Не успел я задуматься в насколько плохом положении мы оказались, как кресло штурмана вновь озарила яркая вспышка электричества, а затем ещё и ещё. Тот, кто создавал систему реанимации, похоже, выбирал самые бесчеловечные варианты. Вспоминая то зрелище, я думаю, что мне следовало распылить грибок с Лапуты-13 не на Новом Каире, а на той планете, где придумали это изуверское устройство.
В любом случае это сработало: основные корабельные системы запустились теперь уже полностью в автономном режиме — управлять ими было нельзя, но зато они работали. Правда, ценою этому была жизнь штурмана, а тот запах, что доносился от него мне до сих пор видится в самых страшных кошмарах.
***
На то, чтобы хоть чуть-чуть понять, что произошло у меня и у выживших ушло несколько часов. В момент гиперпрыжка двигатель взорвался, уничтожив почти половину Небулы со всеми находящимися там. Уцелевшую часть корабля с силой швырнуло куда-то в гиперпространство, а затем так же резко из него выкинуло.
Из-за гибели штурмана большинство корабельных систем вырубились, в том числе и гасившие отдачу от резкого ускорения\торможения. Мне ещё повезло — сломанными оказались всего три ребра, а вот некоторых просто размазало по стенкам. Сильнее всего досталось раненым — большая их часть в тот момент погибла.
Из всех членов экипажа Небулы выжило сорок семь человек, из них десять раненых. Как это бывает в подобных ситуациях, выжили, в первую очередь, офицеры — те, кто в момент удара находились, так или иначе, зафиксированными на боевых постах. Лютцев отделался фингалом, Фаррел сломал руку, мичман Громмар хорошенько треснулся головой, что в целом мало сказалось на его состоянии, близком к помешательству. Кереньеву повезло — в момент удара его руку зажала дверь. Ценой ещё одной конечности, боцман выжил.
Остальные члены экипажа находились в подавленном, разбитом морально и физически состоянии. Об отдыхе не могло идти и речи: все двери были заблокированы, и было необходимо в кратчайшие сроки их открыть — за ними оставались люди, раненые, пробоины или пожары.
К счастью, уцелела корабельная связь — в отличии от остальных систем она была независима от штурмана, поэтому оставшаяся команда худо-бедно могла координировать свои действия.
Была и другая проблема: мы не знали где находимся. Небулу вышвырнуло из гиперпространства в какой-то системе, и это всё, что было нам известно. Да и то потому, что один из матросов, устраняя пробоину, заметил в дырке солнце.
Когда вся навигация подчинена сложной системе сканеров, радаров, карт и автоматическим расчётам, лишаясь всего этого, попросту чувствуешь себя голым. Без возможности ориентироваться, находясь в системе с планетами, мы рисковали рано или поздно познакомиться с одной из них поближе.
Из чудом уцелевшей офицерской кают-компании Фаррел принёс свой планшет, на котором были простенькие гражданские звёздные карты. Это было уже хоть что-то.
В момент нашего гиперпрыжка мы не могли набрать какую-то сверхъестественную скорость, а сам он длился едва ли минут десять. Значит, мы могли прыгнуть только в какую-то из систем неподалёку. Простейший расчёт показал, что у нас два варианта: Велес-а и Велес-б. Первая система больше напоминала космическую помойку: словно кто-то целенаправленно раздробил все минимально крупные космические тела на кучу астероидов.
На основании того, что мы ещё были живы и не врезались в космический мусор, я позволил себе сделать вывод, что мы в другой системе. Велес-б был куда лучшим вариантом: одна звезда, четыре планеты, три из которых вращались на очень близкой к солнце орбите. А вот четвертая, на первый взгляд, даже располагалась в «зелёной зоне».
Мои сомнения на этот счёт развеял один из матросов, заявивший, что его родители работали здесь. Лет сорок назад планету пытались превратить во что-то пригодное для обитания и даже успели переделать атмосферу, но потом работы свернули.
То, что эта планета была пригодной для жизни очень меня заинтересовало. На тот момент припасов на корабле оставалось всего на несколько дней. Трюм был полностью уничтожен, а его содержимое болталось где-то далеко позади нас в бесконечной пустоте.
Другой хорошей новостью было то, что уцелело несколько спасательных капсул, по крайней мере, восемь из них. Каждая вмещала в себя по три человека и включала набор «Робинзона Крузо».
Лет за десять до описываемых событий мне довелось воспользоваться таким. Шанс выжить в этом случае был куда выше, чем на остатках Небулы.
Расковыряв одну из капсул, мы смогли узнать где находимся. С системой мы не ошиблись, и искомая четвёртая планета так же обнаружилась и даже услужливо двигалась нам на встречу.
Возле этой же капсулы состоялось и совещание по поводу того, что делать. Тут собрались все выжившие. Матросы кучкой стояли чуть поодаль, старшие офицеры и мичманы возле капсулы.
— Итак, двадцать четыре, по три в капсуле, — сказал я, тяжело вздыхая.
Фаррел внимательно осмотрел одну из стенок, явно что-то примеряя.
— Думаю, если поколдовать со сваркой и ремнями безопасности, мы сможем сюда подвесить ещё одного, — сказал лейтенант. — Хуже, чем остальным ему точно не будет.
— А вес? Не перегрузим капсулу?
Фаррел только развёл руками, показывая, что он этого не знает.
— Такие штуки обычно делаются с запасом на то, что люди внутри будут тащить на себе всё, что смогут, — заметил Лютцев.
— Док, мы сможем так вывести раненых? — спросил я у крутившегося рядом Громмара.
Тот остановился, чуть тряхнул головой и замер. С ним явно было не всё в порядке, оставалось надеяться, что он продержится хотя бы до того момента, как мы отстрелим капсулы.
— Даже если выдержат, есть ли смысл так делать? — очень тихо сказал Лютцев; тем не менее, мне в тот момент показалось, что его слова разнеслись по всему кораблю. — Необитаемая планета, малопригодная для человека…
Мысль была кошмарной, но верной.
— Нет, не думаю, — проснулся Громмар. — Ни один из пациентов не переживёт полёт в капсуле.
— Итого тридцать семь, — мрачно подсчитал я. — Пять человек всё равно останутся.
— Теоретически, можно закрыться на мостике, прочно зафиксироваться и молиться всем известным богам, чтобы корабль не сгорел в атмосфере, — неуверенно сказал Фаррел.
Его слова вызвали некое шевеление в стане матросов. Людям только дай минимальную надежду, и они ухватятся за неё, как за соломинку. То, что оставаться на падающих на огромной скорости останках корабля было чистым самоубийством никто не хотел думать.
Впрочем, его слова натолкнули меня на интересную мысль:
— Кресло штурмана цело, думаю подключиться к нему не слишком сложно. Запустить системы, включить аварийный сигнал. Последний раз мы отправляли сообщение за несколько минут до прыжка: сообщили, что были атакованы. Так или иначе когда мы не появимся, нас начнут искать — по аварийному сигналу найдут быстрее. Больше шансов у тех, кто окажется на планете.
Вот это уже было настоящее самоубийство. Кресло штурмана, скорее всего, просто выжжет того, кто сядет в него. Подумав немного, я прокашлялся и объявил:
— Я останусь, залезу в штурманское кресло и сделаю всё, чтобы тех, кто спасётся на капсулах нашли как можно быстрее.
— Капитан! — воскликнул Фаррел. — Позвольте мне!
— Нет, — отрезал я тоном, отрицающим даже возможность пререканий.
Я ощутил на себе очень тяжёлый, осуждающий взгляд. Исходил он от Лютцева, который скривился, явно несогласный с таким планом.
— Капитан, как ваш второй лейтенант, я категорически против этого решения! — заявил он необычайно громко.
— Как капитану это мне решать! — рявкнул я. — Любой, кто сомневается в моих приказах — попадёт под военный трибунал!
— Капитан, как офицер службы безопасности, назначенный непосредственно адмиралтейством, я требую, чтобы вы изменили ваше решение! — лицо Лютцева пылало от гнева.
— Лейтенант Евгений Лютцев! За неподчинение моим приказам я отправляю вас на гауптвахту! Лейтенант Фаррел организует всё необходимое по прибытию на планету для проведения военного трибунала!
Лютцев смерил меня длинным, очень тяжёлым взглядом, словно размышляя, а затем набрал побольше воздуха в грудь и уверенным голосом приказал:
— Всем закрыть глаза и заткнуть уши!
К моему удивлению матросы и офицеры проделали это. Я же растерянно спросил:
— Что вы собираетесь делать?
— Спасать этих людей и вас самого от вашего упрямства, — ответил Лютцев холодно.
Одним, хорошо отточенным движением он выхватил из кобуры пистолет, перевёл его в режим оглушения и выстрелил в меня.
***
Очнулся я с ощущением, что во рту у меня кто-то умер. Голова страшно гудела, а любое движение вызывало боль. Находился я в спасательной капсуле на одном из сидений. Передо мной, зевая, сидел Лютцев. Он посмотрел на меня без какой-либо злобы, даже сочувственно.
Обнаружив, что ничем не ограничен, я поднялся, хрустя суставами, и заплетающимся языком сказал:
— Немедллленно выпустииите меня!
Лейтенант пожал плечами и махнул в сторону двери:
— Ничем вас не ограничиваю, капитан. Вы вольны идти куда захотите.
Был в этом какой-то подвох. Да и кое-что в нём мне показалось странным — что-то было не так с его одеждой. Но в моей мутной, после пробуждения, голове, картинка сложилась простая: мы не пристёгнуты, других членов экипажа рядом нет, значит ещё не стартовали, и у меня был шанс всё прекратить. Выстроив эту логическую цепочку, я открыл дверь.
С одеждой Лютцева действительно было неладное. И я понял, что меня смутило: его чёрный китель был в пыли, точнее в песке. Такой же вместе с ветром ударил мне в лицо. Противнее было только яркое, палящее солнце в зените.
— Я изрядно переборщил с мощностью, капитан, — сообщил мне из капсулы Лютцев. — Вы провалялись без сознания почти день. Высадились мы пару часов назад.
— А корабль? — морщась от понимания того, что меня обманули, спросил я.
— Связи нет. На Небуле остался Фаррел, Громмар, раненые и тройка людей, вытянувших жребий. Если я правильно помню расчёты, они ещё почти неделю будут дрейфовать на орбите, прежде чем упадут.
Итак, то, чего я хотел избежать, случилось. Против моей воли, нравилось это мне или нет. Мне оставалось только принять это. Какие обиды, истерики — теперь всё это не имело значения. Нужно было исходить из обстановки, а не заниматься личными разборками.
— Чем заняты люди?
— Отдыхают, несколько добровольцев исследуют местность.
— Воду нашли?
Лютцев виновато отвёл глаза:
— Я планировал высадиться рядом с каким-то водоёмом, выбрал неприметное озеро, оазис, если угодно…
— И что пошло не так?
Лейтенант поднялся и прихватил какую-то металлическую палку.
— Лучше один раз увидеть, — сказал он.
Выйдя из капсулы, я, в первую очередь, осмотрелся. Встретил меня безжизненный ландшафт пустыни. Вокруг были как попало разбросаны другие спасательные капсулы. Над каждой был развёрнут брезент, укрывая отдыхавших от палящего солнца. Так же хаотично и бессистемно были разбросаны и солнечные панели.
Пометив в уме, с чего стоит начать, я пошёл к единственному объекту, что в окружающем пейзаже был не жёлтого цвета. Лютцев последовал за мной.
Озеро и вправду было странным. Оно ритмично колебалось, но не как вода, а скорее как желе. Да и цвет был необычный: тёмно-серебристый, чем-то сильно смахивающий на ртуть. Это была первая мысль, пришедшая мне в голову, и я незамедлительно высказал её вслух.
— Нет, капитан, — Лютцев протянул мне металлическую палку, — бросьте в озеро.
Палка криво полетела. Когда до поверхности оставался метр или чуть больше, озеро ожило. Оно отрастило щупальце, схватило летевшую палку и поглотило её, а затем вновь вернулось к ритмичным колебаниям.
— Оно к нам не вылезет? — с опаской, прикидывая расстояние между капсулами и необычным хищником, спросил я.
— Не должно, на людей оно не реагирует, только на метал.
— В любом случае приближаться к… озеру не стоит.
Мы вернулись в лагерь. К этому времени весть о том, что капитан Чейдвик снова в строю уже разнеслась, поэтому меня встретили измученные, но готовые к любым свершениям лица. А дел было много.
Работать мы старались по ночам, днём же в основном отсыпаясь в тени. Это здорово экономило нам воду и силы — ночью в пустыне холодно, но не более того, к чему привыкаешь на космическом корабле.
Для начала мы стащили в одно место все капсулы. Тут никаких хитростей не было: много грубой силы и пота. Я расставил их практически впритык полукругом так, чтобы они укрывали нас от ветра. Соединив их сверху брезентом, получился большой, удобный, импровизированный шатёр.
С солнечными панелями было хуже: после высадки прошла всего пара часов, а они уже покрылись слоем пыли, которая едва оттиралась. В капсулах, на этот случай, имелся специальный очиститель: тюбик миллилитров на двадцать. Даже при очень экономном использовании этого едва ли хватило бы на пару дней.
Попытка развести очиститель водой потерпело полное фиаско. Пыль-то оттиралась, но та, что прилетала на её место прилипала твёрдой, очень прочной коркой, счистить которую без повреждения панели оказалось невозможным. Оставалось надеяться, что до исхода запасов с этим что-нибудь придумается.
Оставить капсулы без энергии означало погибнуть. Они были единственным источником воды: собирая конденсат из воздуха, генерировали до четырёх литров каждая в день. Такая влажность воздуха говорила, что неподалёку имеются источники воды. И Лютцев это подтверждал, говоря, что помимо озера рядом был большой водный простор.
Разведчики, к сожалению, ничего не нашли. В паре километров восточнее от нас были скалы с системой пещер, и по-хорошему нужно было «переезжать» туда, но возможности дотащить капсулы не было. Это выше наших сил.
С продовольствием было чуть лучше. В капсулах его хватало, даже с запасом, умереть от голода нам точно не грозило. К тому же планета оказалась не такой уж и необитаемой. По ночам из своих укрытий в обилии вылезали различные скорпионы, змеи и другие пустынные радости прямиком с Земли. Таким образом, наш рацион дополнительно пополнился различной экзотикой.
«Скорпида по Чейдвекски» я этим шутникам никогда не прощу.
К сожалению, ничего крупнее в округе не водилось, и надежды отдельных людей на сафари провалились. Хищное озеро никак себя не проявляло, всё так же загадочно покачиваясь. Попытки бросать в него различные предметы, например, камни, привели к абсурду: в озере они тонуть отказались, оставшись на поверхности нам на потеху.
Связь отсутствовала: то ли мы повредили что-то при посадке, то ли в округе что-то мешало, но наши рации, к которым все так привыкли, оказались абсолютно бесполезной обузой.
Это было странное время. На исходе первого дня стартовый энтузиазм у людей сменился мрачным пониманием, что эти пески вскоре станут нашей могилой. Нас охватил какой-то жестокий цинизм по отношению ко всему окружающему. Мы много смеялись, иногда над такими вещами, которые в обычное время в лучшем случае вызвали бы недоумение. Единственной темой, запретной не только для шуток, но и для разговоров вообще, были оставшиеся на корабле, а также погибшие до этого.
В первые дни я думал устроить какое-то мероприятие по этому поводу, толкнуть речь, дать другим высказаться по поводу своих товарищей. Но Лютцев меня отговорил, а потом я и сам понял, что меньше всего нам сейчас нужны разговоры о смерти. Она шла к нам сама. Все это прекрасно понимали.
Люди работали на износ, но не потому, что в этом был смысл, а для того, чтобы забыться. Всю ночь до последнего пота, чтобы с первыми лучами жгучего солнца вернуться в наш лагерь и провалиться сон. И так день за днём.
Я тоже пытался так делать, увы, в моём случае это не сработало. В первый день просто не смог уснуть. В голове засели мысли о погибших. Мне было страшно что их всех: Ворстона, Донавала и других просто забудут. Хотя, именно благодаря их жертве, мы были живы.
Появились у нас и свои «традиции». Самой значительной из них стали посиделки на рассвете перед сном. Мы собирались все вместе, садились полукругом и тянули жребий. Вытянувший, садился в центре и рассказывал историю.