В самый первый день как-то ничего не запомнилось кроме дикого ужаса. Тогда прилетели сразу несколько – сколько, этого никто не мог сказать – спорили потом, чуть не дрались. Да кто же их считал тогда? Бегали как сумасшедшие, орали, прятались, кто где и как мог. Потом недосчитались одной коровы и трех человек. Когда все закончилось и все немного пришли в себя, собрались в этом же зале, где всегда и собирались по всяким важным и торжественным случаям. Дедушка Сам, старый маг, которого вопреки стараниям священника не изгнали поскольку он приносил общине удачу, сказал тогда, что, как ему кажется, больше такого не будет. Как принесло зло каким-то враждебным ветром, так и унесло дальше. Взяли эти твари свое, ну и все. Можно жить, как жили. И наутро вышли, как всегда, в море на промысел.
И вот, когда лодки были в море и пора было вытягивать сети с добычей, опять прилетели эти… А там-то, в море, куда денешься? Ну, попрыгали с испугу в воду. Так все равно же, весь-то в воду не уйдешь. Не рыба же. А те – что? Опускались до самой воды и когтями да зубами выхватывали барахтающихся. И бесполезно было нырять, ну разве только если ты решил утонуть – тогда да… А так!.. Все равно же вынырнешь. Вот тут и…
В общем, вернулись не все и без рыбы. Да что там – рыба!.. и сети бросили. Не до них.
А на следующий день случилось то, что положило начало их новой, теперешней жизни.
В тот день все мужское население вновь собралось в зале собраний. Никто уже и не думал о том, чтобы выходить на промысел или заниматься какими-то еще делами. Какие дела? То, что произошло вчера… Ведь даже и хоронить некого. Сожрали проклятые твари. На сей раз пятерых сожрали, и, если так пойдет и дальше, то поселок опустеет. Кто следующий?!.
И нелегкая вынесла вперед все того же дедушку Сама. Что-то он начал говорить, старый дурак – молчал бы!.. так нет. Что он там говорил, неважно, но вспомнили, как он убеждал, что беда прошла, что унесло ее ветром, как, бывает, в степи уносит тучу саранчи. И вот кто-то из родственников невернувшихся вчера подскочил к старому магу и тяжелым рыбацким кулаком выбил ему остаток зубов в его лживой вонючей пасти, заставив заткнуться.
И тут раздался крик:
– Летят!
И все вскочили и бросились к двери на улицу. Смотрели, не выходя наружу. Смотрели вверх. А там, в сером облачном небе не спеша совершал свой полет он – Крылатый Змей.
Главное, он был один. Одинокая тварь спускалась по спирали к центру поселка, очевидно рассчитывая на такую же легкую поживу, как и в прошлый раз. Но на сей раз улицы были пусты.
Что подвигло Дауда бен-Шлиегу на этот поступок, он и сам не знал, и потом не мог вспомнить. Мгновенное озарение, импульс, подтолкнувший его, это было что угодно, только не рассудок. Рассудок молчал. Ему нечего было предложить.
Дауд подскочил к злополучному старому магу и, пока все в остолбенении смотрели на то, что он творит, он содрал с него халат, рубаху, сапоги и штаны, Скрученной же, превращенной в некое подобие веревки, рубахой связал за спиной слабые старческие руки и, взвалив тело дедушки Сама на плечо, выскочил на площадь перед Домом Собраний.
Свалив ношу на землю, Дауд задрал голову вверх, туда, где уже совсем близко парило чудовище. Дальше Дауд, действуя опять же импульсивно, по наитию, сделал вот что: он, все так же глядя на распростершую над ним свои крылья смерть, опустился на колени и, воздев руки к небу, заорал:
– Это тебе! Тебе от нас! Возьми и никого больше не трогай!
И, опустив руки, указал на голое тело, лежащее у его ног. После чего развернулся и, стараясь изо всех сил не пуститься бегом, неторопливо зашагал ко входу в Дом Собраний. Навстречу вытаращенным глазам своих земляков. Голову он держал гордо задранной кверху.
Перед ним расступились, но он не пошел внутрь. Он остановился в дверях и развернулся. И в этот миг – это видел и он, и еще другие, те, что тоже торчали у дверей, и кому хватило места, чтобы видеть то, что произошло дальше, в этот самый миг чудовище плавно приземлилось, сложило свои огромные крылья и приступило к трапезе. На сей раз оно не стало уволакивать пожираемую жертву куда-то прочь. Все происходило тут же, на глазах у всех желавших лицезреть этот процесс. Змей не торопясь откусил старику голову. Сразу стало тихо, жертва перестала орать, и все присутствующие почувствовали при этом немалое облегчение. Потом началось поедание собственно тела. Съедено было все. Осталась кровь, впрочем, быстро впитавшаяся в утрамбованный грунт площади, и какие-то мелкие ошметки. Ну, примерно, как на тарелке остаются кусочки пищи и остатки соуса.
Насытившись, змей поднял голову на длинной шее и, повернув ее вбок, внимательно и не моргая уставился на тех, кто пялился на него из дверей Дома Собраний. Голова оказалась близко, так близко, что те, кто не убежал в страхе внутрь, хорошо видели, как медленно закрылись, а потом открылись вновь глаза чудовища. Веки его двигались снизу вверх. Ну, а потом оно задрало свою рогатую голову кверху и заревело. Так люди впервые услышали голос того, кого потом назвали Крылатым Змеем.
Так все началось. А продолжение случилось очень скоро. Змей, взлетев с площади, опустил свою тушу на крышу Дома Собраний, и его стало не видно. О том же, чтобы выйти и посмотреть на него, и речи быть не могло. Никому не хотелось превратиться в то, во что превратился дедушка Сам. Но все, кто был в зале, слышали присутствие Змея на крыше. Слышали и ждали. Ждали чего-то. Чего?..
И дождались.
В небе показались все увеличивающиеся точки. Кто-то начал считать. Сперва их было много, но большая часть стаи отделилась и улетела прочь, а четверо полетели прямо сюда, снижаясь над поселком.
Здание тряхнуло и те, кто смотрел на улицу, увидели, как навстречу приближающейся четверке взлетел змей. Их Змей. Он подлетел близко к тем, он, можно сказать, ворвался в их стаю, и они закружились там, в небе, в каком-то адском хороводе.
Что это было? Драка? Но никто не упал на землю. Клубок крылатых существ мотался в небе, кто там кто разобрать было невозможно, но вот один из них отделился и полетел вниз. Он полетел к ним, а остальные, выстроившись в цепочку, улетели вслед за той стаей, от которой они откололись.
И всем все стало ясно. Особенно, когда этот, уже их, Змей, снова опустился посреди площади и заревел, глядя туда, где толпились зрители. Он был победитель. Он торжествовал. Он только что отвоевал себе право безраздельно владеть этими угодьями. И эти угодья должны были теперь кормить его. Его одного. Это же лучше, чем целую стаю?
– Ему надо что-то дать, – громко сказал Дауд, – он защитил нас от тех. Надо показать, что мы благодарны.
Он оглядел присутствующих, и они под его взглядом стали расползаться к стенам. В полутьме плохо были видны лица, но и так было понятно, что ими владеет ужас. И Дауд, сперва не поняв, что происходит, сообразил и расхохотался.
– Что, разве у нас нечего больше дать, кроме нас самих?
– А что? – Раздался чей-то робкий голос.
– Отдадим теленка, – решил Дауд.
– Это какого? Чьего?
И тогда Дауд произвел то, что вполне можно назвать революцией. Революцией как в способе ведения хозяйственной деятельности, так и мировоззрении своих односельчан.
– Ничьего! – Громко заявил он. – Общего. Теперь, если мы хотим выжить, у нас не должно быть ничего своего, только общее. Иначе – пропадем. Ясно?! – Крикнул он в бледные лица, окружающие его.
– Всю скотину – на один общий скотный двор. Все харчи – в общую кладовую. Рыбу будем ловить вместе, и вместе же ее разделывать и солить. И вообще – теперь все вместе. Только так можно выжить.
И никто с ним не спорил.
А потом он под внимательным взглядом Крылатого Змея, так и лежащего посреди площади, прошел мимо него в дом, где, как он знал, недавно отелилась корова, и скоро вышел оттуда, гоня перед собой совсем еще молоденького теленка, провожаемый горестным мычаньем коровы-матери и печальным взором хозяйки, не рискнувшей без мужа воспротивиться грабежу.
Теленок шарахнулся было прочь от Змея, но Дауд удержал его и подтолкнул к лежащей на земле голове со словами:
– Держи, это тебе. Защищай нас, а мы будем тебя кормить.
Зачем он это говорил? Кому? Этому вот?.. Или своим соседям, которые слышали его? А может быть самому себе? Кто знает…
Но Змей услышал и понял его правильно. Он лениво приподнял голову и ухватил рванувшегося вновь теленка за загривок. Схватил и, без видимых усилий, положил его на землю перед собой. Взглянул на Дауда, моргнул своими глазами, словно поблагодарив за угощение, и стал неторопливо кушать. Наверное после дедушки Сама он еще не успел проголодаться.
А Дауд, постояв немного рядом, кивнул удовлетворенно, да и пошел прочь, туда, где его ждали.
Туда, где ждали именно его!
Именно с этой минуты жизнь в поселке потекла по-другому.
***
В поселке Ай-Даг, испокон существовавшем тут, на берегу залива, жили рыбаки. Рыбная ловля, если это, конечно, не сиденье на берегу с удочкой, занятие коллективное. Вместе выходили в море на лодках, вместе окружали косяк, а потом тянули добычу – уже каждый в свою лодку. Так что привычка к коллективным действиям у жителей была. И был даже свой совет – тонг, на котором совместно решали вопросы как коммерческие, так и бытовые. Он же – этот же самый тонг – мог и судить своих земляков, если было за что. Правда, если речь шла о чем-то серьезном, то того, кто этим судом был признан виновным, везли в город и передавали властям вместе со своим решением. В городе же ему определяли наказание за ту вину, что вменял ему тонг, и либо сажали в тюрьму, либо казнили – в зависимости от тяжести преступления.
В этот совет входили владельцы лодок. Лодка-то была отнюдь не у каждого, так что в состав экипажа каждого такого плавсредства входили еще несколько жителей, как правило члены семейства владельца, но и не только. Так, например, тот же Дауд бен-Шлиегу лодки не имел, а потому и в совет общины попасть шансов у него не было.
Дауд ушел из дома еще подростком, когда умер отец, а мать взял к себе один из местных, сразу невзлюбивший ершистого пацана. Вот и ушел Дауд, и скитался, пока не подрос достаточно, чтобы его взяли в солдаты. А недавно он вернулся, и, судя по тому, что пришел он в казенном обмундировании и с мечом, ушел он, не дожидаясь, пока его демобилизуют по хорошему, а сам. Дезертировал, одним словом. И пришел он сюда, откуда ушел когда-то, а куда ему еще идти-то было? Некуда.
И был Дауд молод, здоров, силен и опытен, но шансов стать полноправным членом общины не имел никаких. Дом, в котором он родился, снесли. Несостоявшийся отчим продал свой баркас, дом и имущество и свалил куда-то, оставив мать на улице. Она пожила еще какое-то время, питаясь подаянием, да так и померла, пока Дауд оттачивал искусство владения мечом в мелких стычках. Так что и он жил пока в чужих домах, у тех хозяев, что брали его на работу. Вот только брали его неохотно, все же рыбаком-то он так и не стал. И уже совсем было решил Дауд опять уходить – уходить хоть куда, да хоть в разбойники. Все лучше, чем тут, жить из милости, да терпеть насмешки.
И тут, вдруг, нате вам!..
***
– Ну, чего застыли? – Обратился Дауд к тем, кто был в зале. – Все теперь. Теперь это будет наш змей. Наш Крылатый Змей! – Повторил он громко и отчетливо, выделяя каждое слово.
– Он будет защищать нас от других. Но его надо будет кормить. Кормить каждый день. Но это лучше, чем если эти твари будут караулить нас и не давать носа высунуть. Тогда-то точно все передохнем, просто с голоду.
– А где же мы ему еды-то столько напасемся? – Раздался чей-то голос из глубины зала. – Рыбой-то он, поди, не питается. Вишь ты, мяса ему подавай, понял?..
– Ну, хочешь, давай тебя скормим. – Среагировал Дауд. Сказав эти страшные слова он улыбнулся, демонстрируя собравшимся, что это была шутка. – А вообще – вопрос серьезный. Я потому и сказал, что все должно стать общим, что свое отдавать жалко, а общее – не очень. Но и общего надолго не хватит. Значит, если мы не хотим подохнуть сами, придется отнять у кого-то.
– Как же… – охнул кто-то.
– А вот так! Теперь как на войне, или ты, или тебя. И жалости ни к кому никакой быть не должно. Пойдем и отнимем. А кто не пойдет, того первого Змею нашему скормим.
Он помолчал, а потом неожиданно рявкнул таким голосом, как рявкали в бою командиры:
– Кто жить не хочет?!
Тишина была ему ответом.
– Вот то-то, – сказал он уже тише, – нет таких.
***
Черт их дернул идти вдоль берега. Но решение было коллегиальным, так что винить в этом было некого. Да, в общем-то, в этом решении была логика. У моря должны же жить люди – рыбаки там, моряки…
С корабля на берег вытащили много. Теперь, глядя на эту гору, было ясно, что упереть все это на себе они не смогут. Но и бросать что-то было жалко. Что ни возьми, все могло пригодиться. Особенно еда, особенно вода. А те же инструменты? Как строить карьеру тому же Халебу среди людей, если у него не будет хотя бы минимального их набора? А и самый минимум, даже после тщательного отбора, тянул на несколько пудов. А что вы хотите – они же железные, а железо – оно тяжелое. Ну, одежда. Те же паруса, наконец. В общем – бросить жалко, а тащить…
Но Халеб все же не зря был инженером. Он, хоть в разговорах и называл себя ученым, был, в отличие от того же Бонифациуса – рафинированного теоретика, именно что практиком. К тому же обладавшим завидным жизненным опытом.
Светило солнце, но пронизывающий влажный ветер заставлял ежиться. В воду лезть не хотелось, категорически. Пересилив себя, Халеб разделся под удивленными взглядами спутников и, держась все за ту же веревку, побрел к брошенному суденышку. В руке у него был топорик.
Из досок, отодранных им от обшивки, он, уже на берегу, сколотил волокушу. На нее водрузили груз и впряглись в привязанные к волокуше веревки. Отчасти еще и поэтому пошли вдоль берега, что тащить это сооружение по влажному песку пляжа было легче, чем переть его по уклону вверх, туда, где и начиналась собственно суша.
Весь день шли без приключений, но и без результата. Берег был все так же пустынен. Поужинали и, взяв с собой все те же полотнища, вскарабкались наверх, туда, где посуше. В этом месте берег уже поднимался довольно высоко. Сами-то взобрались, но волокушу затащить даже пробовать не стали. Бросили вещи и припасы внизу, решив, что за ночь, авось, ничего такого не случится. И точно, наутро обнаружили все оставленное в целости, сохранности и на том же месте.
Двинулись дальше. И чем дальше шли, тем полоска пляжа становилась все уже, а берег справа поднимался все выше и все круче. Если вначале пути это был не слишком крутой подъем из земли и слежавшегося песка, поросший колючками и кустарником, то теперь все больше обнаженного камня возвышалось над ними. Назидательно торчали каменные столбы. Скальные стенки теснили их к морю. На душе становилось нехорошо, беспокойно. Мучило предчувствие тупика.
Предчувствие не обмануло. Скалы ушли резко влево, в воду, загородив дорогу. Путники встали. Халеб долго ходил вдоль скал, задирая голову и почесывая затылок. Он думал, он прикидывал, а потом сказал:
– Давайте, что ли, перекусим. Все равно же стоим.
***
Крылатый Змей, хоть и был прожорливой скотиной, но обязанности свои понял и исполнял честно. Стадо, ставшее общественным, спокойно паслось под его приглядом сверху. Можно стало и на рыбный промысел выходить. Рыбы наловили, так что можно было пока что о голоде не думать. Змей же пару раз спроваживал чужих тварей, и, как бы там они не объяснялись в поднебесье, но те, чужие, улетали куда-то дальше, оставляя поселок во власти нового господина. Драк не было.
Но, так или иначе, а поголовье с каждым днем уменьшалось. Опять же, рыба-рыбой, но ведь и кроме нее многое что надо. Мука скоро кончится, а на приезд торговцев рассчитывать приходилось едва ли. Значит, ни муки, ни соли, ни пшена, ни овса для лошадей… А новые сети? А парусина для лодок? А железо для кузни? Для жизни, оказывается, так много всего надо, о чем даже и не задумываешься, пока оно есть. А когда не станет?