Предисловие
Взгляд сверху. Мастерская «Солар Эп»
Полуденное солнце наполняет уставленное кукольными домиками пространство теплом, ароматами дерева и подсыхающего клея. Кажется, что целый город лилипутов просто еще не проснулся в своих разномастных жилищах, выполненных в невероятно реалистичной манере. Крохотные фонари перед зданиями аккуратно погашены, а окна приоткрыты. И только танцующие в своем неслышном ритме пылинки оживляют этот пейзаж.
Немолодой мастер выходит из подсобки, чуть прищуривая черные в обрамлении коротких жестких ресниц глаза, помешивая в большой кружке наполовину выпитый кофе. Закатанные рукава его белой рубашки открывают смуглые руки, с шершавыми шрамами на костяшках правой.
Цепкий взгляд его окидывает владения с гордой настороженностью. Достав из нагрудного кармана пинцет, он аккуратно переводит стрелки на игрушечной копии Биг Бена, чтобы те показывали правильное время. Меняет цифры – дату на крохотном стенде с расписанием поездов на стене вокзала. Чуть подкручивает колесико на странной поляне с непропорционально большими цветами, похожими на сомкнутые пасти незнакомых чудовищ, отчего бутоны чуть расправляют плотно сомкнутые лепестки. Поворачивается к соседней инсталляции, но звук дверного колокольчика заставляет его обернуться к входу и натянуть на тронутое морщинами сосредоточенное лицо дежурную улыбку.
Импозантный старик, у которого кашемировое пальто едва сходится на отвисшем животе, входит в торговый зал, быстро переваливаясь с ноги на ногу.
– Добро пожаловать… – Мастер отставляет чашку на конторку и наклоняет голову в приветливом поклоне.
– Добрый день, любезный, – почти закашливается в приветствии посетитель, доставая аккуратный платок и тщательно протирая им высокий круглый лоб в глубоких бороздах прожитых лет, – мне о вашей лавочке рассказал партнер по бизнесу, мистер Далесски.
– О да… Мистер Далесски известный коллекционер, который часто приобретает у нас новые здания для своего миниатюрного городка. Насколько я могу судить, он уже полностью собрал центр старого Лондона, и, кажется, теперь планирует воссоздать копию Нью-Йорка… – Мастер мечтательно улыбается, прикрывая глаза, проводя пальцем по лицу, явно рисуя ломанную горизонтальную линию, – так чем я могу вам служить, мистер…
– Дженкинс… – величаво роняет старик, снова проходясь платком по лбу, – у мистера Далесски скоро юбилей. И я бы хотел приобрести ему подарок. Что-то из ваших игрушек. Цена значения не имеет.
– Позвольте заметить, что наши макеты не имеют ничего общего с обычными кукольными домиками, которыми играют дети. Эти миниатюрные копии полностью повторяют жилые помещения и не только. И мы можем на заказ выполнить для вас любой макет. Позвольте обратить ваше внимание на эту выставочную работу.
Мастер подводит мистера Дженкинса к модели дома на берегу океана, покрытую выпуклой линзой стеклянного колпака, по нижней кромке которой выгравирован странный узор, напоминающий письмена. Миниатюрный дом будто соткан из хрусталя и туманных столбов, удерживающих ломаную, частично прозрачную крышу. Он почти парит над песком, но в то же время внутри него видна уютная гостиная, наполненная филигранно выполненными предметами интерьера: глиняные вазы с длинными стеблями лохматых цветов, проигрыватель медленно крутит пластинку, строгая угловатая мебель прикрыта пледами, явно покусанными собаками, тут же сидящими на лежанках, и две человеческие фигурки изображают танец…
– Ничего себе… – Дженкинс влажно визгливо откашливается, вытаращив желтоватые глаза с сеткой сосудов на макет, обходя его со всех сторон и корча потрясенные гримасы, – Какая невероятно тонкая работа и потрясающая атмосферность! Вот уж сколько я разглядывал коллекцию Майлза Далесски, но ничего подобного не видел. Такое чудо я бы и сам хотел приобрести… Сколько, говорите, это стоит?
– Этот макет выставочный, и он не продается. Но возможно изготовление приблизительной копии.
– Приблизительной? – Дженкинс недовольно морщит сизые губы.
– Да. Видите ли, каждая моя работа несет в себе не только мое время и ваши деньги. В ней невольно поселяется кусочек души того, для кого я это делаю.
– И для кого же, если не секрет, вы изготавливали это чудо? – старик неожиданно становится любопытным, и от этого теряет всю свою надменность и значимость. Будто сквозь его возраст проступает маленький упитанный мальчик, впервые увидевший цех по изготовлению леденцов на палочке.
– О…это было довольно давно, – Мастер мечтательно касается пальцами резного узора на куполе над макетом, – один бесстрашный человек просил меня о помощи. Я сделал что мог. По крайней мере, я старался…
– У вас получилось?
– Не уверен, что он ждал от меня именно той помощи, что я ему оказал. Но на память о тех событиях у меня осталось это, – Мастер кивает на макет. – И каждый раз, когда я вижу эту свою работу, то возвращаюсь в то время и место, когда все это происходило…
Люси Вайнек
Длинно всхлипываю, стараясь не думать о том, какими именно миазмами наполнен этот откровенно заплеванный туалет затихшего под утро ночного клуба. Задница замерзла на липковатом ледяном кафеле так, что я ее не чувствую. Только копчик кажется штырем, неловко воткнутым в позвоночник. Стараюсь не тереть руками лицо, но получается плохо.
Потеки стыренной у соседки по общаге дерьмовой туши вместе с осыпавшимися с век блестками режут глаза так, что их хочется из головы вынуть и прополоскать уже пофиг в чем, хоть в жирной луже темной мочи, разлитой возле явно переполненного унитаза. И от этого слезы текут даже сильнее, чем от осознания, что Он меня бросил. Выбрал себе какую-то снулую воблу и лизался с ней всю ночь. А когда я предложила ему угостить меня коктейлем… НЕТ, Я НЕ БУДУ ВСПОМИНАТЬ, КАК ИМЕННО ОН НА МЕНЯ ПОСМОТРЕЛ! Как на рвоту собачью на своих дорогущих ботинках. И как смеялся тоже вспоминать не буду…
Дверь распахивается с картинным скрипом. Таким медленным и противным, что у меня аж сопли течь на пару секунд перестают, и я поднимаю взгляд. Хоть это и не просто. От слез и всей той гадости, что попала мне в глаза – я едва держу их открытыми.
Уборщик с трудом протискивает в неширокое пространство двери свой обрюзгший шарообразный живот. На нем синий комбинезон с одной спущенной лямкой, белая майка-алкоголичка в бурых пятнах, которая не может скрыть седую кудрявую шерсть на груди и мелкий бурый правый сосок. Брыли на его бордовом лице плохо выбриты из-за россыпи небольших темных бородавок, и сквозь приоткрытые толстые губы проглядывает бурелом желтых, торчащих в разнобой слишком длинных зубов. За собой он тащит пластмассовую телегу с ведром воды и швабрами. Мутная вода едва не выплескивается на пол, когда уборщик тормозит возле меня, окидывая заинтересованным взглядом. Стараюсь натянуть юбку на колени… но… Не судьба. Поэтому я лишь неловко барахтаюсь на полу, перед этим воняющим потом и хлоркой боровом.
– Что, дурная, упилась? – сипло фыркает он, протяжно портя воздух на визгливой ноте. Дернув бугристыми в синих нитках сосудов ноздрями, он лезет в нагрудный карман за сигаретами, – встать не можешь? Тараканьи ноженьки не держат – разбегаются?
– Нет! – хмурюсь я, впервые за вечер откровенно радуясь своему зареванному виду и, как следствие, заложенному носу, – трезвая.
– Тогда чего сидишь тут, а? – он закуривает сигарету без фильтра и закрепляет ее в особо широкую щель между зубов. – Закрылись уже. Утро… Идти домой можешь?
– А толку… – отворачиваюсь к умывальникам, обнимая себя за плечи. Невольно замечаю, что руки у меня тоже в разноцветных потеках косметики. – Какой мне смысл куда-то идти, если Он меня бросил?
– М-м-м-м… – уборщик берет со стойки швабру и принимается активно бултыхать ее в ведре, – ну один бросил, другой подберет… Эка невидаль…
– Да что вы понимаете! – раздраженно взвиваюсь я и даже умудряюсь подняться на онемевшие, трясущиеся ноги, – мне не нужен другой! Мне ОН НУЖЕН!!!
– И зачем он тебе, дуре? – швабра размеренно и широко катается по полу, размазывая по плитке потоки грязи. – Он ж в тебе ничего не видит, от того и не берет. Скучно ему. Неинтересно. Ты вот здесь себе сидишь цистит зарабатываешь, а он уже дома десятый сон смотрит…
– Ну и что! – упрямо трясу светлыми волосами, сжимая пальцы в кулаки насколько могу. Перестаралась с длиной накладных ногтей. – Я люблю его между прочим! И сдаваться не собираюсь! Он еще будет моим!!!
– То есть это твое заветное желание? – сиплый смех обрюзгшего тела кажется неестественным на фоне цепких травянисто-зеленых глаз, что вперивает в меня уборщик. Его повисшая в зубах сигарета, курится сама по себе, а кряжистые волосатые руки утыкаются в живот, напоминающий мне колышущийся медузий купол.
– И что? – длинно шмыгаю носом, злясь на этот глупый разговор.
– За исполнение таких желаний надо платить, детка, – он вроде стоит на месте, но меня не покидает ощущение, что некая безликая живая тьма нависает надо мной. Хотя, скорее всего, это просто иллюзия от чуть мерцающей лампы дневного света. – Временем, силами, волей… Иногда надо создать себя заново, чтобы получить сокровенное…
– Мне этого для него не жалко! – скрещиваю руки на груди. От боли, что он оставил меня здесь одну наедине с этим страшным типом у меня ноет сердце. Но я не сержусь на него. Он же не предполагал, что со мной может что-то случиться. Этот клуб на самом деле хороший… Но так хочется оказаться в его объятиях, вдохнуть запах табака и холодных горьких цитрусов и забыть обо всем на свете.
– Даже так… А если он тебе не пара? И не оценит твоей жертвы? – уборщик качает кудлатой головой, в очередной раз испуская протяжные звонкие ветры.
– Не важно! – в мыслях о нем меня всегда преследует отвага. Вот и сейчас она снова поднялась в бой.
– Как интересно… А есть хоть что-то, что тебе для него жалко? Что бы ты не стала делать или отдавать за шанс быть с ним? – сиплый голос обретает песочную зыбкость. Он будто касается моей души, просачиваясь куда-то очень глубоко и страшно.
– Нет, – мои слова храбрее меня в миллион раз, и звучат они как столпы новорожденной воинственной вселенной, – я все отдам за то, что быть с ним рядом…
–Хм… – уборщик кривит свои сизые толстые губы, и мне они вдруг начинают напоминать червей. – Что же… Будь по-твоему… Твои слова услышаны…
Учитель
Мне нравится, что мои ученики не склоняют головы, а слушают друг друга и знания с открытыми лицами и сердцами. Десять детей лет восьми спокойно сидят вокруг меня на пуфиках, в то время как более старшие ученики углубились в недра лабиринта окружающей нас библиотеки. Восточный ветер чуть касается наших лиц, пробегая под одной из многочисленных каменных арок, принося с собой ароматы «Сада Рождений». Делаю глубокий медленный вдох. И улыбаюсь тому, как восьмилетки старательно раздувают носишки, повторяя за мной. Пахнет солью и горьким медом. Едва уловимый шлейф приносит радостные вести. Чуть наклоняюсь вперед на своем уютном кресле.
– Итак… Вопрос… Который нам следует себе сейчас задать… Звучит…– дети оживают от моих неторопливых слов мелкими движениями, – Пиоро?
Упитанный невысокий мальчик с кудрявыми темными волосами радостно подскакивает на ноги, когда я киваю ему, и принимается тараторить.
– Что… что Вселенная пытается …. Нет. Не так! Что…
– Не торопись, – подбадриваю его кивком, – подумай еще раз и скажи.
Пиоро зажмуривается и надувает щеки. Другие дети хихикают, склоняют головы на бок или качают ногами, ожидая, когда их друг соберет мысли в единую систему.
– Каким именно из происходящих в ней событий Вселенная посчитала нужным поделиться с нами? – наконец выпалил он тонким испуганным голоском.
– Молодец, Пиоро, все верно! – Мальчик шумно опускается на пуфик, – и что же по-вашему сейчас происходит?
На ноги сама поднимается Лода. Бойкая девочка с россыпью бриллиантовых нитей в молочных волосах. Они ей до странного не идут, но дань традициями соблюдена честно. Простая одежда детей кажется неуместной по сравнению с драгоценными нитями в прическах девочек и обручами, сплетенными сложными узорами из золотой проволоки, на лбах мальчиков. Лода – всезнайка, чем очень гордится. И потому перед тем как начать ответ она старательно вздергивает подбородок.
– Вселенная прислала своего посланника ветра из «Сада Рождений», – поставленный голосок льется, как раскаленный металл, не оставляя возможности для возражений или попыток что-либо изменить, – он принес нам весть о том, что цветы новой жизни готовы распуститься в течение трех дней. А значит стоит готовиться к главному празднику – «Дню Сорванных Масок».
В библиотеке за моей спиной наступает такая тишина, что я невольно пытаюсь припомнить: нет ли там кого из старших учеников, которым в этом году сровнялось семнадцать. Но насколько я знаю, там лишь пятеро детей. И старшему юноше четырнадцать с половиной лет.
– Так и есть, Лода. Ты делаешь успехи. Садись.
Я вижу, что она недовольна. Она хотела рассказать всем о «Дне Сорванных Масок» и стать лучшей ученицей сегодняшнего дня. Но Лоде предстоит учиться держать в узде свою гордыню, так что я переношу свое внимание на Ленву, что с силой сцепила тонкие пальцы в замок.
Она стесняется своего голоса. Со стороны может показаться, что у нее в горле сидит испорченный приемник, из которого то раздается хриплый шепот, то оглушающий ор. Но я знаю, что если не давать Ленве замыкаться в себе, а стараться учить ее управлять своим даром, то когда она вырастет, никто не станет смотреть на ее неказистую внешность. Страстный, манящий, то едва ощущаемый, то заслоняющий собой небо и здравый смысл голос ее будет ставить на колени всех, с кем она решит говорить.
– Я? – хрупает Ленва, неуверенно тыча себя пальцем в грудь и нервно поднимаясь на ноги, – а… Хорошо… Я расскажу… Сейчас…
Она краснеет, специально откашливаясь. Пару раз приоткрывает рот, не решаясь начать, но потом вдруг певучие звуки прогоняют по телам всех присутствующих мурашки.
– В начале времен, когда Вселенная только искала это место, чтобы назвать ее любимым домом, встретились Свет и Тьма. Они пришли с разных концов великого пути, что проделали порознь, и, взглянув друг на друга, поняли, что в каждом из них есть часть другого. Ибо не бывает абсолютного света и тьмы, иначе сама суть их теряет смысл. И разглядев друг в друге то, чего не хватало им все их бесконечно долгое существование, обнялись они в радости и замерли в покое. Через некоторое время Вселенная нашла их и, увидев такую гармонию, остановилась в восхищении. А когда Свет и Тьма обратили на нее свои взоры, она попросила разрешения стать их частью. Взамен она обещала им растить и лелеять их детей. И любить их вне зависимости от того, чья именно природа будет жить в них – Тьмы или Света – ибо все равны, приходящие в чертоги Вселенной, получившей дозволение существовать в Гармонии.
Ленва делает судорожный вдох, и мне хочется, чтобы она и дальше рассказывала так, будто дыхание – это нечто лишнее, не дающее ей развернуться в полную силу.
– Вселенная создала для нас «Сад Рождений», где мы появляемся под вечно рассветным небом. В нем трудятся жрицы Священных Цветов, помогающие детям родиться и взрослеть. Она дала нам Бесконечную Библиотеку с Учителями, что помогают нам научиться слышать окружающий нас мир и принять себя и свои способности. Вселенная выстроила для нас дом – Замок Тысячи Миров, где мы можем жить и выходить в другие миры на работу, если не сможем оказаться полезными тут. Или такова будет наша миссия. Нам дан «Сад Снов», где отдыхают те, чья миссия не может быть завершена пока с них не сорвана Маска.
И наконец, нам дан праздник – День Сорванных Масок, на котором мы можем узреть свое истинное лицо и предназначение. Если глиняная Маска, что надевают в тот день всем тем, кто достиг семнадцати лет, раскалывается на части и осыпается с лица полностью, значит ты волен выбирать свой путь. Ты можешь стать кем угодно. Выбор открыт. В тебе достаточно и Тьмы, и Света, и гармония в тебе не требует перемен.