- Вот тут вам и конец, - убеждённо сказал он, и, вцепившись в сиденье, попытался оторвать себя со стулом от пола, но четыре бесконечные ножки, прошив этажи, вонзались в бездонную земную глубь, и вот так запросто их было не выдернуть. Окунувшись в пламенную магму, они выстреливали где-то там, в Бразилии или в не Бразилии параллельными штырями, пришпилив мир так, что Скамейкину было трудно в нём дышать, но он вскочил и в ярости выпнул стул с удушливой оси. Потом он нагнулся и зашарил по полу безглазой рукою, ища следы; следов не было, но мир всё равно пополз и стал крениться набок; Скамейкин обхватив голову, пробежал пару шагов, с грохотом обрушился в угол, и мир обрушился вслед за ним.
- Боже, Боже, - кувыркалось у него в голове, и сам он кувыркался и летел куда-то в ухабистую бездну, как в бочке с горы, - Боже - это же я и есть Боже, всё есть я и всё во мне - ключ и замок, Солнце, Луна и звёзды, зверь в чаще, жемчуг на дне морском, молния в небе и пидар Алёнушкин; я порождаю и баюкаю ветры, я перемешиваю тьму со светом и отделяю свет от тьмы, я просеиваю пустыни, выдуваю планеты, будто мыльные пузыри, я сосу и выполняю курсовые работы, на того ли вы, суки, напали, нет, суки, вы напали не на того. Закинув руки за шею, Скамейкин потянул себя, как футболку, со спины, вывернул наизнанку и жадно уставился в бездонный свой мрак и россыпь солнц своих без предела и счёта. Вздымая звёздный пепел и разгребая тьму, словно роясь в угле, он лихорадочно искал Землю, Земля, Земля, я Скамейкин, перехожу на приём, Земля, где же ты, маленький голубой шарик, Шарик, Шарик, покажите мне Шарика, вы только покажите мне Шарика, и поглядим, как вы запляшете, когда обрушу на ваш хрустальный орех молот гнева моего. Наконец, Скамейкин нашёл, узнал черты, как родного в толпе, и засмеялся, и, словно войдя в женщину, выдохнул со счастливой мукой. Он попытался взять Землю двумя пальцами, но Земля не бралась, пальцы скользили, будто по стеклу, не схватывали, не оставляли следов, и с крохотной капли крохотный Нечаев глядел нелюбопытно и устало, без страха, сквозь Скамейкина, ни на что. Скамейкин пытался снова и снова, со всхлипом задышал, зацарапал ногтями, и бессловесная паника зрела в нём, как ещё не зримые глазу зреют в земле сто тысяч безумных зёрен, а потом Нечаев шагнул куда-то вбок, и за ним была Надя.
- Нет! - охнул Скамейкин, и закрыл её ладонью, но она всё равно была там, точно такая же, как в тот день, когда ей сказали, что операция уже бесполезна, в жёлтом пальто, в шапочке с помпоном, невыносимая, как боль. Она взяла скамейкинскую ладонь, и поцеловала её, и сказала: Боже, спаси меня, я так хочу жить, и Скамейкин в тоске закричал:
- Нет!!! Я не виноват! Надя, это не я!!!
Он вскочил, озираясь, ища помощи, но он был всё, всё было в нём, и помощи ему ждать было неоткуда. Стены разом шагнули к нему, и пока он смотрел, они шагнули еще раз, а потом ещё и ещё; голубой шарик, взлетев из рук, исчезал, удалялся, становясь неразличимой точкой, и Скамейкин выл, полз и карабкался за ним, словно из колодца, а по другую сторону стен, подобный чёрной воде, стремительно прибывал и поднимался ужас, чтобы обогнать, и нахлынуть, и затопить, и единственный вопрос, ещё имеющий смысл, был только в том, кто успеет первым.
7
Утром они пришли втроём - Нечаев, заспанный Алёнушкин и рыжая, памятная Скамейкину по туалету и рации. Подтянув колени к груди, Скамейкин сидел на кровати, и на нём были лишь носки и рубашка - носки надеты, а рубашка брошена поперек, очень неаккуратно, может быть, с вызовом, может быть, нет. Глянув на Скамейкина, рыжая на секунду заколебалась в дверном проёме, потом на лице её возникло "да какого, в самом деле, чёрта?" и она вошла. Некоторое время все молчали.
- Трудная была ночь? - спросил, наконец, Нечаев.
- Ага, - сказал Скамейкин, уставившись себе в ноги. - Пытался управлять вселенной.
- Это бессмысленно. Я вас предупреждал. Здесь односторонняя связь. Туда не докричаться, даже вам. Что у вас вообще за вид, где ваши штаны?
- Здесь его штаны, - сказал из угла Алёнушкин, с тоскою глядя под ноги. - И трусы его здесь. Константин Константинович, он обосрался.
Нечаев взглянул на Скамейкина, тут же отвёл взгляд и тоже пошёл красными пятнами, словно заразившись.
- Хорошо, Марина, - сказал он рыжей, - я тебя позову.
- Вообще-то я уже здесь, если вы не заметили, - ответила она, двумя размашистыми шагами пересекла комнату и, присев у кровати на корточки, снизу заглянула Скамейкину в лицо. Скамейкин в панике подобрал ноги и натянул на колени рубашку.
- Тихо-тихо, - сказала она и коснулась Скамейкина ладонью. - Не переживайте. Это того не стоит. Послушайте меня, я знаю. Это не ваша вина. Ваш организм был ослаблен уколами. Вы ничего не могли контролировать. Вы были в страшной, незнакомой ситуации, для которой пока не известны никакие законы. Вы боролись, как могли, там, где большинство просто сложило бы лапки. Я не знаю, как сказать, чтобы вы поверили. Я не умею. У меня слов таких нет. Вы не хуже их, - она куда-то мотнула головою. - Вы уж точно лучше его, - она ткнула пальцем в Алёнушкина.
- Спасибо, моя хорошая, - сказал Скамейкин, а рыжая кивнула уже в сторону Нечаева и добавила:
- Кто знает, может быть, и его тоже.
- Не могу отделаться от ощущения, - устало сказал Нечаев, - что есть во всём этом с вашей стороны нечто демонстративное. Вы как будто получаете от этого некое извращённое удовольствие.
- Я просто всячески стараюсь поддерживать в вас презрение ко мне, - ответил Скамейкин. - Так вам будет проще закончить начатое.
- А вам очень этого хотелось бы?
- В конце концов, если поразмыслить, то это довольно поганый мир, - сказал Скамейкин. - Должен же за него кто-то ответить. Кто же, если не я?
Нечаев снова помолчал, потом вытер ладонью лицо, как проснувшись.
- Алёнушкин, - распорядился он, - унеси его штаны и найди ему другие.
- Не надо, - сказала рыжая, вставая. - Я сама.
Она подошла в угол, нагнулась, но на середине движения какая-то бесформенная тень под кроватью поймала её внимание, рыжая глянула внимательней и застыла, мгновение мозг её буксовал, не в силах сцепиться с реальностью, но под кроватью, свернувшись калачиком и накрыв нос хвостом, действительно лежала собака. Наконец, мозг расшифровал зрительный сигнал и сцепился, собака открыла настороженный карий глаз, вздохнула себе под хвост, и рыжая подскочила и взвизгнула пронзительным бабьим визгом.
- Не бойтесь, - сказал Скамейкин. - Это Шарик. Он не кусается.
8
- Таким образом, ему всё же удалось прорваться, - подытожил Нечаев. - Прорыв произошёл в не контролируемой, не планируемой форме и не принёс ему никакой практической пользы. Однако мы не можем допустить повторных попыток с его стороны, поскольку не в состоянии с уверенностью предсказать, чем они могут закончиться.
С десяток человек вразброс стояли перед ним прямо в коридоре - доктор, Алёнушкин, ещё кто-то и кто-то ещё; рыжая Марина, вцепившись в подоконник, глядела в окно и её, похоже, трясло. Атмосфера казалась наэлектризованной, в воздухе словно носились нерождённые жесты и несказанные слова, но Нечаев говорил быстро, спокойно, не давал никому опомниться и окончательно испугаться.
- Тем не менее, в планах наших не меняется ничего, кроме сроков. Подготовительная фаза была успешно завершена вчера, мы форсируем операцию, приступаем немедленно. Все теоретические вопросы по завершению. По местам.
- А можно вопрос практический? - поинтересовался доктор вяло и словно через не хочу, но продолжил, не ожидая ответа. - Насколько я понял, ваш Басмач или кто там он у вас сможет прибыть минимум через двое суток. И кто, в таком случае, будет ЕГО немедленно жестоко убивать?
По коридору словно прокатилась волна, и, подхваченные ею, взгляды помимо воли сошлись на Алёнушкине.
- Что вы на меня уставились? - сперва почувствовал, потом понял он. И без того огромный, он ещё раздался в плечах, вымахал ввысь и вширь и чуть не зацепил макушкой потолок. - Я вас спрашиваю, что вы все на меня уставились? Вы думаете, я кто, я не человек, что ли?
- Не шуми, ты человек, и я тому вечный свидетель, - Нечаев положил ему руку на плечо, и Алёнушкин благодарно качнулся, словно хотел потереться о неё лбом. Нечаев повернулся к доктору. - Жестоко убивать его буду я. Если надо, один. Но не откажусь от помощи любого, кто ещё помнит, ради чего мы все здесь собрались. Я только прошу, чтобы те, кто не помнит, сообщили об этом прямо сейчас.
- Ну что ж, - сказал после паузы кто-то. - По местам так по местам.
- Прекрасно, - одобрил Нечаев, глядя, как они движутся к выходу. - Алёнушкин, застрели собаку.
- Как собаку? - закричала рыжая Марина и бросилась от окна. - За что и собаку?
- Чтобы устранить неучтённый фактор, - сказал Нечаев. - Он создал её из ничего.
- Он создал из ничего всех собак на свете, - ответила рыжая со страстью. - Он создал из ничего и вас тоже. Застрелитесь.
- Марина, я уже сказал, все теоретические вопросы потом.
- Хорошо, - звенящим голосом ответила она. - Если вы убьёте ещё и собаку, то тогда я не помню, для чего мы тут собрались, я говорю это здесь и сейчас, как вы и хотели. Константин Константинович, вы полностью уверены, что справитесь с перехватом без меня?
- Думаю, что должен, - ответил Нечаев спокойно. - Хотя и предпочёл бы, чтобы операция шла запланированным порядком. Марина, ты хорошо помнишь, что случилось с человеком, который пытался шантажировать меня в прошлый раз?
- Помню. Он погиб. И с ним случайная шестнадцатилетняя попутчица.
Нечаев вздохнул:
- Марина, ты всё равно не сможешь держать эту собаку у себя. Ты её боишься.