такая, а! Это просто дети! Они же беззащитны перед тобой сейчас, это подло!
— На войне, как на войне, красавица! — услышала я за спиной насмешливый голос, резко обернулась, выпуская когти, там стоял сероглазый красавец, я замахнулась, он резко отскочил.
— Хорош же воин, с ребятишками воевать и кошка может.
Схватила мужика за плечо, придала ускорения, он покатился кубарем, но довольно легко и уверенно встал на ноги. И с улыбкой и нескрываемым интересом уставился на меня.
Я перешла в марсианскую ипостась, в ней значительно проще убивать, все эмоции отходят не то что на второй — на десятый план, скорость мысли увеличивается в шесть раз. Тут главное, чтобы тело подготовленным оказалось. Но у меня с этим проблем не было, убивать меня учили с трех лет.
Я завертелась, волчком нанося удар за ударом, тело едва успевало за посылом мысли, мужик не поддавался, кидал и швырял меня довольно легко, почти не пропуская ударов. Неужели и он прошел школу Шайгенов? По мастерству, по крайней мере, он мне ничуть не уступал. Давно такого достойного соперника не было. Ну вот! Стоило чуть призадуматься — и я замираю на самом краю крыши лицом к обрыву, а он держит меня за горло, грозя вот-вот скинуть вниз, и сил у меня почти нет. Я словно выпита до дна. Но из последних сил перехожу в глорианскую ипостась и отбрасываю от себя мужика, сгенерировав мощный электрический разряд. Представив поток своей энергии, что еще плескалась во мне в виде молнии. Мужик отлетел на довольно приличное расстояние и весело расхохотался вместо того, чтоб сдохнуть, ну или хотя бы лишиться чувств.
Я спрыгнула с бордюра и почувствовала, что вот теперь точно без сил, аж шатает, теперь мне капец. Ну, хотя бы попыталась.
— Хороша! Ай, хороша красавица. — Мужик встал, весело смеясь, и подошел ко мне. — Так значит, ты и есть химера? Дитя четырех миров?
— А ты-то, кто такой будешь?
— Я Борис, Борис Смородин. Хранитель.
Мне протянули руку, которую я и не подумала пожимать. Мужик на это недовольно ухмыльнулся, прожигая меня ледяным взглядом своих серых глаз.
— Хранители хранят, а не убивают.
— Все, больше не буду, честное слово! Что искал, то уже нашел!
Мне так нагло улыбались, что я не выдержала, выпустила ардонийские когти и бросилась на мужика, но он ловко перехватил меня, прижал к стене и впился в мои губы своими. Жарко, страстно, жадно. Его энергия лилась в меня потоком. Он питал меня, видя, что я на грани истощения. Я хотела вырваться, но не могла: тело словно окаменело.
Губы и язык Бориса были такими настойчивыми. Я почувствовала, как закружилась моя голова, как просыпается во мне желание и вдруг все закончилось. Мужчина, крепко прижимавший меня к себе, исчез, а я от неожиданности упала на пол.
Полежала, пытаясь отдышаться и прийти в себя, голова кружилась то ли от жаркого поцелуя, то ли от избытка чуждой силы. Этот Борис, судя по всему, верховный жрец, но почему-то творит беззаконие. Серым продался, Иуда!
Что искал, то уже нашел. Боже правый, девочки!
Я бегом бросилась на пятый этаж. Худшие опасения подтвердились. Мать билась в истерике в руках мужа, крича доктору, стоящему рядом.
— Вы лжете! Не может быть! Все ведь было хорошо! Девочки мои! Кровиночки мои!
Ее переполняли боль и отчаяние. У меня самой выступили слезы на глазах от злости.
— Иди к Пелегину! — бросила я пришибленному Олегу, стоявшему в стороне у стены.
— Тот, за кем ты бросилась, это он виновен в смерти девочек, — спросил Олег, когда мы уже сели в машину.
— Да.
— Кто это?
— Понятия не имею. Здесь направо поверни, по окружной поедем.
— Почему ты позволяешь ему творить беззаконие? — с порога налетела я на генерала, ужинавшего в гордом одиночестве.
Отец спокойно прожевал кусок запеченного карпа, вытер губы салфеткой и заговорил так же совершенно спокойно.
— Я и тебе говорил носа из поселка не высовывать, ты же меня не послушала. Самый главный закон вселенной — закон свободы действия. Каждый волен сам выбирать свою дорогу и вершить свои поступки.
— Что ты несешь! — взъярилась я. — Дети гибнут! Невинные дети! Будущее планеты!
— Больше никто не погибнет. Оставшихся собрали и отправили в безопасное место.
— Вот именно что оставшихся!
— Война не милая — не приласкает, — вздохнул генерал, — садитесь, отужинайте.
Вышла Вера. Вечная гувернантка в доме генерала вынесла два блюда с карпом и брусничным морсом. И отодвинула нам стулья, окинув Олега недобрым взглядом. Еще бы, в Алексе старушка души не чаяла. Она тоже была глорианкой, так что была в курсе всего, можно было не сомневаться.
— Что за хрен такой этот Смородин? За что серым продался?
— Он им не продался. Он их сюда привел.
— Ого, это ж сколько ему лет-то?
— Ну да неплохо сохранился. Открылась перед ним?
— Так я ж побороть надеялась, — стало горько. Надо ж было тут ступить!!
— Ой, ты ж молодо-зелено! — всплеснул руками отец. — А по ауре не судьба шансы взвесить. Это ж все равно, что лопатой на танк замахиваться.
Пелегин прекратил жевать и недобро уставился на меня, и я почувствовала, что в комнате прекратилось всякое движение воздуха. Посмотрела на Олега. И увидела, что он закаменел с бокалом в руках.
— Ты губы то на него не раскатывай, дочь! Не думай даже о нем! Постелет-то он мягко, а спать будет ой как жестко! На всю жизнь синяки останутся.
— Да Бог с тобой, я и не думала!
Я отчего-то залилась краской, щеки воспылали огнем. Целуется поганец таки классно, это, бесспорно. Об остальном и думать страшно.
— Вот и не думай, — Пелегин стукнул кулаком по столу — и из поселка ни шагу чтоб мне. Ему туда ходу нет. В остальных местах не ручаюсь за твою жизнь и свободу. Тем более теперь, когда он знает о тебе все.
— В смысле все? — опешила я.
— Вот все. От того, во сколько первый шаг сделала, до того, какого цвета на тебе сейчас белье. Зря ль он, что ли, целоваться лез. Пока ты там млела, он по памяти прошелся.
Вот же ж зараза-то, а!
— Но я никакого воздействия не почувствовала!
— Еще б ты что-то почувствовала, козявка, — весело усмехнулся Аркадич.
— Я что, под арестом теперь?
— Ну почему под арестом? Временно ограничена в передвижении, так скажем. Ты же хотела быть, как все, жить, как все. Вот и живи на здоровье. Борщи мужу вари, на работу обычную ходи, как все.
— А если мне понадобиться что-то купить? Там только продовольственный и хозяйственный магазины.
— Интернет в поселке высокоскоростной, заказывай — не хочу. Олега проси, мне звони.
Генерала, как всегда, не прошибешь ничем, он щелкнул пальцами и Олег, как ни в чем, ни бывало, отмер.
— Ой, колечко-то, у тебя красивое какое, дочь, — как ни в чем, ни бывало, защебетал глорианский папаша, — а свадьба, когда будет? Решили уже?
— Э-эм нет еще, — Олег явно растерялся.
— Пап! У тебя совесть есть?
— Это ТЫ! МЕНЯ? спрашиваешь? — усмехнулся генерал, отпивая вина.
— Как только, так сразу, — решительно отрезала я.
— Понял, — кивнул Пелегин, — ну как тебе у нас, Олег? Уютно? Нравится?
— Да, интересно, — кивнул жених, — только хотелось бы ясности, чем буду заниматься, когда период обучения закончится.
— Вот как закончится, там и решим. К чему у тебя склонности и таланта больше будет. Вообще Демитрий тебе не нарадуется. Тебе с ним тоже комфортно, я вижу?
— Да, вполне, учитель он хороший. И собеседник замечательный.
— Ну и отличненько. Вера, десерт неси.
— Мы поедем, пап. Поздно уже.
— Не-а не поедете, гостите сегодня. Ночь летнего солнцеворота, Иван-купала, у местных в поселке праздник будет, они тут вроде как старообрядцы. Оставайтесь, посмотрите.
— А что, давай посмотрим, — оживился Олег, — интересно же.
— Что, правда интересно? — искренне удивилась я.
— Да, очень. Родовые корни же, — глаза Олега аж блестели.
— Ну, если родовые, то пошли, — усмехнулась я.
Часть 17
В празднике реально оказалось здорово! Нам на головы надели ароматные венки с мятой душицей и ромашкой, в старинных кубках подали напиток богов, как заверила подававшая девушка, сурию — напиток на основе молока и меда с семью травами. Душистая такая молочная сыворотка, вкус своеобразный, но мне понравилось. Славили неких древних богов, Сварога, вышнего бога небес, Велеса, хранителя лесов, и Нави — нижнего мира, где живут духи и души. Перуна, защитника яви, то есть того мира, где здесь и сейчас обитаем мы. И, собственно, Купалу — славянского бога лета и влюбленности. Развели костер, подпалив заранее сделанное чучело из трав. Водили вокруг него хороводы. Пели песни о древних мудрых, славных богах, некогда живших на этой планете. Когда костер прогорел, через него стали весело прыгать. Притом народу было очень много, все молодые, красивые, и ауры у всех такие светлые, чистые, радостные, так и сияли! Они искренне верили в то, что их древние боги слышат их и радуются с ними.
Блаженны вы в своем неведении. Ибо те, кого вы богами зовете, давно отвернулись от вас и живут лишь своими интересами. Лишь некоторые из них или же их потомки иногда спасают эту планету от гибели, называя себя теперь не богами, а хранителями. Но, спасая планету, они думают вовсе не о вас, глупые люди, они действуют исключительно в каких-то своих вышних интересах. Например, исходя из того, что сами здесь живут. Ибо планет с таким благоприятным климатом, подобным земному, во вселенной не так и много. А ещё, Мидгард-земля, как они ее называют, находится одновременно между двенадцатью зодиакальными созвездиями, получая подпитку попеременно от каждого, что тоже особо ценно. И говорят, что лишь здесь душа человеческая может пройти свой путь, от самого низа до самого верха, например, наркоман убивший свою мать за пятьсот рублей на дозу, однажды может все опознать, прийти к вере, стать монахом, и не пожалеть жизни своей за других, если нужно будет.