Только на проходной загородного детского дома раздался звонок, который потревожил охранника Антипова, коротавшего смену за игрой «три в ряд».
Игра производила прямо-таки гипнотическое впечатление. Антипов клевал носом, изредка приходя в себя для того, чтобы поменять местами пару сияющих элементов на экране планшета. В приятном полусне охраннику мерещилось, будто бы он запускает руку в мешочек с драгоценными камнями.
Звонок нарушил идиллию с такой бесцеремонностью, что Антипов почувствовал себя привязанным на леску куском мяса в собачьем желудке, а того, кто звонил – тянущим эту леску обратно по пищеводу.
На том неудобства не кончились. Отворив дверь, охранник зажмурился от ударившего в лицо света, а когда снова открыл глаза, оказалось, что незнакомец уже внутри.
— Здравствуйте, - приветливо сказал он и протянул паспорт. – Вас, наверное, предупредили? Я приехал за детьми.
В госте было что-то, что внушало тревогу – смутную, как предчувствие грозы. И в то же время казалось, что эта гроза обойдёт детский дом стороной. По крайней мере, в смену Антипова.
Так что охранник пропустил гостя, тем более, что о том действительно предупреждали, и документы были в порядке.
Первыми, кого он встретил во дворе, были близнецы. Они не были выдумкой, как многие из тех, о ком рассказывали статьи. Более того, причудливое уродство до сих пор их не убило.
Именно поэтому он сюда и приехал.
1.
Часом раньше парадную дверь детского дома несколько раз толкнули изнутри – она отпиралась туго: приходилось наваливаться плечом и одновременно поворачивать ключ, - и распахнули настежь.
Наружу выбежал маленький мальчик. Мальчик был некрасив – фетальный алкогольный синдром оставил отпечаток на его лице. Но крик радости, который издал этот ребёнок, был чист, как утро.
Воспитанников спешили выгнать на прогулку, пока солнце не вошло в силу и не напекло кому-нибудь голову. Они расходились по двору, носившему следы волейбольной разметки. К насосу для надувания воздушных шариков сбегались малыши – вприпрыжку, все в цветных майках, будто разорвалась и рассыпалась упаковка M&Ms.
Последними на улицу вышли близнецы. Вернее, вышел Сергей, а Герман в это время вертел головой по сторонам. Убедившись, что никто не подслушивает, он сказал:
— Смотри, я расковыряю нос до крови. Положат нас в изолятор. Когда все заснут, я сопру ключ от задней двери, и мы свалим. Погуляем в городе, а утром вернёмся.
Сергей пришёл на любимое место, где ложились крест-накрест тени кланявшихся друг другу ив, и опустился на лавочку. Мысли опустились вместе с ним и стали, кажется, вдвое тяжелее. Может, чтобы хватило на двоих.
Дался брату этот город! Контингент детдома обширен: социализируйся не хочу. Герман как раз не хотел. Он стеснялся своего сиротства. Его влекло туда, где на них показывали пальцами, где с наступлением темноты выплёскивалась на улицы отравленная алкоголем толпа – бросить себя им в глаза: вот он я – принимайте таким, какой есть.
— Ночью проверят, а нас нет, - сказал Сергей.
— Ну, подложим что-нибудь в постель, как будто мы на месте. Не будут же они прямо под одеяло заглядывать, - возразил брат не очень уверенно. – Вдруг мы там голые лежим.
— А вдруг мы померли во сне? Это же изолятор! Соображать надо.
— От того, что кровь идёт из носа, ещё никто не умирал.
Может, и так, но физиология близнецов была настолько замысловата, что любое недомогание требовало консилиума. Так что их берегли от носовых кровотечений, и вообще, от всего на свете – на всякий случай. Они оба это знали.
— Короче, ты просто не хочешь, - угрюмо подытожил Герман.
А кто бы захотел на Серёжином месте? Прошлая вылазка в город стоила им конфликта с упырями в спортивках. По итогам дежурной беседы, непостижимой, как пароль, на который не знаешь отзыва («А есть пару рублей? А если найду?»), Герману заехали в глаз. Близнецы убежали бы, но, захваченные врасплох и напуганные, не скоординировали движений, упали, и так далее…
И это ещё не всё. В наказание за самовольный уход близнецам запретили посещать компьютерный класс. А когда в пятницу вечером Серёжа, как обычно, переступил порог швейной мастерской, его отправили восвояси.
Это был страшный удар. Сергей ходил к директору, но тот и слышать ничего не хотел. Сказал: «Оба виноваты, и наказаны тоже оба». Можно понять человека – ему пришлось вызволять близнецов из «обезьянника», куда тех упекли заодно с зачинщиками драки.
Прищурившись, Сергей посмотрел ввысь, куда стремились надутые гелием шарики, пока не натыкались на невидимую преграду, блокировавшую фото- и видеосъёмку в соответствии с законом об охране детства. Их было уже так много, что они почти закрывали небо.
Иногда в конце прогулки Серёжа находил их разорвавшиеся останки, жалкие, как колбасные шкурки, где-нибудь в пыли. Шарикам не дано было покинуть территорию, хотя они могли летать. Что уж говорить о близнецах.
— Чтобы нас упекли в изолятор? Конечно, не хочу. Сбежать всё равно не выйдет, а застрянем мы там недели на две, не меньше.
Герман передёрнул плечами, и Серёжу ненадолго охватило ощущение потери равновесия – как обычно, когда один из них без предупреждения пытался двигаться одновременно с другим. «Будто над обрывом стоишь», - называл это ощущение брат. Хотя откуда ему было знать, ведь над обрывом близнецы ни разу не стояли.
— При чём тут изолятор? Ты в город не хочешь, не прикидывайся.
— Я и не прикидываюсь.
— Ну да, конечно. Ты в лицо мне это скажи.
Сергей достал карманное зеркальце (ворованное, выломанное из пластиковой невсамделишной пудреницы) и посмотрел на отражение брата, но ничего не сказал.
— Сыграем в карты? – предложил Герман. – Кто выиграет, тот до конца дня делает, что хочет.
Обыграть его было легче, чем переубедить, и Серёжа со вздохом уточнил:
— В «дурака»?
— В «двадцать одно».
Едва началась игра, как до близнецов донеслось:
— Мальчик.
Боковым зрением Серёжа заметил ноги в мокасинах из искусственной замши. Мокасины отвлекали. От них исходил слабый запах пыли, прибитой дождём к асфальту. Это навевало мысли о путешествиях и далёких краях, мысли такие лёгкие, легче воздуха, натыкающиеся на невидимую преграду, которая накрывала детский дом – и жизнь близнецов.
«Притворюсь, что не слышал, - решил Серёжа, - может уйдёт».
— Мальчик! – повторил незнакомец уже настойчивее.
У него был акцент человека, выросшего на нежном южном побережье. Не верилось, что побережье существует. Не верилось, что за пределами детского дома и поглотившего его города вообще что-то есть.
— К кому это вы обращаетесь? Вообще-то нас тут двое, - огрызнулся Сергей.
Обычно эта фраза ставила посторонних в тупик. Но сегодня был необычный день, потому что незнакомец ответил:
— К твоему брату. Герман, если не ошибаюсь? У меня к тебе дело, Герман.
От удивления Сергей поднял глаза.
Перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, небритый и загорелый. Это был загар не того благородного бронзового оттенка, которым щеголяли модели с рекламных голограмм. Мужчина как будто давно не мылся. Как цыган: грязный загар и жёлтые глаза, притом один смотрел на Германа, а другой косил на сторону.
— Нам не разрешают говорить с незнакомыми, - сказал Герман извиняющимся тоном.
Косоглазый протянул ему визитную карточку. На ней значилось: «Андрей Грёз».
Что это за фамилия? Не бывает таких фамилий у нормальных людей. Только у тех, кого показывают в убогих реалити-шоу по кабельным каналам. А Сергей этого мужика даже в фильмах ужасов не видел.
На визитке, как стрекозиное крыло, поблескивал водяной знак. Он напоминал ленту Мёбиуса с тремя оборотами. Чуть ниже было напечатано: «Коррекционный детский дом семейного типа».
И, как будто на этом знакомство состоялось, мужчина продолжил:
— Я только что приехал, и города не знаю, а мне нужна кое-какая помощь. В долгу не останусь.
— А что надо делать?
— Помыть мне машину. – Он добавил: - Я заплачу. Две тысячи хватит?
Это многое меняло. Можно было попросить воспитателя закинуть эти деньги близнецам на телефон и сидеть в Интернете, раз уж их не пускали в компьютерный класс. И так отвлечь брата от города.
Машина цвета неухоженной зубной эмали стояла прямо напротив проходной. На капоте, под слоем дорожной пыли – рисунок: калифорнийского типа красавица в одних чулках.
— Моя школьная любовь, - сентиментально объяснил Косоглазый.
Сергею не понравилось, как брат смотрит на Косоглазого. С огромным интересом. Это отражалось в лобовом стекле.
Брат выпросил у завхоза ведро и принялся за дело, а Сергей наблюдал, уронив голову на плечо. Тела он не чувствовал, целиком уступив его брату, и если Косоглазый и заметил это, то не подал вида.
— Вы ведь уже закончили школу?
— Только девять классов.
— Не достаточно?
Герман напрягся.
— А что не так? Два раза в неделю к нам приходят учителя. Нас даже на экзамены возили. И мы сдали их очень хорошо.
И хотя он умолчал о том, что половину ответов за него написал брат (а кто бы смог это проверить), а с одним из экзаменуемых от вида близнецов случился пенный припадок, Сергею понравилось, что Герман заговорил о них обоих.
— А дальше-то что? – поинтересовался Косоглазый.
— В институт поступим, как все. Там и общежитие дадут.
— В институт? А чем вы хотите заниматься?
— Я с людьми работать хочу, - неопределённо ответил Герман, - а Серёга – шить.
— Не буду я шить, когда вырасту. Я… отправлюсь в полярную экспедицию, - выпалил Сергей.
Косоглазый взглянул на него, и глаза весело блеснули. Или так просто показалось из-за его косящего глаза. Чёрт-те что это косоглазие.
— В полярную экспедицию? Но почему?
— Потому что там людей нет.
— Всё, - объявил Герман, - готово.
Он бросил губку в ведро, отошёл на пару шагов и полюбовался результатом. Машина оказалась белого цвета. Красавица переливалась на капоте, как страз Сваровски. Отражала свет.
Они обменялись ещё несколькими фразами – мальчик-урод и мужчина с южным загаром и акцентом. Сергею показалось, что они оба тяготятся разговором. Затем Косоглазый протянул Герману деньги, хлопнул близнецов по плечу и уехал.
«И больше мы его не увидим», - подумал Сергей.
На следующий день Косоглазый вернулся и предложил близнецам уехать с ним.
Кто-то распустил слух, что Косоглазый купил близнецов для съёмок в детской порнографии. Сергей знал, что через пару дней эта байка всем наскучит, и тогда заговорят о торговле органами. К тому времени близнецы будут уже далеко.
Слухам он не верил, но в документах о передаче попечительства расписываться не стал.
— И что теперь? Из-за тебя мы никуда не поедем?! – распекал его Герман, расхаживая из угла в угол в их маленькой спальне. – Ты всегда был эгоистом! Нет бы сразу отказаться, но ты…
— Я тебя не держу. Езжай куда хочешь.
— Не держишь? Надо же, как любезно с твоей стороны! Да если бы я мог поехать куда-то без тебя, я бы так и сделал. Лишь бы никогда тебя больше не видеть!
— Вот, - подхватил Серёжа, - наконец-то ты вспомнил, что нас невозможно разделить. Раз ты переезжаешь, то куда я денусь? Где ты, там и я. Какая-то подпись ничего не меняет.
Подумав, Герман спросил на полтона ниже:
— Разве так можно? Без твоего согласия.
— А кто сказал, что нельзя? Ты когда-нибудь слышал о таких случаях? Лично я – нет! Так почему бы не пользоваться этим в своих интересах?
— Каких ещё интересах? – тупил брат.
— Да таких, что наш новый знакомый может оказаться не таким классным парнем, как ты думаешь! Вдруг он начнёт драться или… - Сергей задумался, что ещё им может угрожать, но в голову ничего не шло. Не пересказывать же слухи, которым он не верил. – Короче, мы тогда просто позвоним в опеку и расскажем, что я ничего не подписывал. Нас в тот же день изымут. Теперь понятно?
— Об этом я не думал…
— А меня это не удивляет. Ты вечно сначала делаешь, а думаешь только потом, если вообще думаешь. Где б ты был, если бы не я!
— Если бы не ты, - ответил Герман, - я был бы уже за тысячу километров отсюда.
Конечно, Серёжа и сам не знал, можно ли так или нет. Но всё прошло гладко, ведь детскому дому не терпелось снять с себя ответственность за близнецов, а Косоглазый, со своей стороны, был в них заинтересован.
Близнецы простились с директором, с теми из воспитателей, которые не ушли в отпуск, с буфетчицей баб Таней, которая всегда норовила положить близнецам обед в одну тарелку вместо двух, приговаривая: «Ты, сынок, каждой головой по очереди кушай». И вот Сергей стоял, поправляя на поникших плечах лямки рюкзака, и оглядывался на место, где прошло его детство.
Высоко в небе над детским домом он вдруг увидел красный воздушный шарик и провожал его глазами, пока тот не слился с красной тряпкой заката.
«Может, это всё и к лучшему», - подумал Сергей и сел в машину.
Начало поездки он проспал. Он сам не заметил, как это произошло, и когда проснулся, солнце уже давно село. Ночная прохлада перетекала через опущенное стекло. Машина никуда не ехала.
— Наконец-то! – сказал Герман и потянулся всем телом. – Косой спросил, можно ли нам фастфуд. Я сказал, что да.
— А нам можно?
— Не знаю. Ты голодный?
Сергей не ответил. Его внимание приковал светодиодный рекламный щит. На нём разворачивалось изображение шёлковой ленты, изнанка которой представляла собой разлохмаченную по краям цифровую матрицу.
Рекламу венчала надпись «Euphorium», и что-то в ней было не так. Что-то причиняло дискомфорт, будто в глаз попала соринка. Приглядевшись, Серёжа понял – того, что он принимал за изнанку, не существовало: лента была свёрнута лентой Мёбиуса.
— Красиво, да? – спросил Герман.
— Что это?
— Сенсорно-эмотивная сеть Эйфориум. Вершина эволюции компьютерных сетей.
Сергей почувствовал себя разочарованным.
— Для задротов все эти сети. Бегство от реальности.
— Много ты понимаешь. Эйфориум – услуга из сегмента luxury, - надменно сказал Герман, как будто сам это изобрёл.
Может, он и не преувеличивал. Сергей попытался представить, сколько стоил рекламный стенд, изготовленный в соответствии с технологией LED, во что обошлись рекламные стенды по всей стране – и не смог. Чтобы окупить затраты на рекламу, доступ в Эйфориум должен был стоить запредельно дорого.
Так что брат всё-таки не преувеличивал.
Но где эмотивная лакшери-сеть, а где коррекционный детский дом и куриные крылышки из KFC, с которыми уже спешил к близнецам Косоглазый, напомнил себе Сергей. И мыслями остановился на крылышках. Тем более, он действительно был голодный.
Казалось, что ночь за пределами машины не сменяется днём. На второй или третий день поездки – Сергей не знал точно, ведь время перестало что-либо значить (впоследствии похожим образом он чувствовал себя лишь однажды, когда ничего исправить было уже нельзя), - он догадался: окна затонированы для того, чтобы прохожие не видели близнецов. Или других, таких же, как они. Тех, кто ездил в этой машине раньше.
А кто-то ездил – Сергей нашёл в кармане солнцезащитного козырька рисунок: мужчина, окружённый чёрточками, как солнце, и рядом – большеголовый ребёнок. И на зеркале заднего вида висела игрушечная сова.
— Вы же говорили, у вас нет маленьких детей, - сказал Серёжа, пренебрежительно щёлкнув по ней пальцами. – Зачем тогда игрушка?
Косоглазый действительно рассказывал, что у него взрослая дочь и четверо мальчиков, таких как близнецы. И много друзей среди бывших воспитанников.
— Это не игрушка, - ответил Косоглазый и поправил сову, которая после Серёжиного тычка покосилась, - а память о доме. Я ведь много времени провожу в разъездах. Когда просыпаешься в разных городах и даже часовых поездах, не обойтись без вещи, которая помогает поддерживать связь с реальностью.