- Владик, будь любезен, скажи, пожалуйста, Мишенька случайно не у тебя? - Да, вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз. И ведь не объяснишь разлюбезной бабушке своего бывшего одноклассника, что ты ни в коем разе не контролируешь её внука и вообще понятия не имеешь, где он и что делает. Парню семнадцать стукнуло, а носятся с ним, как с трёхлеткой.
- Софья Марковна, я сегодня Мишу не видел. А он что, вам ничего не сказал?
- Ай, Владинька, когда он уходил, я готовила. У меня всё так шкворчало, но я думала, что к моим тефтелькам он точно будет. Он никогда их не пропускает. Ты уж, пожалуйста, позвони Алёшеньке, может он что знает. А то мы уже начинаем волноваться.
"Начинаем волноваться", - это значит, что весь дом Эпштейнов уже стоит на ушах, пытаясь найти блудного сына и внука. Мишку они "пасли" всегда, начиная с садика, указывали ему с кем дружить, что читать, на каких девочек обращать внимания и какие брюки носить в школу по пятницам. А Мишка слушался. По большей части, конечно. Даже поступил под влиянием семейки не в художественную школу или, там, на архитектурный, а на экономфак местного универа. Путь "по стопам отца", управляющего одного из крупных городских банков, был предопределён.
- Хорошо. Вы только не волнуйтесь. Я свяжусь с Алексеем и сам вам перезвоню. Найдётся Миша, никуда он не денется.
- Очень на это надеюсь.
Вот тебе и отдохнул после трёх вечерних пар. Теперь Мишку искать надо. Это бабку его я успокоил, а сам заволновался по полной: исчезновение всегда пунктуального Эпштейна - дело нешуточное. Чтобы он не предупредил родаков, о том, что где-то задерживается - нонсенс. Один раз было, что его гоп-стопнули в тёмном переулке, айфону прикрутили ноги, а самому Михаилу начистили физию. Так это с каждым случиться может. Он тогда ко мне притопал, весь в кровище, как швед после Ледового побоища. Привёл подручными средствами его в норму, доставил по адресу. Так что теперь я - первая инстанция, где этого оболтуса ищет бабушка. Не милиция, не морги - я.
Нет, если б это был кто другой, можно было бы предположить, что завис пацан где-нибудь у смазливой девчонки, но это, если только не знать Мишку. Ну, и его семью, конечно. Пока мама с папой не скажут, он на слабый пол и вполглаза не посмотрит. Не то, что мы с Юрасиком. С тем самым, которому и просила позвонить Мишкина бабушка.
Лёшка Юрасик, наш же с Мишкой бывший одноклассник, после школы успел не только жениться, но, кажется, даже заделать ребятёнка. По крайней мере, про то, как там Ирка в последнее время он отвечал неизменным, - "Вроде беременна. В роддоме я уже договорился". Впрочем, если смотреть на его пивное брюхо, так можно подумать, что рожать будет именно он.
- Влад, мы почти спим, - было первое, что выдавил Лешка после моего звонка. Но, узнав, что нужно поискать Мишку, Юрасик тут же проснулся и даже оживился. Искать - это не смотреть скучающим взглядом рядом с засыпающей женой выступление фигуристов, которые вроде как благотворно влияют на развитие плода (мысль, что, если мальчик, то лучше смотреть хоккей, слабым полом почему-то никогда не рассматривается).
- Я скоро, - деловым тоном подвёл Лёха черту под разговором, - Жди.
Эпштейнам звонил уже Юрасик. Он сперва извинялся за то, что заставил их дико волноваться, потом, когда нетерпение на той стороне стало зашкаливать, сообщил, что это он самолично вывез Мишку на этюды к себе на дачу, так как тот его уже давно слёзно умолял об этом. Ну а там, в верховьях Ветлуги, связь сотовая нестабильна, оттого и дозвониться до Михаила сейчас проблематично. Но к выходным внук и сын будет дома и он, Алексей Юрасик, будет главным гарантом его появления.
Лёшка дрожащей рукой опустил трубку на рычаги и стёр пот с покрасневшего лба.
- Фу, вроде уломали. Мойшу-то где искать будем?
А где искать Мишку, могли знать только мы с Лёхой. Потому что тот своё сокровенное не доверял никому, исключая избранных, нас то есть. В школе, да-да, ещё в школе Мишка увлёкся рисованием. Рисовал он всех и всё, рисовал на уроках и на переменах, рисовал на последних страницах тетрадей, да и не только на последних. Рисовал, правда, большей частью карикатуры. На учителей, на одноклассников. Завуч раз даже вышел из себя, когда на двери своего кабинета обнаружил дружеский шарж с ушами ослика Иа-Иа на макушке. Конечно, после того, как "открылись переходы", с рисованием пришлось стать осторожным, но Мишка не был бы Эпштейном, если бы и тут не нашёл для себя чёрный ход. Его отец самолично пробил для отпрыска лицензию, так как карикатуры - это же не картины, а хобби, которое нужно даже будущему банкиру. Вот он, взрослый дядя, имеет слабость собирать израильские марки. А чем карикатуры не вариант? Разностороннее развитие всегда в приоритете.
Открытие порталов застало нас ещё классе в седьмом. И потом весь мир около полугода только это и обсуждал, исследовал и строил гипотезы. А они, порталы, возникли на месте картин, причём никакой чёткой связи между биографией художника и количеством инициированных из его картин порталов не было вообще. Творец мог уже давно червей кормить, а портал всё работал. Правда, только в одну сторону: из рамки в нарисованный образ. Через Шишкина можно было попасть в тайгу, через Айвазовского - на курорт.
Мишка ни лес не море не рисовал. Он вообще ничего ероме шаржей не стряпал. Правда, лишь до тех пор, пока не увлёкся граффити. Ну а малевать на стенах Мишка предпочитал в гордом одиночестве. Пару раз мы с Юрасиком ходили с ним, вроде как за компанию, только не срослось. Посмотреть на шедевр - это одно, а присутствовать при создании - совсем другое. Наше бодрое хихикание за спиной лишь раздражало творца. Хотя, где искать Мишкины шедевры мы всё же знали: "заценить" первыми он звал нас. И вот теперь в одном из этих сверхсекретных мест... Впрочем, о грустном думать не хотелось.
- Пройдёмся по всем.
Мы побывали везде. Мы проверили гаражи в Распановском овраге, мы обошли по берегу Ржавки стену завода, которая была доступна всем графитчикам от начинающих до асов, мы даже залезали в старые казармы расформированного лет десять назад ракетного училища. Мы были во всех Мишкиных местах, о которых знали. Тщетно. Ни Михаила, ни следов его пребывания обнаружено не было. От смазливой одногруппницы Эпштейна ушлый Юрасик узнал, что тот схлопотал на последнем коллоквиуме "неуд", и потому, как истый студент, должен был с горя напиться. А на пересдачу явиться только потом, в состоянии "чуть с бодуна". Ну и, зная всё это, на его отсутствие внимания никто и не обращал. Но, дело-то в том, что Мишка к истым студентам себя не относил, крепче пива не употреблял, и даже о своём провале никому не сообщал. Включая родных. Иначе бы они не были спокойны начиная с того самого вечера, и Софья Марковна обегала бы уже всю университетскую братию, на каждом углу делясь своими эмоциями по поводу пристрастности академиков.
Нашёлся Мишка сам. Утром в четверг, когда вечно бодрый Юрасик, не теряющий надежды даже на эшафоте, изводил телефонными звонками всех известных ему лицензированных и не очень графитчиков. С полицией он перетёр ещё в среду, но, распрощавшись с двумя бутылками "Арарата", не добился от них ничего вразумительного. Среди трупов и задержанных Мишаню никто не зафиксировал.
- Влад, я дома. Подскочи, как сможешь. И Юрасика с собой возьми.
От сердца отлегло. Жив - это главное. А остальное... Раз зовёт, значит, есть что сказать.
- Ты на этюдах у Юрасика, если что, был. Мы тебя отмазали, так что с тебя причитается.
- В курсе. Меня тут уже просветили. Только... впрочем, придёшь, всё сам услышишь. А за то, что мои не волновались вам с Лёхой отдельное сянькью. Так когда ждать?
Прикинув, что и как, договорились на вечер. Идти ко мне Мишка не захотел категорически. Мол, тут история интересная и для родных, а два раза одно и то же пересказывать настроения нет. Это балало Юрасик может и по сотому кругу со всё новыми и новыми подробностями загибать, а у него ораторское искусство так не развито. Что ж, вольному - воля. Вечером были, как штык, запасшись нежными пирожными для Софьи Марковны и огромным пакетом чипсов для всех остальных.
Встречал нас, на удивление, не Мишка и даже не его бабушка. Встречал нас глава семьи, дядя Арон, как мы с детства привыкли называть этого грузного в очках мужчину.
- Пгоходите, пгоходите, только вас и ждём, - указал он нам на Мишкину комнату и сам, не дожидаясь нашей реакции, сразу же тяжело затопал туда.
- Чего это он? - спросил Юрасик и глазами указал в спину удалившемуся Эпштейну старшему. Так немногословен тот никогда не был. Обычно, прежде чем добраться до дислокации друга, приходилось выкладывать тысячу мелочей, включая гастрономические предпочтения двоюродных бабок.
Оставалось только пожать плечами и по персидским коврам проследовать к Мишке. Там уже сидели все: Софья Марковна, мать Михаила, дядя Арон, и, конечно же, сам "пропаданец". Он устроился по-турецки на любимой тахте, а к его боку прижималась худенькая русоволосая девчушка лет десяти с колючим взглядом.
- Ну, вот и вы, наконец-то, - кивнул Мишка и указал нам на свободные стулья.
- А чё, без нас совсем никак? На вот, лопай от пуза. И подружку угости! - Юрасик протянул чипсы на тахту.
- Ты как, будешь? - трепетно, словно сидящее рядом с ним существо было из фарфора, осведомился у девочки Мишка и положил чипсы рядом с ней
Я в свою очередь передал пирожные Софье Марковне, и она тут же упорхнула на кухню, пообещав заварить для всех настоящего индийского.
- Начнём помаленьку, - после небольшого откашливания взял слово виновник всей этой уже тогда казавшейся странноватой истории, и мы непроизвольно притихли. После трёхдневного отсутствия он казался тем же и в то же время каким-то другим. Словно резко повзрослел лет на десять.
Мишка никогда не был хорошим рассказчиком, но сегодня его речь звучала как-то особенно. Или это нам просто казалось так, потому что в то, что он нам поведал в последующие часы, верилось слабо. Между тем, то, что он не лжёт, было очевидно. Врать с такими подробностями не смог бы даже Юрасик. И мы чувствовали это, понимали какой-то пятой точкой и от понимания впитывали каждое его слово, словно Моисеевы заповеди на десяти скрижалях.
А началось всё ещё месяца два назад, когда навалился на нашего друга весенний депресняк, и захотелось ему создать такое граффити, которое бы было солнечным и ясным, в котором бы хотелось жить. Запасшись самыми яркими красками, он отправился к Большой Китайской, да, к той стене завода, возле которой мы с Юрасиком позавчера искали его хладный труп, и, дав волю чувствам, изобразил на ней первобытный лес с выходом на пляж. Яркий, сочный, живой. Вдалеке нарисовал условную фигурку стегозавра, а вблизи... а вблизи он схематично набросал свой автопортрет, словно он входит в тот мир, входит, но ещё не вошёл, одна нога за порогом. И тут... мир ожил. Как такое получилось, Мишка не знал. Да, порой рисунки оживали, превращаясь в порталы, но это было где-то и у кого-то. Оттого и действовал запрет на рисование крупных полотен и строгое лицензирование живописной деятельности. А с нашим Мойшей подобное случилось здесь и сейчас, и он стоял возле стены, не веря в свой успех, свой триумф, не веря, что он, оказывается, тоже может. А потом... потом в нём взыграла жажда странствий, которая жива в каждом мальчишке, будь ему пять или все сорок. Мишка... шагнул в портал.
Первое, что он почувствовал, была застрявшая правая нога. Весь вышел, а нога - там. "Как на картинке", - отметил он мимолётно про себя и, раз уж ему не удалось продефилировать по мезозойскому пляжу, решил хотя бы насладиться окрестностями. И всё было бы ничего, если б не пустяк: им же нарисованный стегозавр отчего-то решил осведомится, что это за новый объект занесло на его охотничью территорию. Экскурсию пришлось резко прервать, мало того, сматываться пришлось буквально из-под носа ящерицы-переростка. На счастье, недорисованная нога позволила втянуть себя обратно. Отдышавшись после стресса, Мишка забрызгал весь свой первый портал из баллончика: мало ли кому придёт в голову отправиться по его следам. Закончить свои дни в компании монстра юрского периода он не пожелал бы даже врагу.
Второй портал получился у него так же неожиданно, как и первый. Получился, наверное, потому, что в тот день стресс накрыл Мишку уж слишком резко, накрыл, едва тот, и так весь на нервах, вернулся домой со своего эконома. И причиной стресса, как ни странно, оказалась его глубокоуважаемая бабушка, которая вдруг решила, что мальчику пора жениться.
- Вот у Фельдманов какая хорошая девочка растёт. Яночка. И симпатичная к тому же.
Мишка Яну Фельдман не знал, да и знать не хотел. Нет, ну где это видано в двадцать первом веке кто-то ещё продолжает вовсю играть в игру "Без меня меня женили"! Мало того, что он вместо любимого дела постигает экономическую теорию и основы финмониторинга, от которых его тошнит и воротит, так теперь за него уже и невесту выбрали. А ведь он свою бабушку знал, знал, что если той что втемяшится - обязательно доведёт до логического конца. И девичья грудь размера не меньше пятого теперь ему гарантирована, как презент за хорошую учёбу. Впрочем, спорить и доказывать своё мнение этим вечером было выше Мишкиных сил и возможностей. Оттого он под благовидным предлогом слинял из дома и, чтобы успокоить нервы, на стене забора расформированного ракетного училища принялся изображать лес у Сиухи, тот лес, где они всей семьёй любили искать грибы по выходным в летний период. Он хорошо помнил опушку и оттого рисовал её сочно и чётко, прописывая и ручей, водопадом низвергавшийся в теснину оврага, и бетонную трубу, лежащую там ещё со времени советских колхозов, и место парковки, на котором редко можно было найти менее трёх авто.