- О, конечно, ты думаешь, что я - это она; но это не так. Я намного лучше. Она, по сравнению со мной, надоедливая старушка. Я понравлюсь тебе гораздо больше.
Кэрролл был слишком смущен, чтобы что-то сказать, но он был врачом, и не мог не задуматься о причине такой странной метаморфозы. Естественно, он подумал о гипнозе, и тут же сообразил, что Элис с удивительной быстротой погрузилась в гипнотическое состояние, едва взглянув на блестящую точку на стене дома напротив. Каков может быть результат или что означают произнесенные ею слова, он не мог даже предположить.
- Не смотри на меня так, - продолжала девушка. - Меня зовут Дженни.
- О, - смущенно повторил он. - Вы - Дженни?
- Да, я - Дженни, и я стою шестерых таких глупых Элис, как та, с какой ты помолвлен.
Он легонько взял ее за плечи и посмотрел на нее, стараясь успокоиться, а также надеясь увидеть что-то, что поможет ему разобраться с ситуацией. Ее глаза необыкновенно сияли и, казалось, светились лукавством, совершенно не характерным для Элис. Щеки раскраснелись, но не болезненным румянцем, а здоровым, усталость, так беспокоившая его, исчезла с ее лица. Когда он взглянул на нее, она дерзко вскинула голову.
- Можешь смотреть на меня, сколько хочешь, - весело сказала она. - Мне это ничуть не неприятно. Тебе не кажется, что я выгляжу лучше, чем она?
Он был убежден: Элис сама не понимает, что говорит, и невольно воскликнул:
- Элис, не надо! Мне это не нравится!
Она надула губки, ставшие еще краснее и полнее, чем он когда-либо видел, и скорчила забавную гримасу.
- Говорю тебе, я не Элис. Поцелуй меня.
За все долгое время их помолвки, Элис ни разу не просила его ни о чем подобном, и эта просьба задела его. Вместо того, чтобы ее исполнить, он опустил руки и отвернулся. Она пронзительно рассмеялась.
- О, ты не хочешь меня поцеловать? Я считала вежливостью - делать то, что просит леди! Ну, если не сейчас, то когда-нибудь потом. Тебе наверняка захочется это сделать, когда ты узнаешь меня получше.
Она отстранилась, но он схватил ее за руку.
- Стой! - произнес он со всей решимостью, на какую только был способен. - Элис, очнись! Давай покончим с этими глупостями!
На лице девушки появилось тревожное выражение, затем - умоляющее.
- Не прогоняй меня! Все будет хорошо! Не проси ее вернуться!
- Элис, - повторил он, крепко сжимая ее руку, - очнись!
- Ты делаешь мне больно! - жалобно воскликнула она. - Очень больно! Я ухожу.
Блеск исчез из ее глаз; неуловимые, почти неопределенные, изменения, казалось, произошли с ее фигурой, прежнее усталое выражение, подобно туману, вновь растеклось по ее лицу, - и вот уже хорошо знакомая Элис стояла перед ним, проводя рукой по глазам.
- Что случилось? - испуганно спросила она. - Я упала в обморок?
Он понимал, что это его взгляд, должно быть, встревожил ее, и отчаянно пытался говорить легко и непринужденно.
- Думаю, ты была к этому близка, - ответил он как можно естественнее. - Но теперь все в порядке.
В течение нескольких последующих дней ничего необычного не произошло. Кэрролл внимательно наблюдал за Элис и окунулся в литературу, посвященную гипнозу, какую только мог раздобыть. Он не был уверен, что после недели напряженного чтения этот вопрос стал для него яснее, чем был прежде, но он, по крайней мере, в полной мере ознакомился с набором терминов номенклатуры животного магнетизма. Он осторожно расспросил Эбби и узнал, что Элис иногда бормочет то, что старая служанка называла "заклинаниями, в то время когда становится сама не своя". Друг-специалист очень интересовался тем, что доктор Кэрролл мог рассказать ему об этом деле.
- Очевидно, это подсознательное "я" прорывается наружу, - сказал он. - Я сталкивался с несколькими подобными случаями, но только с одним, когда пациент не был загипнотизирован кем-то другим.
- Но что мне делать? - спросил Джордж. - Мне не нужны никакие подсознательные "я". Мне нужна девушка, которую я знаю.
- Ей нужно поправить здоровье, - посоветовал друг. - Ты говоришь, у нее больше нет необходимости заботиться о бабушке. Ей нужен отдых. Это единственное, что я могу посоветовать. Она ведь на самом деле не больна?
- Не знаю, как к этому относиться, - ответил Кэрролл. - Ее нельзя назвать здоровой, когда она "исчезает" так, как это случилось на днях. Говорю тебе, это было ужасно, просто ужасно!
Шли дни, Джордж снова имел сверхъестественный опыт общения с Дженни. Элис рассматривала бабушкины вещи и, когда он окликнул ее, подошла к нему с ожерельем из стразов, скользивших у нее между пальцев.
- Видишь, - обратилась она к нему в приподнятой манере, которую он слишком живо помнил, - разве оно не веселенькое? Я хотела надеть его, но я - в ее одежде, а она всегда одевается в унылые тона.
Кэрролл испытал шок и попытался прийти в себя.
- Конечно, ты одета подобающим образом, Элис, - сказал он. - Ведь прошло всего лишь полгода, как умерла твоя бабушка.
Она скорчила веселую, насмешливую гримасу.
- Не притворяйся, будто не знаешь, что я - Дженни, - произнесла она. - Я видела, ты узнал меня, как только услышал. Фи! Она вошла бы в комнату вот так.
Она бросилась к двери, развернулась и приблизилась, опустив голову и полуприкрыв глаза.
- Как поживаешь, дорогой? - приветствовала она его, так похоже изобразив голос Элис, что он невольно рассмеялся.
Дженни тоже рассмеялась и совершила пируэт, держа ожерелье над головой.
- Разве не замечательно? - воскликнула она, остановившись перед ним и слегка склонив голову. - Она и полминуты не может смотреть на что-нибудь яркое, чтобы не исчезнуть, - и тогда наступает мое время. Однако прежде чем снова уйти, в этот раз я помещу на видные места все блестящие вещи, какие только смогу найти.
У Кэрролла появилось отвратительное ощущение, как будто любимая им девушка сошла с ума прямо у него на глазах; но она одновременно была совершенно другой, так что это ощущение исчезло почти сразу же после того, как возникло. Это определенно была не та Элис, которую он знал. Он не мог говорить с ней как со своей невестой, но не мог - и как с совершенно посторонним человеком. Он был слишком обескуражен и сбит с толку, чтобы понять, как ему следует вести себя, а она стояла перед ним и улыбалась ему, словно бы полностью осознавая, что происходит в его голове.
- Тебе известно, что я сделала с ее письмом? - спросила Дженни с улыбкой, вызванной, по всей видимости, воспоминанием.
- Да, - ответил он так, словно вопрос был задан третьим лицом.
- Это было ужасно глупое письмо, - продолжала девушка. - Я не хочу, чтобы она тебе писала. Ты должен принадлежать мне.
У него не было ни времени, ни необходимого хладнокровия, чтобы осознать свои чувства, но он принял факт существования Дженни, как вполне самостоятельной личности.
- Ты для меня ничего не значишь, - сказал он. - Я помолвлен с Элис.
- О, все в порядке. Я это знаю. Я знаю о ней все, гораздо больше, чем ты. Но, повторяю, тебе лучше жениться на мне. Я - такая же девушка, как та, с которой ты помолвлен.
- А где Элис? - спросил он.
- С ней все в порядке. Она где-то здесь. Наверное, спит. Я не хочу говорить о ней. Она мне никогда не нравилась.
- Тогда расскажи о себе. Когда Элис здесь, где ты?
- Фу, какие глупости. Я бы предпочла поговорить о том, что мы будем делать, когда поженимся. Мы сразу же поедем за границу?
- У нас будет достаточно времени поговорить об этом, когда появится хоть какая-то перспектива нашей свадьбы.
- На днях ты отказался поцеловать меня, - сказала Дженни, обвивая ожерелье вокруг своей шеи и наклоняясь так, что ее лицо оказалось очень близко к его лицу.
Гнев, почти первобытный, охватил его. Он сорвал с нее ожерелье и отшвырнул в сторону. Затем, как и в прошлый раз, схватил девушку за запястья.
- Уходи! - приказал он. - Пусть вернется Элис!
- Ты делаешь мне больно! - воскликнула она. - Я не выношу боли! Отпусти меня!
Он сжал ее запястья еще крепче.
- Если ты не уйдешь, тебе будет еще больнее. Я не позволю тебе так поступать с Элис.
Ее взгляд затуманился, веки опустились, и он ослабил хватку, осознав, что Элис вернулась.
- Джордж, - произнесла она своим обычным голосом. - Я и не знала, что ты здесь.
Он обнял ее с чувством, близким к истерике, и тут же постарался рассеять ее тревогу, вызванную в ней его явным волнением.
Со временем Дженни стала появляться все чаще. Тот факт, что эта внутренняя сущность делила с Элис одно тело, казалось, облегчал ее появление. Элис становилась все более восприимчива к условиям, позволявшим Дженни появляться. Кэрроллу было ясно, что с каждым разом, когда ей удавалось овладеть сознанием, - он так выражался, полностью осознавая, к какой путанице приводит эта фраза, - она становилась все сильнее. Он тревожился все больше и больше, одновременно росло его недоумение. Иногда дело представлялось его профессиональному уму как медицинский случай, представляющий огромный интерес; иногда оно казалось ему капризом, иронией судьбы; он любил Элис, испытывал к ней жалость и был опечален происходящим. Он видел, что она совершенно не сознает грозящей ей опасности, - поскольку она ничего не знала о своем таинственном двойнике, - утраты ее собственной личности.
Самое любопытное, что пришло ему в голову, - Дженни представляла собой личность столь же осязаемую, столь же самостоятельную, что и Элис. Он не позволял себе поощрять ее присутствие, несмотря на то, что естественное любопытство и профессиональный интерес подталкивали его к изучению ее особенностей. Он всегда стремился к тому, чтобы она как можно скорее покинула тело, в которое вторглась, - он упрямо настаивал на этом, - подобно некоему злому духу. Вскоре он понял, что ее страх перед физической болью чрезмерен; подобно ребенку, ее лучше всего заставить поступать, как он считал нужным, под страхом наказания; и он в течение длительного времени пугал ее угрозами причинить ей боль, если она не уйдет. Но шли дни, и она стала смеяться над этими угрозами, тогда он был вынужден перейти от угроз к действию. Поначалу пожатия рук вполне хватало, но крепость сжатия приходилось увеличивать, поскольку Дженни решила, что он не осмелится зайти в своих действиях далеко, и однажды он обнаружил, что сильно вывернул девушке руку, в своих стараниях изгнать "злого духа". Мысль о том, что он может ранить Элис, пришла к нему так внезапно, что он сдался бы, если бы в этот момент его невеста не "вернулась". Как бы там ни было, он чувствовал себя так скверно, что, сославшись на неотложное дело, поспешил покинуть дом.
Со временем он стал испытывать и другие чувства, что было для него гораздо хуже. Он начал ощущать сильное влечение к этой смеющейся девушке, бросавшей ему вызов, смотревшей на него глазами Элис, но полными радости; которая искушала его губами Элис, такими зовущими, такими очаровательными; которая обладала телом его невесты, но, вдобавок, теми грацией и соблазнительностью, какие напрочь отсутствовали у Элис. Он начал ощущать желание, за которым сразу же следовали стыд и презрение к самому себе. Он понимал, что обманывает Элис, оказавшись во власти болезненного и сбивающего с толку парадокса; он оскорблял ее самым унизительным образом, поддаваясь чувственной привлекательности той, которая завладевала ее телом. Дженни была настолько самостоятельной, одновременно отличаясь от Элис и отождествляясь с ней, что он пришел в полное замешательство. Дело было не только в том, что разум отказывал ему в логическом решении, ему не подсказывали решения даже чувства. Дженни не являлась образцом этики и морали. Он испытывал отвращение к самому себе за то, что позволил ей затронуть его, но, чисто по-человечески, его мужская натура не могла остаться равнодушной к ее чарам; и эта невозможность отделить чувства к Элис от чувств к Дженни, или хотя бы примирить их, приводила его в состояние душевного смятения, столь же болезненного, сколь и безнадежного.