В тумане
Казалось, он бежал целую вечность. Неважно, куда, главное - как можно дальше. Легкие обжигало огнем, слезы и грязь застилали взор. Хлесткие ветви кустарников больно били его по лицу и рукам. Он боялся обернуться и все бежал и бежал, пока внезапно не провалился по пояс в зыбкую почву, подвернув ногу. Мальчик тихо заскулил от острой боли, от липкого страха, от усталости и бессилия. Он так хотел отдохнуть хотя бы одну минуту. Он очень хотел очутиться далеко-далеко отсюда и забыть все, что случилось. Часть его, измученная бегом и горем, молила его сдаться, закрыть глаза и погрузиться в топь, исчезнуть навсегда, обрести покой и защиту в забвении. Но другая часть требовала бороться и жить. Она пробудила злость и даровала силы. Она ухватилась за корень пня и, вытолкнув мальчика на твердую землю, понесла его прочь из этого треклятого болота.
***
Продираясь сквозь густой туман, алое солнце погружалось в воды Завьюнки. Так называли болотистую дельту реки жители здешних хуторов, чьи предки когда-то предпочли тихую глушь суете городов и окрестных деревень. Местные жили рыбным промыслом - небогато, зато мирно и по совести. Друг друга выручали, беды и невзгоды делили, будь то хворь речная, что без еды люд оставляла, будь то забредшие бандиты, что последние пожитки отбирали. А если радость в дом приходила, молодые женились или ребенок рождался, также вместе гуляли и праздновали. Вот и ныне со всех хуторов люд собрался на поляне, у восточного берега Завьюнки, праздновать Любавее - союз неба и земли, солнца и воды - летнее солнцестояние. В этот день, на закате - пороге дня и ночи, люди жгли костры, а молодые юноши и девушки, перешагнувшие порог пятнадцатилетия, сбрасывали старую одежду и купались в водах реки. Смывая с себя детство и символически перерождаясь, они выходили из реки уже взрослыми. Затем, смеясь, девушки разбегались кто куда, а после принимались петь песни. Юноши же отправлялись их искать - чей голос и песня приглянется, та и станет суженой...
До Рехи доносилась еле слышная музыка и веселый щебет молодых. Старый рыбак вздохнул - он не любил этот праздник, только не помнил почему.
Рехе было под шестьдесят, волосы давно поседели, цвет глаз поблек, память частенько подводила. Но все же старик оставался крепок, потому как от природы был сильным, да и всю жизнь орудовал веслами, то рыбача, то перевозя по запутанной дельте людей.
Реха сидел у своей лачуги, устроившись на корме ветхой лодчонки, и с досадой сматывал снасти: поймал лишь пару мелких рыбех на ужин. Он достал мех, сделал парочку глотков браги - стало немного веселее.
Услышав шаги за спиной, он оглянулся.
Перед ним стоял незнакомый крепкий человек с большим охотничьим ножом на поясе.
- Чего тебе, здоровяк?
Человек молчал.
- Воровать у меня нечего. Лодка старая, гнилая совсем, снасти не многим лучше. Денег, хоть всю лачугу переверни, не найдешь и полушка, последний вот - он указал на мех - за брагу отдал.
Человек шагнул вперед и достал нечто из кармана - нечто блеснуло на солнце.
- Сребро, чтоб меня! Чего надобно от меня, добрый молодец?
Человек указал рукой на лодку.
- Так тебя чтоль отвезти куда надобно?
Дед глянул на реку.
- А может с утреца, а? Гляди, туман какой стелется, да и солнце уже садится.
Человек обнажил нож и указал рукой на запад.
Дед отложил снасти и глянул на незваного гостя внимательнее: лет тридцати, широкоплечий, сильный, короткие светлые волосы, холодные серые глаза, шрам на лице, на левой руке нет безымянного пальца, добротные, хотя и изрядно стоптанные сапоги, диковинно сплетенная крепкая куртка. Что-то было в нем неуловимо знакомое, хотя старик был уверен, что этого человека никогда не видывал.
- Ну и чего ты за нож хватаесся? Отвезу, чего уж там. В Злынки чтоль? Или в Темцы?
Человек кивнул и принялся спускать лодку в реку, не дожидаясь пока дед вылезет.
- Э, стой! Так куда плывем, в Злынки?
Человек запрыгнул в лодку и указал еще раз рукой на запад.
- Значицца в Злынки.
Реха вновь сделал обильный глоток браги, поплевал на руки и взялся за весла. Лодчонка тихо двинулась по течению. Несмотря на плохую видимость, старик ловко маневрировал между островками и отмелями. Он еще несколько раз прикладывался к меху с выпивкой, после чего у лодочника окончательно развязался язык.
- Как звать-то тебя, откуда путь держишь?
Человек не отвечал, только смотрел в серые глаза деда.
- Ты не боись за туман - не заплутаем. Я, это самое, бывает и имени своего вспомнить не могу, а вот Завьюнку, каждый закуток, каждый камешек, как свои пять пальцев...и, кстати, а что это у тебя с пальцем-то? Зверь какой иль что? Нож-то у тебя, как видно, добротный, охотничий.
Человек молча сверлил лодочника взглядом.
- Ну, не хочешь говорить, как хочешь. Из тебя каленым железом, видать, слова не вытянешь. А может оно и хорошо, да. Ведь как говорят, немой собеседник - самый лучший. А я вот хочу и буду говорить, да! И ножа твоего не боюсь, кто ж тебя до Злынок довезет апроч Рехи? - старик, довольный сказанным, крепко приложился к меху.
Река петляла все больше среди бесконечных островков. Солнце зашло, туман, казалось, стал еще гуще. То тут, то там раздавалось девичье пение.
На берегу появились две нагие девушки, они, завидев Реху, принялись ему махать и весело щебетать.
- А что за молодец с тобой, Реха? А чего не здоровается? Мы ему что, не понравились?
Старик отмахнулся.
- Глупые девки, совсем ведь молоденькие... - грустно проговорил дед.
Путник внимательно посмотрел на деда, а тот пытался вытрясти из меха еще хоть каплю, но тот уже опустел. Раздосадованный дед бросил мех на дно лодки. Дальше поплыли молча, говорливость старика сошла на нет вслед за брагой.
Туман сгустился еще больше. Дед стал ерзать на месте.
- Глаза старого подводить стали. Воон ту корягу, чтоб мне треснуть, вроде как уже проплывали.
Путник стал озираться по сторонам.
- Да не мог я заплутать. Просто коряга похожая... Тут до Злынок-то, поди, совсем ничего осталось. Вот сейчас налево повернем, за той ивой и...
За ивой река действительно повернула, только направо.
- Дык я же...ну... - старик поскреб бороду, - коли направо вильнула, так это что, значицца, пропустил старый запруду? Ну, это самое, тогда мы крюка сделаем, да и вернемся куда нужно.
Старик стал что-то бормотать про зрение, про туман, а парень достал нож и, глядя деду в глаза, петлей шнурка завязал его на руку.
- Ты чего, хлопча, я ж это не нарочно! Заплутал старый, счас воротимся.
Реха был напуган, но, казалось, не столько видом ножа, сколько чем-то иным.
Он некоторое время искал путь, усердно работал веслами, виляя между островков, но, в конце концов, развел руки в стороны:
- Хоть убей, не нарочно я. Ни черта в этом треклятом тумане не видать. Давай-ка, мы станем где у берега, да переждем чуток, а там разберемся.
Человек, крутанув нож в руке, кивнул.
- А будем плутать по реке, так еще на камень какой напоремся.
Реха нашел небольшой бережок, где густо рос камыш. Как только лодка причалила, человек вылез из лодки и стал осматриваться. Впереди тянулись кусты и деревья, а дальше взор застилала серая пелена. Человек сунул руку за пазуху, достал пару игольчатых хвойных листьев и принялся неспешно их разжевывать. Затем сделал несколько осторожных шагов вперед, всматриваясь в туман.
- Ты куда это собрался? Глядишь еще, провалишься в воду, ты послушай старого...
Из тумана донеслось еле слышное девичье пение. Человек замер, прислушался, а затем шагнул в туман, пропадая из видимости Рехи.
Старик мгновение поколебался, но все же вылез из лодки, достал припасенную длинную прочную палку и пошел следом.
Вскоре дед увидел фигуру человека удаляющегося от берега.
- Эй, дурень! Пропадешь ведь один, стой! - дед схватил парня за куртку, тот словно и не заметил этого.
Под ногами хлюпало. Они углублялись в топь. Старик плохо слышал, но теперь и он стал различать слова песни: голос пел о любви, о тепле и близости. Песня была настолько чудесная - не веселая и не грустная, не медленная и не быстрая, она проникала в самое сердце и затрагивала самые сокровенные глубины памяти, казалось давно утерянной стариком. Голос окрашивался дивными интонациями, он укутывал и убаюкивал. Реха уже не глядел под ноги, он совсем забыл про опасность топи. Все, что он хотел, поскорее увидеть красавицу, что пела песню. В его душе стали подниматься забытые воспоминания: он уже слышал эту чудесную песню давным-давно, он сразу же полюбил ее и ту, что ее пела, но... отчего-то позабыл об этом. Наверное, поэтому он все время и пил - он не знал, но чувствовал сердцем, что потерял что-то важное.