– Эта… штука… на побережье, – ответил Кути и зябко передернул плечами. – На ю-юге отсюда, и движется она на север. То ли по Файв-фривей, то ли по Пасифик Коаст-хайвей.
Глава 2
Прикрытые решеткой часы высоко на стене показывали ровно одиннадцать; большинство пациентов уже поплелись вслед за сестрой, державшей в руке зажигалку, к двери во двор, направляясь на пятнадцатиминутный перекур, и доктор Арментроут обрадовался возможности оставить телевизионный холл на попечение медсестры, заступившей на выходные. При первом взгляде на просторную солнечную комнату с традиционными кушетками и приделанными к стенам телевизорами могло показаться, что здесь должно пахнуть мастикой для паркета и мебельной полиролью, на деле же воздух здесь всегда был насыщен тяжелым кухонным духом, в котором сегодня до сих пор ощущались чеснок и подгоревшее масло от лазаньи, подававшейся вчера на ужин.
Он шел по коридору к своему кабинету, а за спиной у него надрывался общий телефон; вероятно, каждый пациент считал, что звонить могут кому угодно, только не ему, и никто, похоже, не собирался снимать трубку. Арментроут точно не собирался; он был чрезвычайно взволнован тем, что сегодня утром не состоялось того ужасного телефонного звонка по домашнему телефону, который будил его каждое утро; стоявший рядом с кроватью телефон прозвонил, как обычно, но на сей раз, к великому счастью, в трубке была только тишина – и, черт возьми, он ни в коем случае не собирался снимать трубку ни с какого звонящего телефона, если не был обязан отвечать по нему. Решительно игнорируя убывающий шум, Арментроут посмотрел сквозь армированное стекло окошка в двери своего кабинета и лишь после этого повернул ключ в верхнем из двух замков, хотя опасность того, что кто-то из пациентов заберется в кабинет, была практически исключена; он, естественно, никого не увидел и, когда повернул ключ во втором замке, а на притолоке загорелась красная лампочка, толкнул дверь – комнатушка, разумеется, оказалась пуста. По выходным интерн, с которым он делил помещение, не приходил, и Арментроут принимал пациентов в одиночку.
Это устраивало его куда больше.
Он пристроил свою внушительную тушу в кресле и взял папку с анамнезом новой пациентки, встреча с которой была у него запланирована в ближайшие пятнадцать минут, – тучной, несмотря на юность, девушкой с неутешительным индексом состояния в двадцать единиц и диагнозом «биполярное аффективное расстройство» и «маниакально-депрессивный психоз». Сегодня ему предстояло дать ей стакан воды с четырьмя миллиграммами желтого порошка бензодиазепина, который мгновенно и полностью растворялся, не имел вкуса и должен был не только успокоить больную и повысить внушаемость, но также заблокировать прохождение нервных импульсов, отвечающих за запоминание, – она не запомнит ничего, что произойдет во время сегодняшнего приема.
«Девчонка! – думал он, рассеянно разминая в шагу своих мешковатых брюк. – Ожирение! Мания! Ну что ж, через несколько дней она вернется домой, совершенно здоровая, и никаких маниакальных проявлений у нее больше не случится, мне же предстоит удовольствие, при котором я добавлю глубины, резкости и по меньшей мере несколько минут к своей жизни. И все будут довольны».
Свободной рукой он отбросил в сторону несколько страховидных рисунков, прикрывавших ряд кнопок быстрого набора на телефонном аппарате. Когда девчонка явится, он поднимет трубку и нажмет кнопку, чтобы телефон зазвонил в конференц-зале, где он оставил старого доброго (и надежного!) Лонг-Джона Бича, который там бормочет ерунду и корчит гримасы, сидя в кресле около телефона, – хотя, возможно, если сегодняшнее отсутствие ужасного пробуждающего звонка было знамением нового времени, волшебным даром нового года, у Арментроута больше не будет необходимости в помощи Лонг-Джона Бича.
Звонок телефона, стоявшего на столе, вырвал доктора из блаженных грез, и на лбу, под валиком седых волос, закрепленных лаком, внезапно выступил холодный пот. Он медленно протянул руку, беззвучно произнося губами: «Нет, нет, только не это», и поднял трубку.
– Доктор Арментроут, – так же медленно сказал он, с трудом набрав воздуха для этих слов.
– Док, – послышался в трубке слабый голос, – это говорит Тейлор Гамильтон. Дежурный сержант управления шерифа округа Сан-Маркос. Я звоню по телефону-автомату из вестибюля черного хода.
От облегчения у Арментроута тут же расслабились окаменевшие скулы, и он, заулыбавшись от вновь нахлынувшего возбуждения, взял авторучку. Несколько лет назад ему удалось наладить среди полицейских, медиков «Скорой помощи» и всевозможных подсобных служащих психиатрической системы по всей Южной Калифорнии выявление «50–51» – таким кодом в полиции обозначали лиц, принудительно задерживаемых на семьдесят два часа по подозрению в психическом расстройстве.
– Тейлор Гамильтон, – повторил Арментроут, записав имя на клейком листочке, и продолжил, стараясь не выдать голосом нетерпения: – Так… У вас что-то новое?
– Дамочка, у которой все именно так, как доктор прописал, – ерническим тоном, но явно нервничая, сообщил Гамильтон. – Головой ручаюсь: окажется, что она сбежала от вас не далее как вчера.
Арментроут уже достал с полки над столом форму сообщения о побеге и даже успел проставить в графе дату: 31-12-94.
– Готов поставить, – продолжал Гамильтон, – тысячу долларов, что она сбежала от вас.
Авторучка Арментроута подскочила над бумагой.
– Это большие деньги, – сказал он с сомнением в голосе. Тысяча долларов! К тому же он терпеть не мог, когда информаторы слишком уж откровенно выказывали свою меркантильность. – Почему вы решили, что она… из моих?
– Так как же еще-то? Она позвонила нынче утром по 911 и заявила, что убила человека на поле, поблизости от пляжа в Лейкадии, полчаса назад, прямо на рассвете проткнула его гарпуном для подводной охоты (нет, вы только представьте себе!), но когда наряд отвез ее на то место, где, по ее словам, она совершила преступление, там не оказалось ни тела, ни стрелы, ни крови; они доложили, что поле заросло цветами и виноградом, по которым определенно никто не ходил по меньшей мере сутки. Она говорила, что убила там короля, которого звали (вы не поверите!) Летающей монахиней. Ну, чистая шиза ведь, правда? Ребята решили, что вся ее история натуральная галлюцинация. Она плакала не переставая, с тех пор как позвонила в 911, из носа у нее все время шла кровь, и она твердила, что какой-то парень ей зубы пересчитал, хотя ни ушибов, ни порезов не показала. И еще (нет, вы только послушайте!), когда ее в первый раз хотели привезти в участок для допроса, патрульная машина не завелась, и им пришлось «прикуривать» от другой, а когда мы с ней говорили уже тут, свет то и дело мигал, и мой слуховой аппарат отключился.
Арментроут задумчиво нахмурился. Электромагнитные возмущения указывали на одно из диссоциативных расстройств – психогенную амнезию, фугу, деперсонализацию. Это были самые «вкусные» болезни из тех, которые он мог лечить… если, конечно, не считать излечения кого-нибудь от самой жизни, что было проблематично с этической точки зрения и в любом случае слишком сильно сказывалось…
Он поспешно отогнал воспоминания об утренних телефонных звонках.
«Но тысяча долларов! Этот Гамильтон просто жадная свинья. Все это затевалось отнюдь не ради денег!»
– Я не… – начал было Арментроут.
«Но ведь она сошла с ума этим утром, – подумал он. – Это вполне могло быть реакцией на то же самое, чем бы оно ни было, что избавило меня от этого невыносимого звонка, который столько раз меня будил. Эти несчастные, страдающие от психозов, часто наделены сверхъестественными психическими способностями, а если у нее расстройство множественной личности, то она должна быть способна воспринимать широкий спектр магических явлений. Если я обследую ее, то, может быть, удастся выяснить, что за чертовщина происходит. Пожалуй, имеет смысл обзвонить всех моих осведомителей и поручить им отслеживать любые случаи помешательства, проявившиеся сегодня утром».
– …вижу причин, которые помешали бы вознаградить вас за нее тысячей долларов, – закончил он фразу, продолжая хмуриться при мысли о сумме. – У вас есть возможность приватно принять ориентировку по факсу?
– Давайте через десять минут, ладно? Я устрою, чтобы около машины никого не было, а как только бумага остынет, замажу дату и сделаю вид, будто нашел ее во вчерашней рассылке.
Арментроут взглянул на часы и снова склонился над бланком ориентировки для полиции.
– Имя и описание?
– Дженис Корделия Пламтри, – продиктовал Гамильтон. – У нее было с собой действующее водительское удостоверение; я его отксерил. Готовы? DOB 9/20/67…
Арментроут принялся аккуратно заполнять ячейки в форме ориентировки на беглых пациентов. Сегодня утром подросток с манией, на бензодиазепине, а вскоре еще и пациентка с множественным расстройством такой силы, что действует и на постоянный, и на переменный ток… у которой, помимо всего прочего, может найтись объяснение тому, что он, по крайней мере сегодня утром, оказался свободен от внимания недовольных призраков и обрывков призраков!
Перед доктором вырисовывалась картина удачного года, несмотря даже на то, что в нем прошло всего одиннадцать часов.
Повесив наконец телефонную трубку, он снова посмотрел на часы. Оставалось пять минут до того времени, когда нужно будет отправить факс, и до времени, назначенного для приема девчонки с биполярным расстройством.
Он покрепче уперся ступнями в пол под креслом, встал, громко закряхтев, подошел к длинной кушетке, которую не было видно сквозь окошко в двери, и убрал оттуда стопку папок и коробку с пластиковыми кубиками «лего». Расчистив место, он не без вожделения подумал о том, как будет проходить лечение девушки. Как он «вспашет почву» и «засеет семена» ее выздоровления. И это будет настоящее лечение, столь же несомненное, как и хирургия, а не унылое, без толку терзающее совесть психотерапевтическое вышивание. Арментроут никогда не видел проку в извлечении на свет старых провинностей и сожалений.
После этого он отпер верхний ящик шкафа для документов и немного выдвинул его. Внутри лежали два предмета… две коробки, оклеенные темно-красным бархатом.
В одной находился видавший виды, но все же полированный «Дерринджер» 45-го калибра, за который он полтора года назад отдал сто тысяч долларов; в два его кургузых ствола можно было зарядить как кольтовские пулевые патроны 45-го, так и дробовые 410-го калибра. Какой-то медиум-спиритуалист отыскал пистолетик на Найнс-стрит в центре Лас-Вегаса еще в 1948 году, и ряд документов позволял почти с уверенностью предположить, что выстрелом из этого оружия был кастрирован проживавший там могущественный французский оккультист; Арментроуту было также известно, что из него в октябре 1992 года, в Делавэре, застрелилась женщина, которая незадолго до этого его купила. Вероятно, от него в разное время пострадали и другие люди. Считалось также, и вроде бы не без оснований, что этот пистолетик мог стрелять сквозь магическую защиту, отклоняющую пули обычного оружия: оккультист-француз был окружен множеством всевозможных защит, но изувечил его выстрелом не кто иной, как его жена, мать его детей, которая, следовательно, сама находилась внутри этой защиты и могла ранить его, – таким образом, пистолет перенял ее «особое положение» и теперь определенно мог стрелять сверхъестественным эквивалентом тефлоновых пуль.
Арментроут никогда не стрелял из него и точно знал, что он не потребуется при общении с юной девушкой, страдающей биполярным расстройством.
А вот вторую бархатную коробочку он вынул из ящика.
И осторожно перенес на кофейный столик. В коробке лежали двадцать карт Таро из колоды, нарисованной в Марселе в 1933 году. В 1990 году Арментроут заплатил за них сан-францисскому букинисту четыреста тысяч долларов. Двадцать карт – это менее трети колоды, и в этой трети отсутствовали такие могущественные карты, как Смерть и Башня… Зато она принадлежала к невероятно редкой Ломбардской нулевой колоде, которую нарисовали художники из уже распущенной тайной гильдии, прошедшие болезненную инициацию, и изображения на этих картах почти невыносимо пробуждали в сознании изначальные юнговские архетипы.
Содержимое этой коробки он использовал много раз – приводил в чувство кататоников, просто подержав перед их остекленевшими глазами карту Справедливость, восстанавливал рассудок недифференцированных шизофреников, показывая им Луну, пресекал острые пограничные расстройства, лишь взмахнув Повешенным, а несколько раз индуцировал настоящую гебефреническую шизофрению у пациентов с простым неврозом при помощи Дурака.
Для сегодняшней девицы с биполярным расстройством он для начала попробует Умеренность – крылатую деву, переливающую воду из одного кувшина в другой.
А сам он постарается на карты – все равно какие – не смотреть. Приобретя колоду, он заставил себя внимательно изучить изображение на каждой – переживая все глубинные взрывы, которые они, казалось, производили в его сознании, стискивая кулаки, когда чуждые образы взмывали на его сознательный уровень, словно взлетающие над водой глубоководные чудовища.
Какими бы ни были прочие результаты этого опыта, после него идентичность личности Арментроута убавилась, и поэтому ему не грозила опасность привлечь внимание своего… да любого призрака Среднего Запада… Но локально он тогда представлял собой шумный водоворот в потоке психоэнергии, и следующие три дня его телефон звонил в любое время, и в трубку громко кричали призраки Южной Калифорнии, а через несколько недель он заметил, что его волосы стали совершенно седыми.
«И сейчас, – подумал он, взяв форму ориентировки о побеге и повернув кресло к факсу, – мания этой девочки-подростка, как прядь непослушных волос под расческой, примнется давлением изображения на карте, и я отрежу от нее этот кусочек… и проглочу его сам».
Она уже стояла перед дверью; он снял телефонную трубку, нажал кнопку мгновенного вызова и тяжело поднялся, чтобы впустить девушку в кабинет.
В районе Лонг-Бич, в многоквартирном доме, который жильцы издавна именовали «Солвиллем», у Анжелики Салливан выдалось хлопотное утро: ей хотелось позаботиться о Кути, но выяснилось, что на ее время претендуют и другие.
В прошлом году она повесила над дверью офиса управляющего домом вывеску – поневоле, так как название для своего бизнеса выбирала не она…
«TESTÍCULOS DEL LEÓN – BOTÁNICA Y CONSULTORIO»[9]
И похоже, каждый клиент, когда-либо приходивший сюда за консультацией, сегодня счел нужным пришкандыбать лично или по крайней мере позвонить по телефону; по большей части это были латиносы и чернокожие – посудомойки, горничные из мотелей и садовники, у которых был перерыв на ланч, или закончился рабочий день, или вовсе не было работы, и почти все они сбивчиво благодарили за то, что нынче, приблизительно на рассвете, избавились от разнообразных хворей, из-за которых когда-то впервые обращались к Анжелике за помощью. Большинство упомянуло о том, что их разбудило землетрясение, хотя в новостях по радио, которое включила Анжелика, о нем не упомянули ни разу.
Многие из посетителей считали, что это избавление следует оформить благодарственным обрядом, и поэтому Анжелика, призвав на помощь Кути, Пита и Джоанну, изо всех сил старалась соблюсти этикет. Выступая в роли curandera[10], она заваривала в чайниках мятный чай, разливала его во всевозможные сосуды и подавала повсюду, где только можно было пристроиться с напитком, а Джоанна даже раскопала несколько старых кофейных чашек своего покойного мужа, все еще окрашенных в красный цвет от коричного чая, который предпочитал Сол Шэдроу; как maja[11] Анжелика зажгла все veladores, свечи в стеклянных стаканах с наклеенными снаружи образами святых, в качестве костоправа, обливаясь потом, разминала обновленные безболезненные спины и плечевые суставы; в это время на стоянке шесть человек в одних трусах забрались в детский надувной бассейн, который Кути наполнил из шланга водой, разболтал в нем меда и набросал бананов, чтобы провести ритуал омовения от невзгод.