Роксет с минуту просто стоит, перекатываясь с носки на пятки, а потом решительно подходит к зеркалу и заглядывает себе в глаза. Мутноватые, как запотевшее стекло, радужки кажутся обиженными.
– О-о… Жуть… – вдруг выплевывает Жнец, с трудом выдергивая из головы садовый савок вместе с клоком волос и остервенело бросая на пол. Те тут же вспыхивают черным пламенем, чадящим белым дымом и исчезают бесследно, – мясо неразумное… Что ж ты так вцепилась в эту падаль человеческую, как в сокровище последнее.
Остатки платья вместе с едва уцелевшим нижнем бельем также отправляются на пол, исчезая в прожорливых черных всполохах.
– У тебя могла быть такая жизнь, если бы ты хоть немного потерпела и перешла на второй курс института…
– А, ладно… – Роксет отрывает ящик и достает оттуда почти прозрачную газовую ткань, которая, развернувшись с тихим шелестом, окутывает искалеченное тело с ног до головы, – что теперь говорить… Пора тебя отпустить… Уж прости, что смываю с себя последние воспоминания о тебе… Но сейчас мне твой такой облик без надобности совершенно. Хоть я и обещаю тебе сохранить его в своей памяти и прийти к кому-нибудь в этой личине… Только без совка в черепе и прочих ненужных аксессуаров.
С этими словами Жнец разворачивается, делает несколько шагов до бассейна и легко ныряет в его прохладную мягкую глубину.
Учитель
Я решил дать Роксету время стать собой, прежде чем идти разговаривать. Поэтому для начала я закончил урок с младшими учениками, потом сходил в «Сад Рождений», посмотрел на белые бутоны с прожилками цвета ночного неба, которые пока еще плотно смыкают свою большие бархатистые на ощупь лепестки. Возвращаясь в замок, встретился со своим коллегой. Тот распекал двух молодых Проводников, которые повздорили из-за какой-то ерунды, и в результате один другому едва не сломал нос незрелым персиком.
Я переделал кучу маленьких дел и теперь, остановившись возле занавески, отделяющей закуток Жнеца от остального замка, пытаюсь собраться с мыслями и понять, как именно мне сказать…
– Ты проделал весь этот путь явно не для того, чтобы мяться в нерешительности на пороге… – капельку глухой голос Роксета заставляет меня вздрогнуть, – так что входи смело, я тебе всегда рад.
Прохожу в его комнату и останавливаюсь в замешательстве. Пустой каменный мешок, в который она превратилась, ощущая его настроение, говорит сам за себя. Похоже все намного хуже, чем я думал. Я наивно предполагал, что он просто устал в последнее время, но теперь мне кажется, что он хочет сам себя стереть с лица нашей Вселенной.
– Присаживайся… – раздается со стороны зеркала, – я сейчас закончу.
Роксет сидит на полу перед зеркалом в своем истинном облачении. Черный балахон мягко обнимает худые плечи, достаточно хорошо пряча в себе стройную фигуру, чтобы было невозможно различить мужчина это или женщина. Высокие кожаные коричневые на тонкой шнуровке сапоги делают походку бесшумной. И только капюшон непривычно откинут почти на затылок, открывая взору толстую прочную глиняную Маску с двумя круглыми отверстиями для глаз и овальным провалом в области рта. Но ни того, ни другого не видно.
Под Маской живая тьма смотрит внимательно в отражение, где призрачные от газовой ткани, обнимающей как перчатки, руки весьма умело восстанавливают на Маске красно белый узор. Меленькие пиалы с густой краской стоят тут же.
– Помощь нужна? – усаживаюсь в появившееся аккуратное хоть и неудобное жесткое кресло.
– Нет… – тихий голос сквозит фальшивыми эмоциями, так что я даже не пытаюсь понять, что именно Жнец хочет мне продемонстрировать, – я уже давно делаю это на автопилоте. Сейчас вымою руки, надену перчатки и… Впрочем, если тебя не смущает то, что я сижу к тебе спиной,–можешь начинать говорить.
Смотрю через плечо на свое отражение. Черная бородка аккуратно подстрижена, породистый нос и голубые глаза. Обручи на лбу я принципиально не ношу. В них выгляжу глупо. Навскидку мне лет сорок. Фактически я недавно переродился в очередной раз. Так что в новом исчислении мне лет триста…
– Что с тобой происходит, Роксет? – наблюдаю, как он полощет пальцы в чашке воды и на поверхности ее проступают тонкие разводы.
– А что не так? – общаться со Жнецом, не видя его глаз всегда несколько сложновато. Складывается ощущение, что или перед тобой слепец, или кто-то опасный.
– Твоя последняя подопечная выглядела так, будто ты не знал, как еще изощриться, чтобы разодрать на куски все ее естество. И она не одна такая у тебя…
– Ты сам просил, по возможности, приносить тебе души, чтобы Маховики и Проводники новые тренировались…
– Не спорю… Но тебе не кажется, что ты слишком усердствуешь?
– Нет, – натягивает перчатки до локтей и, наконец, опускает капюшон на привычное место. Хочет подняться, но я останавливаю его жестом.
– Поговори со мной, пожалуйста.
Безликая Маска молча лупит на меня тьму провалов глаз.
– А смысл?
– Без смысла. И каких-либо целей, – качаю головой, чувствуя его отчужденность и холод, – я знаю, что тебе плохо. Я вижу это по твоей комнате. По душам, что ты вычищаешь до блеска. И даже по тому, что Кордэ грустит в библиотеке, а не торчит тут и не предлагает тебе стать ее сопровождающим, чтобы сходить в мир людей на разные концерты или просто поесть мороженого.
– У нее просто там практика, не придумывай лишнего. И, кстати, она звала меня сегодня на твои выступления с какими-то мифами.
– Придешь?
– Нет, – медленный вздох. – Не говори об этом ей, она расстроится.
Я решил было, что его съедает ярость на людскую глупость – эта дисгармония частенько гложет Жнецов, заваленных работой с одушевленными, так что они едва личины успевают смывать, но похоже, что и в этом диагнозе ошибся. Он не зол. Не обижен. Вежливое равнодушие его пугает до дрожи в пальцах. Мы молчим, ощущая, как Вселенная прислушиваясь к нам, присылает в его комнату потоки теплого струящегося света, которому хочется подставлять лицо. Что я собственно невольно и делаю.
– Это приятно, да? – вдруг оживает Роксет, и его голос от волнения звучит надтреснуто.
– Странный вопрос, конеч… – замираю на полуслове, наконец догадываясь, – подожди… Ты хочешь сказать…
– Да… Я ничего сам почувствовать не могу. Только в личине если… И то, восприятием того человека, которым становлюсь… Но стоит тому престать существовать… Или просто все с себя смыть, как все чувства и ощущения исчезают, и я не могу ничего вспомнить…
Мясо неразумное… С трудом подавляю в себе желание ругаться вслух…
– Знаешь… – Роксет опускает свою Маску, и я предполагаю, что он рассматривает свои ноги, – я ведь… Ну понятно почему так происходит… Я последний, кто остался из своего поколения. Не обрел ни свободы, ни дороги к Свету. И пусть времени, как такового, здесь не существует, это не значит, что мы лишь статичные точки на шахматной доске этой Вселенной. Мы пользуемся календарями и часами, чтобы ориентироваться в пространствах других миров. В них разница в тысячелетие меняет одно и тоже место до неузнаваемости. Заключая сделку с человеком или кем-то другим, мы лишь гоняем его по искусственно созданным дорогам с препятствиями. Нам важно протащить его из одной точки в другую так, чтобы он не понял, что все эти перемещения происходят в нем самом. И каждого из них я держал за руку, проходя с ним все те перемены, что он проживал. Их боль звучала во мне. Они и сейчас все со мной. Стоит смолкнуть одному голосу, как вступает следующий. Я так долго слушал их, что…
– Утратил сам себя…
– Да… И все воспоминания тоже… – он разражается горьким смехом и вскидывает голову, снова ввинчивая в мое лицо свою тьму, – вот скажи мне, Учитель… Ты помнишь меня? Мое имя, с которым я появился тут. А не это глупое прозвище, что прицепилось ко мне еще в незапамятные времена, я даже не помню точно при каких обстоятельствах… Лицо?
– Роксет… – я растерянно развожу руками. Даже моя память имеет предел… А, учитывая, что мы с ним почти ровесники… Только я, в отличие от него, могу перезапускать свою жизнь в определённом возрасте.
– Ладно не мучайся. У меня это прозвище с незапамятных времен. Я тогда плохо умел управлять моментами прибытия в одушевленный мир, вот и прыгал туда-сюда через тысячелетия. Так что ты тут не при чем, – отмахивается он, но я поднимаюсь с места и сажусь на пол рядом с ним.
– Послушай, мы вот что сделаем, – беру его за рукав и легонько сжимаю ткань, – Я сейчас же поговорю с Богиней «Сада Снов». Она заберет тебя к себе на пару лет и подарит прекрасные сны. Ты отдохнешь. Вспомнишь о себе что-то важное. Так всегда происходит, когда она касается кого-то из нас. И дарит нуждающимся первоначальный облик, обманывая Маску своим теплом. Потом ты вернешься. Как раз повзрослеет Кордэ…
– Она меня не увидит…
– Согласен. Видеть в других истинную суть – не ее сильная сторона, как и у любого ребенка Тьмы. Свет в одушевленных она различает прекрасно. А вот тьму не воспринимает как сигнал опасности. Но у нее великолепная интуиция. Она читает окружающих, не анализируя явные знаки и подсказки. Такие как Кордэ – большая редкость. И она может стать Жнецом.
– Маловероятно… Тут восприятия недостаточно…
– Да, но я не знаю никого, кто бы добровольно выбрал судьбу Жнеца. И поэтому, если это случится, я хочу, чтобы ты был с ней рядом. Для девочки такая ноша особенно тяжела… – прикусываю язык. Говорить такое Жнецу в его положении – это верх лицемерия, но Роксет явно не принимает мои слова на свой счет.
– Хорошо, но я все же надеюсь, что Кордэ минет чаша сия… И потом, возвращаясь к тому что мы начали… Я не могу сейчас уйти спать.
– Почему?
– Слишком много воспоминаний от тех, что я чистил, голосят во мне на разные лады… Я не хочу несколько лет смотреть кошмарные сны о том, как все у них складывалось благодаря моему вмешательству, и чем все кончалось в результате. И потом, у меня есть пара незаконченных дел. Люди, с которыми я заключил контракт…
– Хорошо, – понимающе киваю, прикидывая в уме кому бы можно было перепоручить его подопечных, – давай поступим так. Своих людей ты передашь Вескэлу. Он только второй год как Жнец, своих подопечных еще заводить толком не умеет. Так что его натаскивают сейчас все, кому лень доводить до ума свою работу. У тебя там много?
– Два человека.
– Прекрасно. Сам ты ищешь сейчас максимально чистую душу и заключаешь с ней сделку, чтобы работа с ней наполнила бы тебя положительными эмоциями. После чего ты отправляешься, наконец-то, отдыхать и дожидаться взросления Кордэ в адекватном состоянии. Договорились?
– Нет… Но я подумаю.
– Да, пожалуйста, думай, не торопись. У тебя неделя, перед тем как уйти в сон, есть…
– Между прочим, Учитель, это самый настоящий шантаж, – фыркает Жнец, качая капюшоном.
– Это называется забота, мясо ты неразумное… – ерошу на голове волосы, прищуриваясь на яркий свет, льющийся в окно тягучей теплой взвесью…
Кордэ
Усталость наливает руки свинцом. Пыль въелась в кожу так, что мне кажется, теперь я могу на них прочитать пару сотен названий последних книг, что я расставила по местам в библиотеке. Подхожу к реке, что вьется у входа в Замок Тысячи Миров кривыми петлями, и опускаю пальцы в воду. Теплая… Вздыхаю, пытаясь оттереть темные полукружья под ногтями. Настроение из замотанного становится спокойным. Прошлым вечером Роксет так и не появился в зале Парящих Костров. Я не удивилась. Только неприятный холодок появился на лопатках и задней части шеи. Я знаю, что нас с ним многие прочат друг другу в пару… Но в тоже время… Наши пути далеки и лежат в разных плоскостях.
Учитель, наверное, мог бы объяснить это какими-то умными словами и правилами. Мне же, в отличии от него, вместо философии всегда прекрасно давалась геометрия человеческих миров. И, наверное, будет даваться и более сложная механика других одушевленных мест. Но считается, что я до этого еще недоросла. Мне только тринадцать. Глупости. Я потому и попросилась в библиотеку, чтобы начинать изучать основы в свободное время. Я слышала, как жрицы, занимающиеся воспитанием подрастающего поколения, советовались между собой, что я, якобы, опережаю остальных. И могу оказаться готовой к Маске уже в пятнадцать.
Конечно, если будет повеление Вселенной о том, что мне пора на испытание – я пойду на него хоть сейчас. Но просто так, до семнадцати, на меня никто никогда Маску не наденет. И это… Вызывает двойственные чувства. Мне хочется, чтобы Роксет относился бы ко мне как к равной… И в тоже время от мысли, что я могу уподобится ему, меня бросает в дрожь.
– Привет, Кордэ! – льстивый мурлычущий голос, раздавшийся справа, заставляет меня фыркнуть и продолжить гладить руками воду.
– Привет, Вескэл…
– Тьфу, да как ты это делаешь? – рядом со мной садиться мальчик лет 15 с россыпью задорных веснушек на лице и гипсом на левой руке, – видимо, правду про тебя говорят, что ты способна сквозь личины видеть.
– Врут… – легко пожимаю плечами, – я просто внимательная.
– И как это помогает?
– Долго объяснять, – отмахиваюсь от него, поднимаясь на ноги. Мне он не очень нравится.
– Ой-ей, какие мы важные… – Вескэл показывает мне язык, – ты, кстати, может в курсе, почему Роксет своих людей раздает, а?
– Чего? – удивленно останавливаюсь и разворачиваюсь к нему всем телом.
– Он может все? Сдулся? Решил в Свет уйти, чтобы, так сказать, дать дорогу молодым…
– Ты совсем мозги растерял, мясо протухшее? – вспыхиваю я, – Никуда он не собирается, я бы знала!
– А, то есть слухи про вас…
Молча разворачиваюсь и бегу к Замку, чувствуя, как лицо пылает, и со всего маха врезаюсь в Учителя, едва не сбивая его с ног.
– Ого! – он едва успевает уцепиться за колонну возле входа и цепко удерживает меня за локоть. – А ну, стой! В чем дело?
– Я тороплюсь! – пытаюсь вытащить локоть из его хватки, но проще, по-моему, выдернуть его из тисков.
– Зато я нет, – Учитель заставляет меня встать ровно, но руку не отпускает. – Так что я тебя внимательно слушаю.
– Почему Роксет отдает своих людей другим Жнецам? – бормочу я, чувствуя, как пульсирует стиснутый сустав.
– Потому что ему пора на покой.
– Что??
– Он отправится в «Сад Снов» через шесть дней, – спокойный голос Учителя, остужает мои пылающие мысли, и я понимаю, что локоть мой уже свободен. – Ты же видела, в каком он состоянии в последнее время, Кордэ. Ему это необходимо.
– А… – закусываю нижнюю губу, чувствую, как тоска принимается царапать мне ребра, – он… Надолго?
Учитель выглядит задумчивым, но я ему не верю.
– Думаю, да… – наконец вздыхает он, – но есть и хорошая новость. Он обещал вернуться к твоему Дню Сорванных Масок.
Четыре года…
– Что ж… Тогда я буду просить Вселенную позволить мне одеть ее в пятнадцать лет… – страх перед возможным будущим улетучивается в одно мгновение. Будто выдыхая эти слова, я изгоняю из себя всю неуверенность.
– Кордэ… – Учитель расстроенно качает головой, – ты будешь еще слишком молода для этой ноши. Ты, вероятно, знаешь, что у тебя большие шансы стать Жнецом… Для девушки это всегда сложно… Подумай о себе…
– Уже подумала! – уверенно улыбаюсь ему и расправляю плечи, – Мои слова. И я знаю, что меня услышали…
Роксет
Мне нравится выходить на охоту. Человеческий мир, яркий до ряби в глазах, крикливый, пылает дыханием, эмоциями, событиями. Напоминает мне вертлявое хищное танцующее чудовище, кривляющееся под внимательным взглядом неба.
Я стою посреди детский площадки, и рожок с мороженным тает, лениво капая с моих пухлых коротких пальцев. Сейчас я пятилетняя девочка с заячьей губой, уродующей и без того широкие ноздри, и легким косоглазием гуляю под присмотром чопорной няни со строгим пучком на затылке и бородавкой у правого крыла носа.
Няня лишь иллюзия, одолженная у Сайлота – Проводника – моего давнего знакомого. Сайлот сделал ее как-то из осколка зеркала, пучка сухой ядовитой травы и розовой ленточки, одолженной в Мире Моросящих Звезд. Там эта ленточка была мусором, пуповиной нерожденной принцессы. Сайлот принес ее в Пустыню Иллюзий, и та преобразилась в ткань и, как бы сказали люди, артефакт.