В этой части джунглей всегда было тихо, темно и спокойно. Густые кроны почти не пропускали свет, а на нижних ярусах не росло ничего, за исключением наиболее выносливых и неприхотливых видов растений. Несмотря на скудное относительно других частей Леса разнообразие флоры и фауны, плотность дерна все равно была потрясающей, как и в любом другом лесу тропических широт. Подстилка состояла из опавшей листвы, веток, а также насекомых и бактерий, обитающих в ней, среди влаги и тени.
Спокойно было потому, что тихо, а тихо было из-за того, что ветер - крайне редкий гость здесь, и еще потому, что звери опасались заходить сюда. Корни их страха уходили куда глубже вечно гниющего дерна. Туда, где меж пластов грунта залегали неупокоенные кости. Даже птицы этого края избегали, хотя мошкары в окрестностях не переводилось - поблизости располагались топи. И только одно племя обитало здесь, забытое всеми, - племя Гвадатаи.
Над лесом возвышалась гора, а возле нее, и продолжаясь в ее недрах, - зиккурат - храм древних ултарцев. Это их кости подпирают твердь, это их души навеки прокляты ходить по темных коридорам, и только Гвадатаи, их прямые потомки, охраняют наследие предков от чужаков и других племен, но в первую очередь, - от самих себя.
С громким хрустом на фоне тишины местности ломались ветки под жесткой босой стопой - это двигались туземцы, направляясь к деревушке, давным-давно и безвозвратно утерянной среди чащи. Впереди шел вождь - он был выше ростом и крепче остальных мужчин племени, носил корону из челюстей крокодила на голове, а ожерелье зубов на его седой груди было куда богаче трофеями, нежели ожерелья самых опытных и старых охотников. Но не достижения или личностные качества служили показателем статуса у Гвадатаи, однако размер и форма черепа: вождь имел голову не самую широкую в обхвате - здесь неоспоримое первенство досталось шаману, но самую длинную, и именно поэтому он был вождем. Трофеи же вождю причитались в качестве даров: традиция требовала одаривать лидера, под чьим началом следопыт сумел добыть зверя, даже если сам вождь не принимал непосредственного участия в процессе охоты. Никто не считал такой ход вещей неправильным и недовольных, ввиду этого, также не имелось - люди здесь отродясь не знали равенства и потому вполне естественно, что никого не волновало его отсутствие.
За вождем и чуть поодаль от общей группы следовал ветхий старец, опираясь на клюку - прежний вождь и старейший из ныне живущих членов племени, он задавал темп. В отличии от традиций других племен Палингерии, и в частности, большинства племен Бегемотового берега, смена власти у Гвадатаи не проходила кроваво; власть, однако, передавалась добровольно, а к прежнему вождю относились с не меньшим почтением, что и к текущему, при условии, что тот за время своего правления придерживался традиций общины. Именно это и требовалось от вождя: хранить традиции. Единственное, что отличало настоящую власть от ушедшей - возможность руководить; идеология изменений не претерпевала. Вождь сам по себе олицетворял стабильность, а худшее, что могло произойти для племени, обитающего в самом сердце первобытной чащи, - перемены быта.
Основная часть массы людей была рыжеволосой, а кожа, редко попадающая под воздействие прямых лучей светила, гораздо бледнее, чем у племен, проживающих на открытой местности. Они также были куда ниже, и только нынешний вождь мог сравниться по росту со средним жителем одной из деревень у опушки Леса.
Гвадатаи и другие племена Палингерии никогда не пересекались, и что интересно, - в силу одинаковых предрассудков. Живущие у черты древостоя опасались забираться слишком глубоко, веруя, что в чаще обитают злые духи и что джунгли - не место для людей. Гвадатаи примерно то же думали о землях за пределами Леса, а демонами считали их обитателей, не делая исключения и для себе подобных, тем более, что те имели с ними существенные различия во внешнем виде и языке, не говоря уже о разнице в культурах. Доведись им встретить человека извне, они, скорее всего, не оставили бы его в живых, принеся в жертву Богу из пещеры - таинственному существу, обитающему в подземных ходах под деревней. Ему же Гвадатаи отдавали часть своей добычи. Благодаря Богу из пещеры они могли жить в относительном мире, не беспокоясь о том, что ночью глотку спящего ребенка перегрызет пума или любой другой хищник со схожими повадками, каковых в Лесу, за пределами их угодий, водилось великое множество. Зачастую, эти звери не боялись приближаться даже к большим скоплениям людей и нападали средь бела дня; их не пугали ни количественное превосходство, ни вооружение, которое еще нужно было распробовать, чтобы начать бояться, но пугал таинственный Бог из пещеры.
Так как на территорию владений племени крупные травоядные животные, чье мясо годилось в пищу, не забирались по тем же причинам, что и хищники, охотничьи тропы племени пролегали в других местах. Они охватывали значительную площадь джунглей, но никогда не пересекались с тропами других племен, располагаясь гораздо глубже, в самих дебрях, куда следопыты тех, других, не заходили.
Теперь охотники возвращались в деревню, неся на плечах добычу, привязанную к жердям. Среди той добычи был и один человек: чужеземец в странной одежде и с кожей, белее, чем у Гвадатаи. На его счет у вождя пока еще не имелось однозначного решения, старый же вождь - его советник - подсказал повременить с вердиктом, покуда странного человека не осмотрит шаман.
Чужак был без сознания и бредил, но даже несмотря на это охотникам, что несли его, было не по себе; они то и дело оглядывались, проверяя не очнулся ли узник и нет ли для них угрозы. Его пересохшие губы постоянно твердили о зиккурате, упоминали имя - Гнозис. Это слово среди прочих, что бормотал в бреду, встречалось чаще всего. Гвадатаи нашли чужака у храма и, хотя предпочитали не ходить туда и почти не упоминали печальную историю своих предков, в обыденности все же хранили ее, передавая из уст в уста, из поколения в поколение, и в каждый новый выход из деревни наведывались к возвышенности, где стоял зиккурат, словно проверяя - там ли он по-прежнему, движимые внутренним зовом, противиться которому было выше их сил.
При себе чужак имел мачете, а также кинжал с волнообразным лезвием и костяной рукоятью в гарду которой был инкрустирован рубин. Что-то в кинжале, а точнее в камне, привлекло вождя, и он решил оставить оружие себе. Сами Гвадатаи ничего сложного изготавливать не умели: на охоте пользовались дротиками и копьями, иногда устраивали примитивные ловушки, вроде ям с кольями на больших, или давилок из камней и палок на маленьких животных.
Вскоре начались топи и движение процессии замедлилось во много раз. Если раньше, на сухой местности, группа шла быстро и уверено, то теперь продвигалась вперед осторожно, тщательно продумывая и взвешивая каждый шаг.
Топи состояли из сравнительно твердых и надежных участков суши, чередующихся с зыбкими и опасными областями, ниже которых - зловонная масса; первых очевидно было меньше. Здесь почти всегда было туманно и, если бы не тот факт, что поблизости от деревни животных не водилось, любую корягу в трясине подходящих размеров можно бы было принять за крокодила, - настолько плохой была видимость в окрестностях.
Как следствие длительного пребывания на болотах у людей начинались галлюцинации, а нередко, в мутной жиже топей проглядывались очертания человеческих тел, и увидевший их никогда не мог знать наверняка, с чем столкнулся на самом деле: с настоящим трупом или же вывертом собственного ума.
Так или иначе, но трупов здесь, за долгие годы, и правда, накопилось множество. Что-то в трясине удерживало тела от разложения, а отсутствие жизни гарантировано сохраняло останки на века в практически нетронутом виде. Всех покойников Гвадатаи приносили сюда; болота для племени - священное место. И не менее священным местом для них была река Араи, что на языке туземцев означает "вода".
Близость деревни легко определялась по шуму реки. К тому месту болота заканчивались, благо та их часть, по которой шли охотники была самой узкой и потому - сравнительно легко преодолеваемой, по сути - ответвление от основной части болот, а уж она-то была грандиозной и выходила далеко за условные границы владений Гвадатаи - ненаселенную животными черту в преддверии обители Бога из пещеры. Остальные болота были населены очень даже густо, челюсти одного из представителей тамошней фауны украшали голову вождя. Аборигены не имели представлений о регалиях власти у народов цивилизованного мира. Их предки - древние ултарцы, будучи высокоразвитой и самобытной цивилизацией, не носили корон, так что это примитивное их подобие было его собственным изобретением; вопрос лишь в том, приживется ли?
Охотники вернулись в деревню, когда день был в самом разгаре. Первыми их встретили играющие дети, еще на подходах к ней. Малыши худощавые, но здоровые, в лучшем возможном виде для условий проживания. Их головы были туго перевязаны веревками, за счет давления которых растущие кости черепа искривлялись, а голова становилась длиннее. Местные плели их из растительных волокон; веревки получались крепкими и устойчивыми. Старший среди детей, их предводитель, выглядел лет на восемь, младшему - не исполнилось и шести.
Ребята гоняли стайками вокруг усталых путников и без конца голосили, отчего на каменных лицах некоторых из мужчин возникли слабые подобия улыбок - у Гвадатаи открытое проявление эмоций не было в числе благодетелей.
Львиная доля внимания ожидаемо досталась бесчувственному чужаку: дети опасались приближаться к нему, и только наиболее бесшабашные и озорные мальчуганы позволяли себе тыкать длинными и тонкими палками, сужающимися к концу. Получая уколы, и зачастую весьма болезненные, человек вяло дергался, недовольно хмурился, но не приходил в сознание, находясь в глубоком бреду. Каждый раз, дождавшись ответной реакций, шалуны сперва радостно хихикали, а после, замечая суровые взгляды взрослых, пристыженно отходили в сторону и некоторое время держались поодаль.
Хижины начинались на возвышенности и размещались по кругу. Одноэтажные и не имеющие углов здания. Примечательным в их строении было отсутствие окон и толстые стены. Последнее достигалось за счет предварительной подготовки материала. Стены состояли из связок средних по диаметру веток (чуть толще, чем могла обхватить рука взрослого мужчины), а также обрубленных стволов деревьев нижних ярусов, которые ближе к реке встречались чаще, чем в глубине Леса; связки выстраивались в ряд, а прорехи между ними замазывались грязью. Тот же подход наблюдался и применительно к полу, с поправкой на количество веток в связке; пол был плотнее стен. Хижины садили на сваи, а пространство между землей и зданием забивали хворостом. В некоторые дни, перед ночевкой, хворост смачивали водой. Крышу делали в два этапа: сначала каркас, затем, поверх него - кровля, и точно также щели замазывали и забивали чем ни попадя. В дождливые сезоны крыши дополнительно покрывали широкой листвой.
Прямо напротив входа в деревню стоял дом вождя и по совместительству общинный дом - он был больше и содержал несколько комнат. Здесь решались важные для племени вопросы, а у его входа, на главной площади, происходили все церемониальные обряды. Учитывая же уровень организации племени, все важные моменты в жизни Гвадатаи автоматически зачислялись в разряд церемониальных. И точно также автоматически дом переходил от старого вождя к новому, вместе с эстафетой власти.
Шаман же обитал за чертой деревни, у одного из входов в пещеры, самого большого и видного, который, в силу приведенных качеств, людьми считался за главный. Сомнительно, впрочем, что обожествляемое ими существо, живущее в тех ходах и полостях, - существо столь рьяно почитаемое Гвадатаи, понимало существенную разницу между этим выходом на поверхность и остальными. Хижина шамана в отличии от основной массы зданий, скорее напоминала шалаш, нежели полноценный дом.
Русло Араи расположилось по левую сторону от деревни, в десяти шагах от крайней избы. Течение здесь было стремительным и вскоре разрешалось в водопад, грохот которого сопровождал жителей деревни в их повседневной жизни, от первого вздоха и до заката дней. Особенно символичной в связи с этим представляется традиция Гвадатаи хоронить усопших на болоте: в тишине и неподвижности трясины, они просто обязаны были обрести покой и не докучать потомкам своим нежелательным присутствием, что, как правило, и происходило. Только редкие мертвецы возвращались обратно, по ночам ходили возле дома и стучались в стены, беспокоя сон живых. Отчасти поэтому стены и делали такими толстыми, а вот дверей здесь не использовали - вместо них вывешивали шкуры; мертвецы же, согласно верованиям, не могли войти в дом без приглашения.
В некоторые из ночей, наступление которых просчитывали заранее по здешнему календарю, шкуры снимали и специальными прямоугольными конструкциями запечатывали входы, пережидая опасное время. Тогда воздух переполняли ядовитые миазмы, и никто из Гвадатаи, за исключением немногих посвященных, не знал откуда те берут начало. Большинство предполагало - со стороны топей, но дураков выяснять наверняка не находилось. В подобные ночи жители запирались в хижинах так плотно, что отравленный воздух не проникал внутрь. Запасов кислорода же в помещениях как раз хватало отсидеться, пока отрава не уляжется. К утру растительность в округе увядала, но очень скоро джунгли восстанавливались от потерь.
Когда процессия приблизилась к деревне, шаман самолично вышел встречать охотников, высматривая что-то среди добычи подслеповатым взглядом. Могло бы показаться, что им движет провидение, однако присутствие знахаря в черте деревни было оправдано распределением обязанностей: пока вождя нет - он за него. Добычу шаман всегда осматривал со всей возможной тщательностью, выбирая самую большую и здоровую на вид тушу. Останки, недоеденные богом из пещеры, забирал себе - это считалось наградой божества за труды ближайшим сторонникам. Последний же ел только внутренности: был особенно охоч до мозга, сердца и легких, изредка питался почками и селезенкой, почти никогда не притрагивался к кишкам, а вот печень всегда оставлял нетронутой.
Внешностью шаман напоминал жабу, имел сильные ноги, но слабые руки и такое же зрение, не приспособленное к дневному свету. Частичная слепота - характерная черта шаманов племени. Считалось, что те, кто родился с пеленой на глазах, отмечены Богом из пещеры; считалось, что это именно Бог расправил им легкие, наполнив те жизнью с первым вздохом, тем самым даровав часть своей благодати, а зрения лишив ради баланса. Они взамен получали возможность видеть то, что другим не дано, и способность к творению магии. Наделялись частью мудрости божества, а по достижении половозрелости становились наставниками в духовной части жизни племени, приходя на смену прежнему шаману, который был обязан обучить преемника ремеслу. Если же в одном поколении рождалось несколько таких детей, их отправляли вглубь пещер, где Бог сам определял более достойного кандидата. Обратно возвращался только один.