-- Спасибо, Лемке, не ожидал, - повернулся к нему русский, до этого сидевший на старом матрасе, небрежно брошенном в угол помещения, - Как тебя по имени-то?
-- Отто, - нехотя выдавил из себя Лемке. В их части за всё время службы никто так и не поинтересовался его именем. "Лемке" и "Лемке". Иногда "Жирдяй" или "Гора", но те, кто пробовали его так называть, знакомились с пудовым кулаком и больше подобного не повторяли, - Да, вот ещё...
Он отстегнул от ремня фляжку со шнапсом и положил рядом с кастрюлей.
-- С отваром напополам вовнутрь.
Шнапса было немного жаль. Но почему-то сейчас Отто считал правильным поступить именно так.
-- А кто ещё знает о вашем способе лечения чумы? - спросил русский, тяжело поднимаясь и подходя к кастрюле.
-- А никто. Герр майор сказал мне не трепаться, - буркнул Лемке. - Боится, что его сперва пристрелят, а потом разберутся.
-- В условиях войны я вполне такое допускаю, - Русский присел у кастрюли и, оторвав от своей полотняной рубахи край, стал макать его в отвар и смачивать тряпкой волдыри, - А ты, Отто, лучше хватай какой-нибудь забор и - на Ладогу. Если доплывёшь - жив останешься. А там, глядишь, и новую Германию строить будешь. Без фюрера и богатеев. Где каждый получит столько, сколько заслужил.
-- Лечись, русский. - вздохнув, Лемке закрыл дверь на щеколду. Ишь какой - сам в плену, а его агитирует сдаваться. Ведь не даст майор русскому жизни. Не из тех. Кто тот для фон Шаутенбаха? Рабочая скотинка, такая, как денщик или та судомойка, что была у майора, когда они в Риге квартировали. Днём судомойка, а ночью... А ведь сам карточку фрау Эльзы на столе держит. А потом... Перед отъездом, словно бутылку, передал посудомойку въезжавшему офицеру. Лемке сам слышал. Мол, вон та малышка постель погреет чуть ли не за харчи. А кто её довёл до этого? Да, многих они доводили до грани. Вон, Рыжий Кнабе так и вовсе в Варшаве девчонку не старше двенадцати на чердак таскал. Та орала, как резаная. А Кнабе спустился тогда сверху один и долго сетовал на то, что эта маленькая дрянь плюнула в него после того, как он её облагодетельствовал.
-- В рот и получила. Из нагана! - застёгивая ширинку, широко лыбился рыжий ефрейтор. А говорят, что такие - цвет нации. Не очень похоже. Может, на самом деле, стоило послушать русского? До линии фронта он дойдёт, а там...В городе оставаться становилось всё труднее. Русские почему-то не штурмовали его. Наверное, боялись чумы. В их роте уже половина лежит под крестами. И это мало. У других и десятой части от списочного состава не осталось. Перед отбоем фон Шаутенбах не зря заставляет всех их раздеваться до гола, проверяя лично на теле каждого, не появились ли чумные пятна.
Лемке поднялся по лестнице, держась за истёртые перила. Надо ещё начистить майору сапоги, потом сварить на обед суп из тех припрятанных консервов. Себе Лемке давно уже жарил крыс, как и остальной рядовой состав, но майор ведь должен питаться по-особому. Приходилось стараться. Не понравишься - полетишь с должности денщика в окопы передовой. А там старуха с косой никого ждать не станет.
Савельев
Григорий не ожидал, что его вырубит ударом доски по голове белоголовый фриц, но, судьба-злодейка не всегда играет с нами в поддавки. Иногда она играет и в подкидного. В дурака то бишь. А быть дураком неприятно. Особенно, когда у тебя на руках все козыри. Самое паршивое, что в тот же день, когда он приходил за продовольствие на одну из "баз", ему где-то "посчастливилось" подцепить чуму. Лечить болезнь не умели ни наши, ни немцы со своими союзниками. Поговаривали, что её вместе с продовольствием сбросили в Ленинград поддерживающие фрицев англичане, но так ли это на самом деле - не знал никто. Очаги чумы вспыхивали на всём протяжении фронта. Их так и называли "чумными пятнами". Советское командование для локализации болезни расставляло вокруг таких "пятен" сеть блокпостов, сквозь которые ни в ту ни в другую сторону не могла проскочить даже крыса. Всех сдающихся фашистов помещали в строгий карантин недели на две. И только все эти мероприятия позволили избежать эпидемии в рядах Советской Армии. Отдельные случаи - да. Но не массово, как у немцев в окружённом Ленинграде.
- Мы, наверное, войдём туда, когда они или все сдадутся или умрут, - ходили слухи, но что планировал лично Сталин не знал никто. Для получения достоверной информации в очаги болезни регулярно высылались диверсионно-разведывательные группы. Григорий, Маленький Мук и Поджарый входили в одну из них. Перед заброской их заставили выучить места складирования продовольствия и вооружения, план сети подземных коммуникаций, которые можно было использовать в качестве путей перемещения, разговорный язык и ещё много чего. Дабы избежать утечки информации, никто из группы не знал никого кроме своей тройки. Рации тоже не выдавалось. Пеленг у фашистов ещё с сорок второго был налажен что надо. Они и друг друга знали только по прозвищам. Секретность держали на самом высоком уровне. Через неделю после заброски группа должна была уйти, нашумев, как следует, в районе Площади Восстания. Поджарый, будучи старшим группы, скорее всего, уже организовал отход. Это он послал Григория за инструментом и медикаментами - Маленькому Муку накануне в навязанной фрицами перестрелке прострелили руку. Но вот тут-то, уже на "базе", Григория и подкараулил ушлый крестьянин по фамилии Лемке.
Очнувшись в подвале, Савельев сперва даже не понял, где он и что с ним, но... допрос не заставил себя долго ждать. А ещё раньше допроса пришло понимание, что он смертельно болен. Оттого и держался Григорий в кабинете майора вполне непринуждённо: немцы могли его убить, но ведь и без них его век был сосчитан и остановлен. Конечно, можно было погеройствовать, покидаться высокими словами, только кому был нужен весь этот фарс? Фашисты в городе уже не жили, а доживали. Союзники скидывали им продовольствие и вооружение, но нашим группам всё чаще удавалось перехватывать английские посылки. Да и не могли подачки британцев накормить, напоить, а, главное, вылечить самоуничножающуюся группировку немецко-фашистских войск. Тем более, что жали гадов уже по всем фронтам.
В кабинете фон Шаутенбаха на Григория внезапно нашло озарение: он понял по виду из окна, где он находится, адрес дома, в котором обосновался майор. А узнав, Григорий даже радостно улыбнулся. "Савельев, ты везунчик", - прошептал он мысленно себе. Так повезти могло раз в пятилетку и то на большой праздник, ведь в подвале, куда его закрыли, был потайной лаз, соединяющий помещение с сетью полузатопленного метрополитена.
Но вторым и самым главным везением было признание Лемке о том, что чума может лечиться. "У меня есть шанс, - подумал Григорий и, как только шаги блондинистого денщика стихли на лестнице, принялся среди осклизлых кирпичей дальней стены искать те, за которыми была пустота. Время у него ещё было. Силы не оставили больное, но ещё крепкое тело и ближе к полуночи Григорий сумел не только разобрать стену и протиснуться в лаз, но и заложить его за собой. "Вот и всё", - Савельев побрёл по тёмному туннелю, прижимая к себе полупустую кастрюлю с отваром.
Фон Шаутенбах
Утро восьмого июля было похоже на утро седьмого, как брат близнец. То же солнце, обещающее после переползания в зенит стать нестерпимым, та же чума, унёсшая ещё двух разгильдяев из его роты. Нет, ну это надо ж быть такими тупыми, - "Мы только ловили рыбу"... Ловили. Крыс бы лучше ловили. Крыс чума не берёт. А рыбу из Невы мог есть только больной на голову. Потому что больным на голову как раз и место в могиле. Тупее только Лемке. Отпросился сегодня "ну, поискать там чего-то" до обеда. Под расписку отпросился, чтоб патрули не забрали. Отпросился, и только потом Генрих вспомнил, что хотел допросить зачумлённого русского. А кто за ним пойдёт? Где теперь этого денщика искать? Остальные заразятся и подохнут. А этот то ли совсем не брезгливый, то ли везучий не в меру. Говорят, дурням-то как раз и прёт. За всю войну на шкуре блондинистого мордоворота ни одной царапины. Словно Дева Мария сама поклялась привести его домой к белокурой Гретхен. Да есть ли у него Гретхен? Разве что вдова с десятком последышей польстится на его огромную тупую тушу.
Генрих загасил сигарету в реквизированную где-то тем же Лемке пепельницу и, на ходу поправляя портупею, двинулся из здания. Должны были подойти "невские патрули", чтоб доложить текущую обстановку. Обычно, всех-то и вестей было: где и сколько нашли трупов, где потушили пожар, а где...
-- Господин майор, срочное сообщение! - молодой лопоухий сержантик в нечищеных сапожищах вытянулся в струнку.
-- Что случилось?
-- Флаг на русском корабле!
-- Русском корабле? Русские в Финском заливе?
С Финского Ленинград (до чего противно каждый раз называть так город, а переименовать руководство почему-то всё ещё не догадалось) заминировали ещё в сорок первом. Чтобы русские не выбрались. Но русские ушли, а мины остались. Узкие проходы, конечно, были известны, но... Местные лоцманы поголовно выбились болезнью, а с материка в чумной город никто и не рвался. Да и в небе над Балтикой давно уже самолёты коммунистов ситуацию держали под контролем.
-- Никак нет! Русский флаг над потопленным...
-- ??
Потопленный корабль был в городе один. Это не считая уничтоженного ещё в начале войны флота русских близ Кронштадта. Кораблём, о котором говорил сержант, мог быть лишь тот, с которого и началась вся красная вакханалия. Его русские чтили, словно французы свою башню, но...увести его на свой север с медведями всё же не смогли. Они в сорок первом ничего не могли. Оттого и затопили, прохудив днище. Корабль так и лежал, слегка накренясь, и его хорошо простреливаемая палуба лишь сантиметров на двадцать поднималась над уровнем воды в реке.
-- И никто не видел?
-- Никак нет!
-- Ты сейчас возьмёшь первый взвод и лично его снимешь. Я прослежу. Готовь грузовик.
-- Так точно!
Сержант щёлкнул каблуками и убежал во двор. Да, этот мальчишка положит всё отделение, стараясь выслужиться перед начальством. И за что таких повышают? Авторитета среди роты - ноль. Знаний... Ну, школьный курс, судя по всему, до войны осилил. Говорит, что сам ушёл в армию со второго курса Гёттингенcкого университета. Только, кто ж теперь проверит? Ну да, неважно всё это. Главное - снять красную тряпку, которая позорит уже не первый час всю Германию и лично его. Позорит уже тем, что висит.
Грузовик с десятком бойцов ждал у подъезда, когда Генрих, натягивая лайковую перчатку на свою суховатую кисть, вышел из парадного.
-- Сержант! Почему сапоги не начищены? Завтра снова твой наряд.
-- А флаг?
-- Флаг подождёт. Ты солдат великой армии или русская свинья? Весь взвод - на поверку.
Русской свиньёй подчинённому быть не хотелось. Не успел майор выкурить очередную сигарету, как лопоухий сержант уже орал на рядовых, которые, ворча и матерясь, спешно приводили себя в порядок.
-- Распустились, - поморщился Шаутенбах, осматривая отделение. Вот что значит - отсутствие дисциплины. Приехали сюда, как на экскурсию. Были бы бабы, только и занимались тем же, чем и в Польше: пьянством и развратом. А потом води каждого к фельдшеру на предмет сифилиса. А всё начинается с невычищеных сапог и грязных подворотничков.
Указав паре особо растрёпанных субъектов подтянуть ремни и заставив всех начистить до блески гуталином сапоги (хоть этого добра завались), фон Шаутенбах обратил внимание на водителя, который, словно всё это время провёл в какой-то параллельной вселенной, преспокойно посапывал в кабине грузовичка.
-- Крюгер! - рявкнул Герман так, что, казалось, ещё не разбитые стёкла в соседних домах не выдержат, - Ты что у нас, дружок Геринга?
Бедняга Крюгер, не подчинявшийся непосредственно фон Шаутенбаху, чуть ли не на карачках вывалился из кабины.
-- Кто не экономит бензин? Фюрер тебе его из личных запасов слать должен?
-- Я...
-- На своей моче ездить будешь, ублюдок! Я доложу, кому следует. Чтоб через десять минут были у этого русского корыта. И ты, дрянь, взойдёшь на него первым! Страна не забудет героя.
Карта была сыграна тонко. Если Крюгер взорвётся - невелика потеря. Он не из роты Генриха, и майор за него не в ответе. А если нет - честь и слава за снятую тряпку водитель всё равно не получит. Ведь формальным исполнителем останется подразделение фон Шаутенбаха. Впрочем, и отказаться Крюгер не мог. Тогда будет пахнуть неподчинением, а за него... пуля в лоб приводит в чувство даже мертвеца.
Герман трясся в кабине, а грузовичок, хоть и не с такой скоростью, как хотелось бы фон Шаутенбаху, летел по улицам старого города.
-- Вон оно... Дальше не поеду, - вдруг мины...
-- Не поедешь, так пойдёшь. Взвод, цепью. Интервал - один метр. Первым Крюгер, за ним - сержант.