Атрелла удивилась. Гендеры так коротко не говорят. Это был какой-то неправильный гендер. Голос у него напоминал скрип сухого дерева на ветру.
Она замерла в дверях и спросила:
– А почему вы решили, что я боюсь, будто вы доставите неудобства?
Судя по лицу, этому гендеру было далеко за тысячу лет. Он полулежал на диванчике, потому что сидеть не получалось.
– Мы всем доставляем неудобства. Такая порода, – гендер попытался улыбнуться. – Я привык. Давно уже научился говорить коротко. Ты ведь с Норскапа? Судя по произношению окончаний, с северо-восточной стороны, Гразид? Я угадал?
Атрелла продолжала изучать старика. Ни крашеных волос, ни колечек в ушах, ни разноцветных одежд. Какой-то древний, как и сам гендер, серый балахон. И пах он не стариком, а пылью веков. Голова почти лишена волос, зато обильно усыпана бледно-коричневыми родинками. Это действительно неправильный гендер. Редкий. Пожалуй, с ним может быть даже интересно. Как он лихо вычислил, что она прибыла с севера!
Она прошла к свободному диванчику.
– Угадали, я точно из Гразида. А вы не храпите? – спросила не столько потому, что действительно опасалась храпа, сколько для того, чтоб хоть что-нибудь спросить, поддержать разговор. Она до сих пор не задумывалась, как звучит ее речь, местные рипенцы действительно рубили слова, а она чуть растягивала окончания. Северяне все «поют» немного.
Гендер опять попытался улыбнуться, морщины на лице раздвинулись, и Атрелла догадалась, что так он улыбается.
– Бессонница – удел стариков, – он поерзал ногами, пытаясь приподняться. – Может быть, познакомимся? Меня зовут Ирваниэль Валехо.
Поразительно, он не назвал клана. Или Валехо – клан?
– Атрелла Орзмунд, – сказала девушка, – а из какого вы клана? Валехо?
– Ни из какого, – ответил гендер, – моего клана больше нет. Был… Я одинок и бездетен.
Атрелла уселась напротив гендера.
– А ты, наверное, дочка известного профессора, лекаря Орзмунда из Гразида? – предположил он. Атрелла покраснела и кивнула. – Я читал его работы. – Гендер деликатно не сказал «читал о нем».
– Он уже не преподает в университете.
– Я слышал и об этом, – Ирваниэль изобразил грустное лицо, и все морщины повисли, – он пытается решить проблему гендерной дистрофии.
– Он делает операции по смене пола ва… ваш… гендерам, – в голосе Атреллы проскочила нотка раздражения.
– Я этого не одобряю, – заявил гендер. – А ты?
– И я, – сказала девушка и невольно улбнулась. – Я из-за этого из дому ушла. С папой поругалась.
Ирваниэль молчал, рассматривая Атреллу.
– Вы меня осуждаете?
– Нет. Это серьезный поступок. Но ты, наверное, нас терпеть не можешь? Хочешь, я попрошу переселить меня в другой номер?
Атрелла замотала головой:
– Нет! Вы совсем не такой, как те гендеры. Не нужно!
Ирваниэль почему-то протер глаза, в которые набежали слезы.
– Ты знаешь, я сотни лет не выходил из библиотеки, и у меня голод общения… очень хочется поговорить с кем-нибудь. Если я тебе надоем, скажи – я буду молчать, а если тебе не трудно, давай разговаривать?
Атреллу насмешило такое предложение, и она прыснула в кулак. Молчаливый гендер – это чудно. Нет, не молчаливый – молчащий, молчавший… и просит общения. Ух, наверное, он действительно очень хочет поговорить! Забавный дядька. И говорит он не так, как все гендеры, а как люди. Коротко и по существу.
– Извините, – сказала она, – это очень необычное предложение.
– Ничего страшного, – гендер совсем не обиделся, – мне будет проще, если ты меня будешь спрашивать, а я поддержу любую тему. Не знаю, что ты захочешь спрашивать. Я ведь все знаю, что пишут, о чем говорят и что мне довелось видеть.
– А чем вы занимались в библиотеке? – спросила Атрелла, разбирая свою сумку.
– Работал, – просто ответил почтенный Валехо, – я главный королевский архивариус Рипена. Архивы – это мое дело. Каждому документу нужен перевод, а я ведь знаю все языки континента и прилегающих островов, и каждому документу нужно отвести место в хранилище, записать в каталог. Это большая работа. Она под силу только гендеру. Правда у меня уже есть помощник, тоже гендер. Но я с ним мало общаюсь. – Гендер сморщился, – очень много болтает не по делу. Я отвык.
– А разве Рипен не стал республикой уже пятьдесят лет назад? – удивилась девушка.
– Да, это была очень интересная история. Пятьдесят два года назад король Феру сам все подготовил и созвал государственный совет – я хорошо помню эти события, если хочешь, могу рассказать.
Атрелла помотала головой:
– Не надо. Я учила историю. Но если короля давно нет, то почему вы – королевский?
Они не заметили за разговором, как транспорт пошел, медленно набирая скорость.
– Так получилось, – сказал Ирваниэль. – Главные архивы находились со времен исхода в королевском замке в Тарборне, ведь с людьми из гибнущего Харанда в страну хлынул поток документов, книг, рукописей, чертежей. Вывозили все, что могли и успели захватить. И все это нужно было как-то сохранить. Вот тогда и был издан указ о создании королевского архива, а я получил назначение только через двести тридцать тригода после наложения проклятия на земли Харанда и начала исхода его жителей. До моего назначения все документы и артефакты складывали в подвале, даже не всегда записывая поступление. И я приступил к сортировке и переводу. Должность моя, какой была, такой и осталась – вот уже тысячу двести двадцать семь лет я – королевский архивариус.
Гендер уже дважды упомянул об исходе. Из истории Атрелла знала о том событии, что произошло чуть больше полутора тысяч лет назад. Выходило, что гендер Валехо был ровесником ему, а может, даже помнил Харанд еще до гибели?.. Все-таки нелюбовь ее к гендерам была не так велика, чтоб отказаться от общения со столь необычным попутчиком.
Ирваниэль все лежал на диванчике, иногда закрывал глаза и впадал в дрему. Впрочем, за его морщинами глаз было почти не видно. Он действительно не храпел, а из-за того, что и дыхание, и сердцебиение у гендеров редки, казалось, будто он умер.
Атрелла не стала беспокоить старика, примостилась у окошка и принялась смотреть на весеннюю природу центрального Рипена. Зеленела трава, выстилавшая землю вдоль дороги. Где-то внизу проплывали занятые своими делами люди, редкие постройки и сады, сады… еще не цветущие, но уже сплошь покрытые розовыми бутонами.
Прошло около часа.
Ирваниэль завозился на диване и, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Сначала поменять название моей должности забыли, а потом сохранили как память и, как говорите вы, молодые, – для прикола.
Атрелла повернулась к гендеру и кивнула:
– Действительно, прикольно. Только я это слово не люблю. Меня воспитывал отец, а он очень строгих правил и все школьные молодежные словечки не признает.
– А мама? – гендер произнес это слово с неожиданным чувством, очень тепло, – в каких вы отношениях?
– А маму я не помню. Мне сказали, что она умерла в родах от кровотечения. Это случается, почему-то иногда с литариями-лекарями.
Гендер не отреагировал на ее слова никак, он закрыл глаза и, покопавшись в памяти, предложил:
– Если тебе интересно, я могу кое-что рассказать о твоем отце, когда он был молод и учился в университете.
Атрелла подскочила от удивления:
– Вы его знали?
– Нет, не знал, – морщины на лице гендера обозначили улыбку. – Но я читал кое-какие документы и кое-что знаю о Витунге Орзмунде.
Девушка жадно уставилась на престарелого гендера:
– Расскажите, пожалуйста!
– Несколько лет назад я получил архивы «Коллегии национального здоровья», – гендер опять повозился на диване, устраиваясь поудобнее. – Так раньше называлось министерство. Фамилия Орзмунд мне знакома, как любому гендеру. Меня заинтересовал этот человек, и я стал более внимательно разбирать все документы, которые прямо или косвенно касались его.
«Все-таки гендеры не умеют говорить коротко», – подумала Атрелла.
Заведя речь на любимую тему, Ирваниэль говорил монотонно, будто читал запечатлевшиеся в памяти документы:
– Вот рапорт полицейского управления Тарборна от пятнадцатого апреля тысяча шестьсот пятнадцатого года… – Атрелла в уме сосчитала, что отцу тогда было, как ей, лет семнадцать-восемнадцать. – Ночью в участок центрального округа были доставлены студенты медицинского факультета И́ндрэ Анко́лимэ, Рели́на Ловинде́рэ и Ви́тунг О́рзмунд. Все трое находились в нетрезвом состоянии. Студенты были задержаны за попыткой пересадки голов кошки и собаки, принадлежавших трактирщику, в заведении которого указанные студенты отмечали сдачу экзамена по оперативной хирургии.
Атрелла рассмеялась:
– Папа такой озорник?
– К рапорту подшиты объяснительные, из которых следовало, что идея и методика операций предложены Релиной. К счастью, трактирщик вызвал полицию, и операция закончилась, не начавшись. «Хирурги» были оштрафованы на десять литов.
Атрелла хохотала до слез.
– Этого не может быть! Папа оперировал кошку? – она уже не смеялась, а стонала от смеха. А Ирваниэль сказал серьезно:
– Гендеры не могут врать, милое дитя. Я рассказываю дословно, как написано в полицейском отчете и рапорте в Коллегию НЗ. Если в этом документе и есть ложь, то не моя. Но я думаю, что все было правдой. Релина Ловиндере в своей объяснительной написала, что таким способом она хотела продемонстрировать свое мастерство друзьям и добиться признания в преводсходстве над ними – лекарями высшего ранга и студентами последнего курса.
Тут до девушки дошло.
– Погодите! Вы сказали, что их соучастницу звали Релина! Так звали мою маму. А Индрэ Анколимэ – это старый друг отца, он мне посох подарил, когда я родилась, – Атрелла показала на стоявший в углу посох.
– Что же случилось?
– Папа сказал, что мама умерла.
С лицом Ирваниэля что-то происходило, но он не улыбался.
– Извини. Это папа так сказал? – гендер вдруг заскрипел, будто в горле появился песок.
– Да, а что? – удивилась Атрелла.
– Я ничего не могу утверждать, девочка, я просто читал один любопытный документ, датированный двадцать девятым февраля одна тысяча шестьсот двадцать пятого года.
Это был год, когда Атрелле исполнилось четыре. Она жадно слушала.
– Докладная из Адмиралтейства: «Двадцатого февраля исследовательским парусником „Созвездие“ к югу от Слемирова архипелага был подобран плот с потерпевшими кораблекрушение паломницами», – гендер замолчал, Атрелла затаила дыхание. – Всего с плота снято одиннадцать человек, все женщины. К рапорту прилагался список имен с документами; так вот, под номером девять значится Релина Ловиндерэ – жрица Безутешной первого ранга.
Атрелла побледнела. Мама – жрица богини Нэре? Этого не может быть! Все лекари – литарии. Может быть, это была другая женщина? Имя и имя рода… если имя может совпасть, то род? Это невероятно.
– Вы уверены, что это она?
– Я ни в чем не могу быть уверен, милая девочка, – гендер подергал себя за нос, – если чего-то не видел или не слышал сам. Я видел и читал документ, о нем тебе и рассказал. Имеет ли та женщина отношение к твоей маме, или она назвалась этим именем с целью скрыть свое истинное – я не знаю. Люди могут обманывать. А ты знаешь нэреитов: для них морально все, что выгодно. С другой стороны, зачем кому-то может быть выгодно назваться именем твоей матери?
Вопрос резонный. Атрелла спросила:
– Господин Ирваниэль, скажите, а что еще было в том рапорте? Откуда плыли те паломницы? Куда их доставил корабль «Созвездие»?
– «Созвездие» высадил их в порту Ларин на северной оконечности острова Орий, сам же продолжил плавание. Дальнейшая судьба паломниц мне неизвестна. А вот откуда плыли?.. – Гендер погрузился в воспоминания и будто прочел по памяти: «…подобраны одиннадцать женщин, назвавшиеся жрицами богини Нэре, следовавшими из порта Хандер на корабле „Элав“ к Слемировым островам с целью поиска развалин протохрама Безутешной».
Атрелла пыталась вспомнить: где это – Хандер? Но Ирваниэль ее опередил:
– Хандер – это маленький порт королевства Кола.
Тут девушка вспомнила: Кола – это полуостров на севере материка, там расположилось одно из самых загадочных государств мира. Все рассказанное старым гендером потрясло ее. Атрелла тихо выскользнула из номера – ей не хотелось, чтобы гендер видел, как она плачет – и пошла по длиннющему пустому коридору. Слезы душили.
Отец всегда уходил от разговоров о маме. «Умерла в родах… меня не было рядом. Лекарь, принимавший тебя, оказался слаб и неопытен», – все, что он рассказал однажды.
Акушерское кровотечение – грозное осложнение родов, когда раньше времени отслаивается послед. Погибнуть могут и мать, и плод, но любой лекарь, более-менее владеющий навыками остановки кровотечений, может спасти или роженицу или ребенка. Главное, быстро отреагировать не первые симптомы – не мешкать ни в коем случае. Это Атрелла хорошо усвоила, однажды летом в Гразидском госпитале ей пришлось самостоятельно бороться с таким недугом минут пятнадцать, пока не подбежали старшие лекари. Какой же бестолочью оказался тот, кто принимал роды у мамы?! Впервые она не поверила словам отца. Но для чего ему обманывать? Почему Лит допустил, чтобы мама умерла?
Это она сможет узнать, только если вернется.
В конце коридора оказалась застекленная дверь, и Атрелла вышла на небольшой балкончик. Задувал теплый весенний ветер, с неба светило солнышко. Девушка присела на лавочку и позволила себе поплакать вволю.
***
Когда Атрелла отправлялась с междугороднего вокзала, на окраине Кренга к причальной мачте швартовался дирижабль из Норскапа. Его зацепили якорями за специальные ушки и подтянули к земле. Экипаж пошел отдыхать, а рабочие тем временем разгрузили отсек с почтой.
Среди посылок и бандеролей на разборку пошли ящики с письмами. Одно было адресовано в Управление безопасности ордена безутешной богини Нэре. Письмо прибыло из Ганевола. Следователь, на всякий случай, обшарив за пять дней герцогство в поисках следов Атреллы, убедился, что вероятной преступницей остается девушка, вписанная пассажиром на лесовоз «Нарвал». Агентам ордена предписывалось осторожно выяснить у команды лесовоза, как зовут девушку и куда она могла направиться дальше.
Письмо попало в орден после полудня, еще около двух часов пролежало в почтовом ящике, и наконец, было вскрыто и прочитано.
Начальник Управления озадачился. Преступления, описанные в письме, достаточно серьезны, чтобы поднять на ноги всех агентов побережья. Но с другой стороны, агент из Норскапа указывал, что лекарка неизвестна, что лечит бесплатно и явила себя очень сильным целителем, в одиночку удалив смертельную опухоль у пожилого мужчины. А нэреитам хорошо известно, что целитель может не только вернуть к жизни умирающего, но и одним прикосновением остановить сердце или парализовать. Безответственный, хулиганствующий лекарь опаснее безумца с ножом в руке. Но ни имени, ни особых примет, ничего конкретного не сообщалось. Кроме перечисления преступлений.
Лекарка – явная литарийка, но, похоже, ни к одному храму или ордену не принадлежит. И раз так, то ее можно без проблем уничтожить, не давая потом никому никаких объяснений.
Вся медицина в Рипене и многих странах мира тщательно регламентирована. Лекарям запрещено исцелять безнадежных больных, поэтому случай с Жаберином Дохоланом – вопиющее нарушение закона! Его давно ждали в царстве Нэре – царстве мертвых, а теперь, из-за этой девчонки, Безутешная не получит его еще долго. Это непорядок! За одно это преступление она может быть уничтожена. А сколько еще она может совершить разных бед?
Начальник вызвал трех агентов и приказал им разыскать гуляющих в порту членов команды «Нарвала» и деликатно за рюмкой чая выяснить все, что можно, об их пассажирке.
К сожалению, капитан Шармин за делами оформления нового фрахта совершенно забыл предупредить команду, что откровенничать насчет Атреллы нежелательно. А впечатления от ее помощи Юргесу были столь велики, что агентам ордена не составило труда узнать: девушку звали Атрелла. Фамилии ее назвать никто из команды не мог, но и этого было уже немало, в совокупности с рассказом об операции, проделанной ею во время шторма. Агенты примчались с докладной к начальнику уже под вечер. К преступлениям добавилось еще одно. Осталось разузнать самую малость – полное имя преступницы. В судовой роли она должна быть вписана.