и отчаяннее становятся тихие всхлипы.
В дверь детеныш колотил, уже самозабвенно рыдая, а у меня не было сил даже на
то, чтобы успокаивающе ей помурлыкать.
Дом встретил нас хаосом, запахом успокоительных и бледными лицами прислуги.
Первым делом послали весточку волку, которого в этот счастливый миг дома не
было, потом девочку напоили чаем, отмыли и переодели.
Я, забытая на стуле в коридоре второго этажа — ровно там, где меня оставили, вырвав из рук детеныша, — лениво следила за бестолковыми метаниями и прижимала
уши от облегченного, немного истерического смеха женщин.
Потом вернулся волк, растрепанный, не спавший всю ночь, немного безумный и
подсознательно опасный, и я смогла узнать, как все складывалось тут, пока мы мерзли в
подвале там.
Няньку нашли раньше, чем она успела отойти в мир иной, доставили к целителям и
сообщили дурную весть Хельму.
Не успели организоваться поиски ребенка, как в управление городской стражи на
имя командора Йегера пришло интересное письмо, в котором неизвестные требовали
отпустить на свободу свежепойманного бандита, по стечению обстоятельств оказавшегося
очень важным винтиком преступного механизма.
Во имя здоровья дочери командора…
Неуместное восхищение статусом моего босса, который, оказывается, не только
мне босс, но еще и всем местным законникам босс, проглотить удалось с трудом. Я по
глазам Хельму видела — восхищение мое он не оценит. Он сейчас вообще мало что
способен был оценить, зато убить мог бы и за косой взгляд.
— Если наше отсутствие еще не заметили, то их прямо сейчас тепленькими можно
брать, — негромко заметила я.
Волк кивнул.
— Я покажу…
— Ты останешься здесь. — Он посмотрел на меня диким синим глазом, и я
невольно сжалась. — С Эдит.
— Эдит уже ничего не угрожает, а я бы могла помочь вам… там.
— Чем же?
— Понятия не имею, но хочу участвовать. Пожалуйста. Я заслужила право увидеть
рожи этих сволочей, когда они поймут, как облажались.
Хельму сомневался недолго.
— Хорошо, отправишься со мной и расскажешь по дороге, как именно вы с Эдит
смогли выбраться и как вернулись. Дорога от портовых складов долгая.
— Что могу сказать, босс, повезло тебе с дочерью, — фыркнула я, карабкаясь на
его плечо по строгой форме городской стражи.
Эдит на все расспросы отвечала односложно или вовсе не отвечала, она была
девочкой умной и ответственной и тайну нашу собиралась хранить.
И я тоже собиралась ее хранить, как самое заинтересованное лицо, а это значило, что ждала волка долгая, запутанная и невозможная даже в теории масштабная и
бессмысленная болтовня.
Отряд захвата был собран быстро, вместо кареты были кони, что существенно
ускорило наше передвижение.
Всю дорогу до складов я сидела за пазухой у волка, распластавшись по его груди, прижатая грубой тканью застегнутого на все пуговицы мундира, и врать могла очень
сдержанно и тихо, не слыша половины наводящих вопросов.
Как бы волк ни представлял себе нашу беседу во время безумной скачки, он много
чего не принял во внимание…
***
Для похитителей и шантажистов нерасторопная кучка полуголых сонных
недоразумений, щурящихся на свет и окруживших их стражников, выглядела слишком
бестолково.
И правда тепленькими взяли, подумала я, заметив, как некоторые зябко ежились, осоловело оглядываясь и мечтая вернуться под одеялко.
— Как минимум двоих нет, — негромко, на ухо волку, доложила я, не почуяв
присутствие того отморозка, которого укусила вчера в парке, и второго, который ехал с
нами в карете. Кареты рядом с домиком тоже не было, но сначала я не придала этому
особого значения, а теперь вот задумалась… могли ли те двое тоже быть сильно важными
винтиками?
Хельму кивнул, подтвердив, что услышал и принял к сведению.
Клетка для заключенных прибыла с опозданием. Стражники успели не только
осмотреть домик, но и приступить к допросу.
Я изнывала от желания поучаствовать. Хотела попробовать себя в допросах и
проверить, как скоро кто-нибудь из этих самодовольных болванчиков начнет говорить, если ему поджарить пяточки.
Я знала, что люди назвали бы мой допрос скорее пытками, смутно осознавала, что
такое не поощряется, хотя не понимала почему. И могла только жадно следить за
стражниками с плеча Хельму.
Глава 4
Волк не поехал в управление руководить допросом, а вернулся домой и весь день
просидел в спальне детеныша, в дурацком розовом кресле. Слишком низком, слишком
тесном и слишком неудобном для него.
Сидел в полумраке, задернув шторы и оставив гореть лишь небольшой ночник на
прикроватном столике, и смотрел. Выглядел волк при этом так, что пугал и меня, и
служанок, изредка заглядывавших к Эдит.
Устроившись на спинке кровати, я хорошо могла видеть их лица, когда они
замечали тяжелый, мерцающий в темноте взгляд своего хозяина.
— Морду расслабь, — посоветовала я, когда терпение мое сдохло — сил больше не
было смотреть на его мрачную рожу. — Если мелкая увидит, испугается, а у нее за
прошедшую ночь и без тебя плохих воспоминаний с лихвой наберется.
Хельму попытался расслабиться, но получалось у него так себе.
— Спасибо.
Я растерялась.
— За совет?
— За то, что помогла ей. — Волк все еще воевал со своим лицом и выглядел
жутковато. — Эдит сказала, что вы смогли оттуда выбраться только благодаря тебе.
— Да без проблем, — пробормотала я. — Ты же меня для этого и нанял, верно?
Чтобы я ее защищала.
— Чтобы ты за ней присматривала. И рассказывала обо всем мне, — поправил он
меня. — Эдит не должна была оказаться в подобной ситуации.
— Ты командор городской стражи, тот самый тип, из-за которого честные
преступники попадают за решетку, и ты говоришь, что никто не мог попытаться надавить
на тебя через дочь?
— Эта система куда сложнее, чем тебе может показаться. А закон не идеален… —
ответил он через какое-то время. — До прошлого месяца между преступниками и
законниками существовали определенные правила, но все изменилось после бойни в
Оверане.
— Бойни?
— В тенях началась борьба за власть, — сказал он. — Не состоящий в гильдиях
сброд и мелкие шайки, чтобы не лишиться жизни, покинули столицу и разбрелись по
соседним городам. Нам, расположенным к Оверану ближе всех, особенно не повезло.
Из сказанного им я вынесла только самую главную мысль:
— То есть Эдит теперь всегда будет в опасности?
— Как минимум в ближайшее время. Я приставлю к ней охрану, — пообещал
Хельму.
Детеныш хрипло закашлялся в подушку.
Мы переглянулись.
— Целителя? — не очень уверенно предложила я.
Потрясение и переохлаждение пошатнули здоровье Эдит, но срочно вызванный
целитель заверил, что особых причин для беспокойства нет.
— Ей нужен покой, — сказал он, важно поглаживая пушистые седеющие усы. — И
эти лекарства, — добавил, протягивая Хельму внушительный список.
И ушел.
— Не многовато ли? — с сомнением спросила я со своего нового, сильно удобного
насеста — с плеча волка.
— Лишь бы помогло, — решил он и велел служанке купить все.
Эдит кашляла все страшнее и дольше, вяло капризничала, отказывалась есть, жалобно шмыгала забитым носом и постоянно хотела обниматься. Со мной, что волка, взявшего на себя обязанности сиделки, сильно огорчало.
Ему приходилось уговаривать Эдит поесть и выпить лекарства и читать до хрипоты
сказки, а обнимали только меня. Диковатые взгляды служанок доставались тоже почему-
то только мне, хотя чудить изволил их хозяин.
В какой-то момент — глубокая ночь уже плавно перетекала в сильно раннее утро, волк совсем недавно влил в детеныша очередную порцию лекарств и дремал в розовом
кресле — я почувствовала исходящий от Эдит жар и всерьез всполошилась. Это я должна
была быть теплее нее, это она должна была греться о меня, а не наоборот.
Чтобы не переживать в одиночестве, я разбудила Хельму, и до самого утра мы
вместе сидели над неправильно горячим ребенком, дожидаясь, когда подействует
жаропонижающее.
И вместе, вздрогнув, проснулись, когда покой в доме нарушила гостья.
Разрываясь между желанием еще поспать и здоровым тарсовским любопытством, которое требовало узнать, кто там заявился, я решила ни в чем себе не отказывать и
поехала вниз, на первый этаж, на плече волка. В полудреме, на всякий случай вцепившись
в его волосы и слабо покачиваясь в такт шагам.
У входа, быстро стягивая перчатки и одновременно пытаясь расстегнуть пальто, стояла блестяшка. Но сегодня она была какая-то не такая. На кремовом пальто и
перчатках в тон не было ни камешка, в ушах скромно сверкали маленькие сережки, на
пальцах, кроме обручального кольца, никаких украшений, и под длинными рукавами
строгого синего платья не виднелось никаких браслетов. И даже в волосах, темных и
вьющихся, совсем таких же, как у Эдит, не блестели заколки, хотя сложная прическа
располагала…
Я чувствовала себя обманутой.
— Юстина, откуда ты здесь? — Изумленный волк по ступеням спускался
медленно. Блестяшка успела скинуть на руки слуги пальто, изящным жестом поправить
волосы и вспорхнуть к Хельму, успевшему добраться лишь до середины лестницы.
— Я слышала, что случилось, — сказала она, взяв волка под руку и подталкивая
вверх. — Как я могла не прийти?
— Ты поняла, о чем я. Разве ты не отправилась с Вертом в столицу?
— Ну поехала, — согласилась она. — А потом приехала.
— Когда?
— Вчера днем.
Хельму усмехнулся.
— Тебя хватило всего на три дня?
— Верт совсем про меня забыл, друзей в Оверане у меня никогда не было, разумеется, я заскучала.
— Твой муж уехал по делам, — напомнил волк с упреком. — Ты сама напросилась
с ним.
Блестяшку это почему-то разозлило.
— Ты должен быть на моей стороне. Я же всегда была на твоей! — Она
встретилась со мной взглядом и запнулась. — Ну здравствуй.
Хельму покосился на меня.
— Будь дружелюбнее, — велел он. — Только благодаря этой тарсе твоя
племянница сейчас дома.
Блестяшка попыталась улыбнуться и подалась ко мне, желая почесать за ухом.
Я зашипела.
В наступившей сразу за этим тишине было хорошо слышно, как тяжело кашляет
Эдит за полуприкрытой дверью.
***
Эдит с блестяшкой — Юстина, волк звал ее Юстина — очень похожи, это
несложно было заметить, когда они находились рядом. Темные вьющиеся волосы, темные
глаза, даже в том, как они улыбались, было что-то схожее.
Гордо заняв подлокотник розового кресла и следя за этими двумя, я гадала: как
сильно Юстина похожа на мать Эдит? Старшая она в семье? Младшая? А главное — что
случилось с ее сестрой?
Волк спал, обмякнув в кресле. Эдит послушно улыбалась блестяшке, но не могла
оторвать от меня взгляда. Ее распирало от любопытства, возможно, она хотела еще раз
посмотреть на «девочку», а вместо этого должна была поддерживать беседу со своей
поблекшей тетей. Простить блестяшке отсутствие украшений я не могла.
Чувствовала себя Эдит уже лучше, хотя кашляла страшно.
Блестяшка пробыла с детенышем до самого вечера и выглядела искренне
обеспокоенной ее здоровьем. О том, что случилось вчера и как Эдит добиралась домой
сквозь ночной город, она тактично не спрашивала, обошлась коротким отчетом, полученным от Хельму. Я слышала, как они шептались, обсуждая возможности детского
тела и расстояние от портовых складов до центра города.
Юстина покинула дом после ужина, пообещав заглянуть завтра. Волк вызвался
сопроводить ее до дома. Уже внизу, готовясь к отбытию, негромко сообщил кому-то из
слуг, что, доставив леди домой, заедет ненадолго на работу, велел проследить, чтобы Эдит
легла спать вовремя, и ушел.
Я сидела на подоконнике и из окна следила за тем, как Хельму помог блестяшке
забраться в карету, потом забрался сам и почти сразу после этого экипаж тронулся. Цокот
копыт по мостовой было хорошо слышно даже сквозь закрытое окно.
— А ты сделаешь еще раз «пуф»? Как тогда? — тихо спросила Эдит, подкравшись
ко мне.
— Не было никакого «пуф», — сказала я, оборачиваясь. — И кто разрешил тебе
покидать постель?
Девочка насупилась, но в кровать вернулась и только после того, как накрылась
одеялом, жалобно спросила:
— Значит, «пуф» не будет?
— Будет, — пообещала я. — Но позже.
Не хотелось бы, чтобы меня застали в детской в моем человеческом виде… Я не
обманывалась и прекрасно понимала, что выгляжу в том дурацком теле как последняя
преступница.
Эдит измучилась в ожидании нужного момента, когда дом наконец затихнет и все
слуги разойдутся — кто-то вернется в свою квартирку, кто-то отправится в комнату в
пристройке за домом.
Нужный момент настал ближе к полуночи.
На этот раз я превращалась осторожно, перетекая из одного тела в другое, но, даже
несмотря на мою неторопливость, заметить момент превращения детенышу не удалось.
Это вызвало тихий разочарованный вздох.
— Видишь — и никакого «пуф», — самодовольно усмехнулась я. Ощущения
нового тела пришли с легкой задержкой, и самодовольной пробыла я недолго.
Не больше секунды, а потом, ойкая, едва доползла до кресла и рухнула в него. Ноги
горели, спина ныла, и шея была как деревянная. Я уже хотела вернуться обратно, в свой
надежный пушистый вид, но восторженный взгляд Эдит заставлял терпеть.
На меня никогда так не смотрели.
— Это… — Она выбралась из кровати и крадучись двинулась ко мне. — Ты
оборотень, да?
— Нет. Я нечисть. Знаешь, в чем разница?
Детеныш медленно покачал головой, остановившись в шаге от меня.
— Оборотни рождаются людьми и только потом пробуждают в себе зверя, у
нечисти все наоборот. Мы рождаемся животными, и некоторым из нас удается разбудить
в себе человека. Сомнительное удовольствие, конечно… — Я осеклась на полуслове, поймав себя на том, что чуть было не начала жаловаться ребенку на сложную жизнь
вполне осознающей себя личности, застрявшей в теле животного. Я очень часто жалела о
том, что пробудилась, что стала высшей нечистью и понимаю все, что со мной
происходит. Особенно сильно жалела, когда порой возвращалась в леса и видела, как
живут мои собратья. Их жизнь казалась такой простой… — И если кто-нибудь узнает о
том, что я так умею, меня закроют в какой-нибудь лаборатории и разберут на образцы, понимаешь?
Эдит недолго помолчала.
— Это больно?
— Больно, — подтвердила я. — И обидно очень.
— Я никому не расскажу, — пообещала она. — Это наш секрет.
И я ей верила. Но еще я верила, что в случае чего успею сбежать раньше, чем меня
поймают, и никто не сможет проверить, являются ли правдой невероятные слова ребенка.
Эдит потянулась потрогать мои волосы, но не решилась, да так и замерла с забавно
вытянутой рукой.
— Можно, — разрешила я.
Простая ласка для человеческого тела оказалась настолько неожиданно яркой, что
я невольно отпрянула, вжимаясь в спинку кресла.
Девочка тут же отдернула руку и спрятала за спину.
— Прости. Просто… прости. — Я не совсем понимала, вина ли в том, что это тело
чувствительнее, чем пушистое, или просто с непривычки, но на коже, там, где до нее
дотронулись пальцы детеныша, все еще отчетливо ощущалось это касание. Эдит каждый
день гладила меня между ушами, и ничего, кроме слабого удовольствия, я не чувствовала.
А сейчас… Почесав голову, я смущенно улыбнулась. — Я тебя напугала?
Эдит неопределенно повела плечами и севшим от восторга голосом прошептала: