Она не успела ничего сделать – острая боль пронзила шею.
Когда Марина пришла в себя, ярко светило солнышко на единственной улице посёлка.
Она поднялась с земли и в ужасе посмотрела на свои руки – они были в корке подсохшей крови. Её одежда превратилась в лохмотья, груди оголились, и они тоже в крови. Она вся была в чье-то крови…, она посмотрела окрест себя. Посёлок превратился в руины. Церковь словно бомбили. Но это не самое страшное. На ступеньках церкви, стоял покосившийся крест снятый с купола этого самого храма. Покосился он, потому что был тяжёл и стоял не в земле – кто-то отломал его от купола и воткнул в грудь невероятно толстого и столь же доброго батюшки. Перекошенное, белое лицо священника, застыло кошмарной маской…, другим повезло меньше.
Улица, комнаты домов – она долго бродила по посёлку, почти до темна, бродила там словно призрак. Не было мыслей в голове, она просто смотрела. Ибо знала, кто это сделал – её руки в крови, её тело в крови, но ран на ней нет.
Её друзья, подруги, второй батюшка и монашка Аксинья, вчера прибывшая с поучительной лекцией и парой интересных притчей – все они были тут, в посёлке. Все, но никто из них не был здесь целиком. Чьи-то страшные руки, разорвали их всех на куски. Части тел, кишки, раздавленные головы, везде это было – Нечто убило всех. Оно не отпустило никого, Оно ходило по домам и убивало всех. Оно…, Марина, когда шок отпустил, в ужасе отпрянула от очередного мертвеца.
Отпрянула, но почему-то, её движение было много сильнее, чем должно было быть – она врезалась спиной в стену и проломила её, словно та была из соломы. Марина упала в облаке пыли и осколков. Она подняла кирпич и, не веря глазам, не веря тому, что поняла – сжала пальцы изо всех сил. Кирпич раскрошился, словно хлебная крошка.
И она поняла, кто был этим Нечто, убившим здесь всех.
В ужасе Марина побежала прочь, но услышала стон – одному повезло выжить. Он прятался тут, в шкафу, что стоял у стены, которую она только что сломала.
Бедняга лежал в обломках кирпичей, обвал сломал его ногу.
Она склонилась над ним, и парень завизжал от ужаса, он попытался уползти.
– Уйди от меня! Прочь демон!!! – Выл бедняга, уползая по обломкам кирпичей.
Она тогда осмотрелась вновь, и её волосы встали дыбом – она уже поняла, кто это натворил, кто убил здесь всех. Но она не помнила ничего…, в тот же миг, перед глазами встала страшная картина из прошлой ночи. Её руки ощущали плоть. Её лицо купалось в свежей, тёплой крови, вопли разрываемых в куски ласкали слух, а внутри клокотала ярость, неутолимая жажда убийства требовала ещё и ещё…, крови. Не просто смертей – она хотела крови.
Она пила кровь некоторых, жестоко убивая других.
От ужаса содеянного, от того невообразимого греха, что пал на её душу несмываемым пятном, Марина чуть не сошла с ума в тот миг. А парень уползал и выл, кость прорвала кожу и нога выгнулась под углом, его рана обрела тошнотворный вид…, она ощутила вину и жалость. Убив стольких, она должна помочь хоть кому-то.
Она коснулась его тела, изо всех сил желая всё исправить, хоть как-то, но исправить.
С хрустом, кость встала на место, рана исчезла. Парень подскочил с земли и побежал прочь.
Она не поняла тогда, что случилось и как, но что-то в разуме щёлкнуло – парень расскажет что видел, милиция узнает, кто устроил эту бойню.
Мысль была быстрее совести, а её тело, как, оказалось, было быстрее мысли.
Упав на колени, она долго плакала – парень лежал на земле, у её ног. Она свернула ему шею, словно сухую ветку. Теперь никто не узнает, что это всё сделала она. Её тела не найдут конечно, но кто в здравом уме поверит, что хрупкая девушка, могла устроить такой кошмар? Её не станут искать, о ней просто забудут. Может, и вовсе всё спишут на какого-нибудь дикого медведя – вряд ли кто-то в здравом уме поверит, что людей в такую крошку порвать мог другой человек.
Марина долго бродила по безлюдным местам, по полям и лесам. Она бродила по сёлам и маленьким городкам – она не хотела этого. Но вернуться к людям не могла. Изо всех сил она боролась с собой. Потому что ей хотелось есть. И простая еда, более не насыщала так, как прежде.
Ей нужна была людская кровь.
Она часто молилась тогда, часто кричала в небеса, всего один вопрос звучал с её уст:
– Господи, за что ты так со мной???
Но ответа не было – ответ был дан давным-давно. Лишь её человеческая глупость не позволяла ей понять этого ответа, узреть Истину и понять её.
Однажды она сдалась и, выждав удобный момент, выпила кровь человека – он собирал грибы, был сосредоточен сильно на своём занятии, так что это было не трудно.
Те дни были словно сон. Она жила, словно зверь, снующий близко от посёлков людских, но старавшийся долго в них не оставаться. А потом, на дороге загородной, среди зимы, Марина, щеголявшая в пуховичке и сапожках – мёртвым оно уже не нужно, а ей было холодно. В тот день, на дороге разбились две машины и на обледеневшем асфальте, лежали тела. Они все были мертвы, кроме одного – как ей показалось, одного. Пожилой мужчина хрипел в салоне, вывалившись лицом на капот – в этот раз, ей не пришлось пятнать себя грехом убийства. Двигатель влетел в салон и срезал ноги мужчины. Он умирал, спасти его не смогли бы, даже если бы случилось чудо, и он оказался на операционном столе прямо сейчас. Бедняга, по сути, уже был мёртв. Она выпила его кровь, и он умер мгновенно, избежав немногих мучительных минут жизни, что у него оставались.
Уже собираясь уходить, во второй машине она увидела ребёнка. Светловолосая девочка выпала из сидения, она наполовину ещё была в машине, но выбраться не пыталась – только тихо стонала, капая кровью из разбитой головы прямо на обледеневший асфальт.
Марина не выпила её и не ушла. Она вспомнила того парня в посёлке, вспомнила, как он вдруг исцелился. Она подошла к девочке, села на корточки – бедняжка не выживет. Одна нога выше колена, оторвана, висит на лоскуте кожи. Голова проломлена, это не просто ссадина.
Марина коснулась её пальцами и изо всех сил пожелала, что бы девочка исцелилась.
Она сама не поверила, хотя видела всё своими глазами – рана на голове затянулась в тот же миг, на обрубке ноги возникло бурлящее кровавое месиво и в мгновение ока, стало новой ногой.
Девочка вздохнула и дёрнулась всем телом, выскользнув из разбитой машины.
Она отнесла её в город. Целую и невредимую.
И тогда Марина всё поняла.
Демон, сделавший её такой – он вовсе не был демоном.
Это был Ангел Господень. По его воле, это случилось с ней. Не по его воле, столько смертей, тут лишь слабость людская виновна во всём. Не справилась она с Божественной силой, кровавая человеческая суть возобладала, и случилось страшное, грехов на ней стало куда как больше.
Но.
Она получила дар и, после бойни, Господь не забрал свой дар обратно, оставил его ей.
А, значит, не всё потеряно – она ещё может выполнить возложенную на неё самим Господом миссию, и попытаться искупить свои страшные грехи.
Марина отправилась по городам и посёлкам России – она исцеляла всех, кто нуждался в том.
К сожалению, каждое исцеление отнимало массу сил. А что бы их восстановить, нужна была кровь. Одна смерть, давала ей возможность спасти троих, исцелить три жизни – болезни, увечья, она могла исцелить абсолютно всё. Нужна была лишь кровь живых, смерть одного, за жизнь троих.
Размен не слишком плохой, к тому же, она сумела сделать его ещё лучше – первые жизни, которые пошли в такой размен, принадлежали милым молодым людям, которые «купили» у неё квартиру, судье и участковому. Она не мстила, нет – ведь месть, это грех. Она лишь брала плохие жизни, жизни грешных пропащих людей, и меняла их в вечной игре жизни и смерти, на жизни тех, кто не был столь страшно грешен, кто нуждался в Божьем благословлении.
Сначала её благодарили, исцелённые люди плакали от счастья и целовали ей руки – ей это очень нравилось. Однако она быстро всё поняла – это испытание. Оно часть её дара. Господь смотрел на неё и следил за тем, как она поступит с Его даром.
Грех гордыни, пусть и был столь соблазнителен, всё же Марина отказалась от него.
С тех пор она старалась исцелять незаметно. Сесть рядом с калекой в метро и словно нечаянно коснуться его пальцем. Пройти в палату к умирающему в халате медсестры и с маской на лице – она оставалась всегда в стороне, за рамками Чуда. Она несла дар Божий, но смиренно избегала благодарности за него и славы. На ней и так полно грехов, ни к чему ей ещё и гордыня.
Картины прошлого пронеслись перед её глазами и исчезли.
– Подайте на пропитание. – Произнёс усталый голос. Она кивнула и, достав из кармана купюру, протянула её нищему, сидевшему в инвалидном кресле. У него были ноги и руки, он просто не мог ходить. Наверное, что-то с позвоночником – это столь легко поправить, что ей не нужно более одного мгновения. Нищий коснулся купюры и её пальцев. В тот же миг она улыбнулась, склонив голову, и козырёк кепки оставил видимыми лишь её тонкие губы. Он никогда не вспомнит её лица, она останется для него безымянным ангелом, коего он всю жизнь будет благодарить…
– Аааааа!
Она повернула голову, нищий сделал то же самое. Здесь, в этом проулке, никого кроме них и не было, так откуда же этот странный вопль?
Мужчина, нелепо размахивая руками и ногами, летел со стороны десятиэтажного здания. Летел, конечно, строго вниз. Ещё доля мгновения, и он рухнет на асфальт.
Марина сорвалась с места, не думая – только что стояла возле нищего, а спустя мгновение, она уже в пяти метрах от него и несчастный, упавший с крыши, ложится в её крепкие руки.
– Ты останешься жить. – Улыбается она, в перепуганное смуглое лицо…
5.
По крыше высокого здания, вольный гуляет ветер, средь труб он всяких пролетает, звуки всякие издаёт, а ещё там гуляет крупный рыжий кот и птичка сидит на большой антенне, голову набок склонив. На кота смотрит.
– Мяу! – Сказал кот, в отчаянии и разочаровании полном.
– Кар. – Презрительно ответила ворона, до которой коту не добраться никак.
– Закрылись оба на хуй. – Буркнул человек, сидевший на бетонном бортике у края стены.
– Кар! – Возмутился ворон.
– Мииияу! – Выразился, видимо матом, кот.
– Ничё вы борзые, пичужки сраные. – Изумился человек в чёрном кожаном плаще, сейчас застёгнутом на все пуговицы. Поправив тёмные очки, человек добавил. – Щас расстроюсь и тебя, – он указал пальцем на ворона, – пристрелю, а тебя, – показал на кота, – в варежки оформлю. Вкурили пернатые? Чё? Туго всасываете? Пошли на хуй отсюда!
Сердито каркнув, ворона расправила крылья и улетела. Грустно мяукнув, кот двинулся куда-то по своим делам, а человек тяжко вздохнув, обнял себя руками и мрачно посмотрел на низкую надстройку, с крошечной дверью посередине.
– Ну и где ты шляешься падла? – Сказал он, непонятно к кому обращаясь.
Спустя несколько минут, он поднял руку, глянул на часы. Всплеснул руками и закурил. Потом ещё закурил. Достал из кармана бутылку, выпил.
– Походу зря припёрся. Вот и бери себе отгулы из отпуска. Пол страны прохуярил пехом и где это чмо? А нет его. Он может вообще не родился даже, гондон…, эх.
Грустный весь, сидел он и выпивал и закуривал часто – пока всю пачку не скурил.
– Ладно, хули, уже пять часов как должен был появиться конь этот. Вот ведь дерьмо.
Плюнув в пол, человек поднялся на ноги.
С тихим скрипом отворилась дверь в надстройке и спустя мгновение, на крышу выбрался молодой смуглый парень в куртке, на размер больше, чем ему нужно было бы носить.
– Ага! – Широко улыбаясь, весь полностью счастливый, возопил человек в очках тёмных.
– А? Что? – Опешив, промямлил парень в куртке и попятился обратно к надстройке.
– Да ты не стремайся! Нормально всё. – Поспешно сказал человек. – Я Штык, ты меня короче не знаешь, а я тебя знаю.
– Не знаешь ты меня.
– Да знаю. Отвечаю. Ты же Аслан?
– Да…, но…
– Вот. А я Штык. – Повторил Штык, счастливый весь, с лицом сияющим. – Я чё пришёл-то? Я короче спросить хочу. Вот каждый раз спрашиваю…, ну, не каждый конечно. А когда вот где такое есть, я короче всегда сюда прихожу. Ну, не всегда, сорян, пижжу чутка. Но почти всегда. Всё мне покоя не даёт – братан, почему здесь?
– Что, почему здесь?
– Почему именно в этом месте? Тут же нет никого. Тупо вообще никого и ничего. Почему тут?
– Я не понимаю. Я, пожалуй, пойду. – Говорит парень, нащупывая рукой ручку маленькой дверцы за своей спиной.
– Э, нихуя. Я отпуск из-за тебя прервал. Реально, прикинь? – Тут он замолчал, кашлянул, очки поправил. – Ну, так-то, я его частенько прерываю – Ленск, оно конечно, Родина, в рот её конём, типа отечество, и прочий шлак. А один хуй – заёбывает. Вот я по съёбкам регулярно и даю, чисто так, что бы от отпуска отдохнуть, ну, знаешь? Без жести, без упоротости, чисто культурно пошалить где-нибудь не здесь, а там. Понимаешь?
– Эмм…, нет. Не понимаю.
– Ну и лох. – Вздохнув грустно, объявил Штык.
– Что? – Хмурится парень, глазами злобно зыркнув.
– Что-что? Лох ты чурка сраная. Короче! Почему тут, за каким хуем? Вон, – он указал рукой куда-то в сторону. – Там реально кафе. Там народу – пиздец! А ты здесь. Никак я не въезжаю, почему тут, а не там или, хотя бы, в автобусе? На вас ёбнутых не похоже прям пиздец.
Аслан отошёл от надстройки и двинулся к нему, красный от гнева и, почему-то, испуганный – зрачки расширились, на лбу бисеринки пота, судорожно сглатывает, а руки в карманах.
– Вот блять только попробуй! – Рыкнул Штык. Потом подобрел взглядом. – В смысле, у нас свободная страна типа – мне похуй, пробуй. Но не сейчас. Сначала скажи – почему тут?
– Ты! – Прошипел Аслан и вдруг остановился, опустив взгляд.
– Чё? Передумал что ли? – Удивлённо вскинув брови, говорит Штык. – Надо же. Первый раз ты ссышь. Обычно такой типец дерзкий, реально прям упёртый, а тут ты походу реально обоссался…
– Заткнись! Ты! Кафир!!!
– Сам ты кефир блять. Я Штык!
– Неверный!
– Ну, ты блять, Умар в молодости…, короче, давай говори. У нас времени хуйня осталась.
– Времени?
– Фэбэсы скоро тебя брать прибегут. – Пояснил Штык, глядя на часы. – Они всегда через десять минут прибегают. Всегда опаздывают. Хули? Годами яйца чешут в кабинетах, а как работать, усё, уже никак – брюхо до самого хуя провисает, ебальники пропитые, в башке пустот больше чем костей. Всё у них через жопу…, короче. Почему тут, а не там где люди есть?
Парень облизнул губы, по лицу градом пот. Затравленным взглядом он смотрит по сторонам.
– Ну? Почему? Да отвечай же твою мать! Хоть раз блять скажи чучело ты конченное!
Аслан побелел как полотно – резкий металлический звук донёсся из-за приоткрытой крошечной двери надстройки, что тут можно считать почти чердачной.
– Походу мусора подтягиваются. Мужик, давай реще, скажи, почему именно здесь, а?
Аслан закрыл глаза.
– Ну, блять…, пидор сука. Опять тоже самое! – Грустно произнёс Штык.
Аслан хрюкнул и широко открыл глаза – он уже нажал кнопку.
Но он больше не стоял на крыше, а живот разрывало от боли. За ушами свистит ветер, а край крыши удаляется всё дальше и дальше…
– Сука. – Буркнул Штык, закуривая сигарету. – Опять обломался. Наверное, я никогда не узнаю, какого хуя он тут взрывается, а не…
Снизу пришёл звук взрыва, послышался звон разбитых стёкол, гудят автомобили, кричат какие-то люди – приземлился Аслан, а может и в воздухе взорвался. В каждом мире, по-разному, однажды, он взорвался прямо на крыше, в момент удара в живот. С тех пор Штык всегда ускорялся и бил поточнее. В одном мире живот насквозь пробил и еле успел ногу вытащить, да убежать, так что с тех пор не только ускорялся, но ещё и контролировал силу удара.
Штык перегнулся через бетонный портик, посмотрел вниз.
В этом мире, Аслан взорвался внизу. И не так как обычно.
– Хм. – Задумчиво произнёс Штык, прищурив глаза – всё равно плохо видно. Его тело засветилось рассеянным алым светом, и он полетел с крыши вниз, медленно, плавно, покуривая на ходу. Завис над асфальтом и осмотрелся. – Ну, так и есть, двое. Первый раз так. – Тут же нахмурился – вспомнил, как в одной такой же ситуации, тут целых шесть людей было. Любители семечек и кепок, что-то тут делали, когда Аслан спикировал. Но во всех остальных случаях, тут всегда был только один человек – какой-то калека в коляске. Иногда безногий, иногда безрукий, а один раз был вовсе здоровый как конь, но старательно изображавший паралич ног – по-разному в общем, но он всегда был один. А теперь вон как.