Если откалывается лишь нижняя часть Маски, то хотя бы на некоторое время тебе предстоит стать Проводником уходящих душ, завершивших свой земной путь. И служить в Пустыне Иллюзий, где эти души слоняются в поиске тех, кто поможет им раствориться в ничто и снова стать частью жизни. Помогая душам уходить, Проводники постепенно меняются сами. И рано или поздно их Маска раскалывается окончательно, даря свободу.
И наконец… Бывает так… Что Маска на тебе остается невредима. И тогда дорога тебе одна: в мир живущих людей или других одушевленных, чтобы с вечно скрытым лицом принимать облик им подобных и очищать их души от того, что может их разрушить. И зваться тебе Жнецом. Так как собирать придется жатву из грехов и дисбаланса. Расколоть Маску Жнеца очень сложно. Должен найтись кто-то, кто разглядит в нем то, что скрыла Маска. Поэтому Жнецы из года в год приходят на праздник, как почетные гости в надежде на освобождение…
– Ага… – голос моего старинного знакомого Жнеца Роксета раскаленной насмешкой вклинивается в напевы Ленвы, заставляя меня вздрогнуть и обернуться ко входу в класс, – только надо маленькое уточнение сделать. С радостью они это делают только первую тысячу лет. Вторую с отчаяньем. Третью – нервно хихикая… Ну, а дальше… Да, впрочем, вам этого знать необязательно… Всем привет!
Роксет стоит в облике моложавой, но изможденной явно чем-то наркотическим женщины лет сорока. Но при этом дама эта выглядит так, будто она упала с самолета на мусорную свалку и там же слегка горела. Превращенное в лохмотья бордовое платье вымазано чем-то вязко коричневым и воняющим смесью солидола и мазута. Непонятно как, держащие тело прямо, ноги, судя по их неправильным формам, сломаны в нескольких местах. Руки состоят в основном из голых изящных косточек. В костяном правом кулачке сжата игрушка йо-йо. Лицо женщины хоть и расцарапано, но сохранило свои благородные красивые черты. А в всклокоченных блондинистых волосах явно торчит какой-то инородный предмет.
– Ой… – он окидывает взглядом моих учеников, которые с интересом разглядывают его экзотический облик, – извини, я думал у тебя сейчас подростки занимаются. Зайду потом…
– Нет-нет, проходи… – призывно машу ему рукой. Дети хоть и притихли, но явно неиспуганы. Их любопытство вибрирует в воздухе так, что мне даже смешно становится, – побудешь наглядным примером того, как именно могут работать Жнецы, и к чему это приводит, если очищаемая душа принадлежит не самому дальновидному человеку. Ты только дай, пожалуйста, пояснение, что это за инсталляция у тебя в этот раз получилась. Уж больно специфический вид…
– Специфический? – жнец, переваливаясь на своих неправильных ногах, довольно легко подходит к моему письменному столу, за которым я принципиально не сижу во время уроков, и приваливается с жутковатым хрустом к нему бедром, – как ты сегодня нежен… Прямо комплимент за комплиментом… Я бы это кошмарище по-другому назвал, но у тебя тут сейчас младшая группа сидит, так что…
Роксет ехидно протягивает мне игрушку йо-йо с заключенной в ней очищенной душой и закатывает глаз к потолку. Левый явно его не слушается.
– Ох, мясо неразумное, – невольно ругаюсь, глядя на результат его стараний. Однако не могу не признать, что видимо все это было сделано не зря, потому как то, что заключено в игрушке, невероятно красиво и явно готово к перерождению, а не к переходу в ничто…. – Ну и как это безобразие называлось изначально?
Он бьет себя по груди косточками пальцев, строя скорбную мину.
– Я все отдам за то, чтобы быть рядом с ним! – пафосный фальцет со слезами вызывает у моих детей звонкие смешки и хихиканье.
– Серьезно? – недоверчиво разглядываю его независимый вид.
– Ну ты же меня знаешь, я за язык никого не тяну, – жнец криво пожимает плечами. Складывается ощущение, что левое у него, подобно глазу, заедает… – Сказала, что будет отдавать все просто за то, чтобы рядом с другим человеком находиться территориально, вот и пришлось повозиться, чтобы реально забрать абсолютно все.
– Учитель, – со своего пуфика поднимается крошечный мальчик Баргиз, чей покладистый нрав вызывает тепло в моем сердце, – будет ли позволено задать вопрос вашему гостю или прерывать вашу беседу неуместно?
Роксет коротко кивает мне со стеклянной улыбкой на покореженном женском лице. И для меня это плохой знак. Он устал и хочет к себе, но моим ученикам он никогда не откажет.
– Спрашивай, Баргиз, – киваю мальчику, и тот делает шаг к жнецу.
– Скажите, пожалуйста, а человек… или другое одушевленное всегда становится таким после того, как встретит жнеца?
– Нет, – я замечаю, как мой друг поджимает на мгновение губы, – все зависит от того, сколько гнили я найду и заставлю расцвести в душе. Загадываемое желание, которое мы исполняем для человека, лишь вскрывает очаги дисбаланса. Но во многом от человека зависит, как он распорядится полученным. Он может пожелать огромное состояние и власть и употребить все это на благо других или себя, но так, что не даст гнили и шанса на разрастание. И когда придет время платить по моему счету, я лишь аккуратно счищу грязь, стараясь не причинять лишней боли. А другой пожелает лекарство от редкой болезни и отравит им другого человека ради наследства или просто потому, что ненавидит его всем сердцем и душой, а вынужден ухаживать за ним. И вот там такое может вырасти…
– Понимаю… – Баргиз серьезно качает головой, – судя по тому, что мы сейчас в вашем лице видим перед собой, что-то такое выросло и у этой женщины?
– В ней выросла ненависть… Едкая, поглощающая все живое вокруг. Она все свое окружение отравить успела ей за двадцать один год, что я наблюдал за ней. Она так и не получила, что хотела. И пока не самоустранился объект ее желания, я не мог прийти и предъявить счет, принимаясь за очистку. Так что теперь, возможно, работы прибавится и у других жнецов.
– Думаю с этим разберемся уже после праздника, – качаю головой.
Я сильно подозреваю, что в этом году поредевшие за последнее время ряды жнецов пополнятся двумя новыми. Но в тоже время отчаянно этого не хочу.
Я Старший Учитель, которого создала Вселенная, придя сюда. И я видел слишком много несчастных так никогда и не снявших Маску, которые сдались и вернулись к своим родителям, став лишь моим воспоминанием. Потому что я учил их всех. А остальные лицо, скрытое под Маской, забывают в течение года. И одна лишь загадка мучает почти каждого, кто живет в Замке Тысячи Миров, ответ на которую я подозреваю, что нашел. Почему среди жнецов больше тех, кого породил Свет, чем детей Тьмы?
Роксет
Выскальзываю из классной комнаты незаметно, вернее незаметно для учеников. Учитель, конечно, все видел, но не возражал. Усталость живет в этом изломанном обстоятельствами и событиями теле, и мне хочется смыть этот облик поскорее, но чтобы пройти к своей комнате в Западной башне, мне придется пересечь часть Бесконечной библиотеки.
Пешком это займет часа полтора. Можно, наверное, дождаться плавучую платформу с механическим фонарем на длинной изогнутой ножке. Он она двигается примерно с той же скоростью, как если идти пешком. Да и слушаются они в основном библиотекарей, которые задают им направление движения и скорость. Платформы хороши для тех, кто предпочитает изучать книги, находящиеся на верхних полках библиотеки. А это почти двухсотметровая высота! Некоторые там себе даже временные жилища устраивают, чтобы не мотаться каждый раз туда-сюда…
– Роксет? – поворачиваюсь на звучащую улыбку. У ближайшего стеллажа с книгами стоит тринадцатилетняя Кордэ и несмело машет мне рукой в качестве приветствия. Темные кудри ее перевязаны в два хвоста простыми красными веревочками, а лисье личико старательно припудрено в тех местах, что откликнулись на ее возраст мелкими прыщиками. В ее волосах нет привычных взгляду бриллиантовых нитей, и почему-то это кажется правильным. Пыльные темные брюки низко сидят на стройных уже не костлявых бедрах. А майка с вырезом явно специально натянута вниз, чтобы каждый обратил внимание на то, что грудная клетка ее уже утратила детскую плоскость. За ее спиной стоит механическая тележка, набитая тремя горами книг, которые ей, видимо, надо развезти по местам.
Подхожу к девочке, ощущая, что с каждым шагом все сильнее скриплю всеми сочленениями, которые в этом облике еще остались целыми.
– Как тебе это удается?
– Что именно? – она окидывает меня изучающим веселым взглядом, скрещивая руки на груди.
– Узнавать меня в любом обличии.
– Просто я тебя вижу… – Кордэ беззаботно пожимает плечами, а у меня резко портится настроение.
– Непохоже на это, если честно… Иначе мой любимый аксессуар уже давно разлетелся бы в дребезги… – неуклюже шучу я, а Кордэ виновато закусывает уголок нижней губы.
– Прости. Это было неуместно… Просто я по-другому объяснить это не могу… Когда смотрю на образ, стоящий передо мной, то почему-то знаю, что это именно ты.
– Эй! – я осторожно касаюсь ее предплечья косточками, что служат мне руками, – Кордэ, не бери в голову! Я сегодня редкая зануда и шутки у меня тупее некуда.
– Тебе все еще больно? – она окивает на раны, что змеятся по моей оболочке.
– Нет, что ты, – отрицательно качаю головой, – душа очищена, извлечена и передана Учителю для того, чтобы молодые Маховики, что вновь запускают душу в жизнь, тренировались на чем-то хорошем. – Тут нечему больше испытывать хоть что-то. Ни в моральном, ни в физическом смысле. Просто это довольно утомительно – таскать на себе след чужих останков.
– Подвезти тебя? – успокоившаяся Кордэ кивает на механическую телегу. Она проходит практику в библиотеке, и я слышал, как библиотекари ее нахваливают на все лады, доверяя ей не мытье полов и протирку полок, как другим ученикам, а настоящую работу. В том числе и развоз книг по их законным местам. И составление каталогов.
– А это не запрещено?
– Садись давай, – она кивает на пассажирское сидение своей телеги и сама запрыгивает на нее, – только к книгам не прислоняйся, пожалуйста, ты их испачкаешь.
– Хорошо, – сажусь на самый край мягкого сиденья, оглядываясь назад, чтобы убедиться, что между мной и книгами расстояние почти в полметра. – Так нормально?
– Идеально, – улыбается Кордэ, с силой надавливая ногой на педаль. По-моему, она аж с сидения слегка сползла под руль от усердия, – ты, кстати, в курсе, что у тебя из готовы торчит саперная лопата?
– Это не саперная лопата, а садовый савок для посадки небольших кустов и цветов…
– Мясо неразумное… – девчонка тихо смеется себе под нос, выкручивая руль резко вправо, ловко входя в пустынный поворот между стеллажами, – он тебе не мешает? Может выдернуть его?
– Не надо, я сейчас все с себя смою, и он сам выпадет.
– Как скажешь… – она дергает какой-то рычаг и снова наседает на педаль всем своим хрупким подростковым телом. И я невольно ловлю себя на мысли, что, наверное, и у меня когда-то было такое тело. Ну или не прямо вот такое, как у Кордэ… Но какое-то… Интересно, а оно было красивым? Или подобным тому, в какое я себя превращаю, становясь уборщиком из клуба, в котором я выловил свою последнюю подопечную.
У Кордэ залегает меж бровями неровная от прыщика морщинка.
– Скоро праздник, – она говорит это бесцветно, но я понимаю, что на самом деле ее наполняет тревога, – ты пойдешь?
– Мне не хочется… – вздыхаю, отворачиваясь к Аркам, мимо которых мы довольно шустро едем на стрекочущей, как цикада, телеге.
– Лучше сходи… Вдруг тебе повезет в этот раз…
Мы переглядываемся и несмело смеемся. Это звучит жалко. Такие как я освобождения не получают. Есть негласный предел того, сколько можно ждать раскола Маски, от того, что двое, подобно встретившимся однажды Свету и Тьме, посмотрели друг на друга и познали полную гармонию с собой и всем вокруг. Мой предел вышел минимум трижды… На самом деле намного больше – просто в какой-то момент мне стало лень считать.
– Я все время говорю тебе что-то не то… – она качает головой.
– Ты такая красивая, Кордэ…
Она краснеет и чуть не задевает краем телеги стеллаж.
– Не смейся над моими прыщами!
– Я не смеюсь. Ты красивая. Я же вижу тебя…
– Знаешь, – она сосредоточенно крутит руль, вытягивая шею, чтобы аккуратно объехать группу старших учеников, сидящих прямо на полу и обсуждающих что-то отдаленно напоминающее природные явления, которые могут устроить Проводники, растворяя душу в ничто, – я никому об этом не говорю, но мне кажется, что когда мне исполнится семнадцать и мне придется принимать участие в празднике уже как проходящей испытание… Я не смогу снять Маску… И стану Жнецом…
Смотрю на ее деланно беззаботный вид. Как она кивает какой-то рыжей девушке, что машет ей увесистым томом, едва не сваливаясь со стремянки. Что-то бормочет себе под нос, дергая свой странный рычаг, непонятного мне назначения.
– Кордэ… ты ведь порождение Тьмы… – стараюсь, чтобы мой голос звучал успокаивающе, но не нравоучительно, – шансов, что ты станешь Жнецом… очень мало…
– Да-да… – она почти напевает это, игриво толкая меня плечом, – все прекрасно знают, что среди Жнецов на пять детей Света, приходится только один потомок Тьмы. Но это не значит, что я им не стану.
– Ну в общем да… От этого никто не застрахован… Тебя это пугает?
– Наверное, нет… – она лихо тормозит у входа в Западную башню, – когда-то я даже мечтала об этом… Но сейчас, глядя на тебя… Опасаюсь, что это может оказаться не так уж романтично, как я себе это представляю… Я бы хотела поговорить с тобой обо всем этом, если ты не против, конечно.
– Да, без проблем! – оживленно киваю ей, выбираясь из телеги. – Только давай сделаем это после праздника. Я хочу наконец-то стать собой, а это требует некоторого времени. Спасибо тебе за помощь.
– Не за что… – Кордэ тепло улыбается мне и снова заводит свою стрекочущую таратайку, – сегодня вечером, кстати, Учитель будет читать всем желающим интересные сказки народов Киокиори из мира Седых Океанов.
– В саду Рождения? Или здесь, в Библиотеке?
– Тут. В зале Парящих Костров и…
– А, знаю-знаю… Там еще плиты огромные, похожие на лесные поляны. Ладно, что хоть поднимаются они невысоко от пола. Всего-то в полуметре… – киваю, делая вид, что задумываюсь о ее предложении.
– Придешь? – она смотрит на меня со странной надеждой. Будто мое появление раскрасит этот вечер необычайными событиями и красками.
– Не хочу тебе врать. Я не знаю. Пока настроения нет… Но может оно еще появится…
– Ладно. Тогда я не буду пока прощаться с тобой, Роксет…
– Давай… – взмахиваю рукой и захожу в лифт.
Кованая решетка его дверей кажется невесомой. С третьей попытки нажимаю на знак своего этажа. Жнецы живут высоко.
Я наблюдаю, как луч света, падающий с неба, лениво режется причудливыми ломтями, прорываясь сквозь узор двери. Он касается меня, и мне хочется закрыть глаза и не видеть этого… Не находиться внутри вихря этой невероятной красоты. Но чертов левый глаз не слушается, и мне приходится наблюдать этот яркий огненный вихрь, который проходит сквозь меня, не ощущая преграды и ничего не согревая внутри… И мне отчаянно хочется, чтобы лифт уже наконец выпустил бы меня на моем этаже. Перестал мучить…
Молодых Жнецов учат тому, что испытания стоит встречать с улыбкой… Но я уже давным-давно не подхожу под понятие молодости, да и хоть сколько-нибудь существующего возраста. Поэтому могу позволить себе стоять с кислой миной сколько мне будет угодно…
Вид сверху
Арочный коридор, похожий на ракушку в разрезе, заканчивается плотной занавеской из прозрачных бус. Роксет проходит между колышущихся сфер и останавливается посреди светлых каменных стен. Справа от него зеркало отражает женщину, чей облик он принял. Напротив оживает бесполезный камин, но, чувствуя настроение пришедшего, огонь гаснет, и зев дымохода зарастает искристыми камнями. Часть противоположной от входа стены отсутствует, впуская в себя мягкие потоки света. Он струится по каменному языку балкона без перил, на котором так и хочется сидеть, свесив ноги в высоту, от которой замирает дыхание.
Ветер, приносящий в комнату ароматы готовых распуститься цветов новой жизни, раскачивает потрепанный гамак, справа от которого в полу расположен глубокий овальный бассейн с бледно-голубой водой. У зеркала аккуратно стоят резные ящики темного дерева. Единственное яркое пятно в этом странном, но уютном месте.