– Толкайте, – тихо сказала старушка.
Легкий толчок… и лежащее на самом краю тело беззвучно кануло в черноту трещины. Исчезло. Спустя несколько секунд послышался легкий шлепок удара. Сколько же здесь метров?
Тогда-то, попросив фонарик, я повернулся и, пока остальные с опущенными головами стояли у трещины поглотившей очередного старика, прошелся до дверей кладбища. И насчитал два длинных извилистых уже посеревших ледовых языка, присыпанных каменной крошкой. Да уж… тут не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться – это запечатанные льдом трещины, что уже до отказа заполнились трупами почивших жителей Бункера. Пока шли к еще не заполненной трещине, шагали прямо по братским могилам. Крутнувшись, посветил фонариком по сторонам, глянул на стены. Ничего. Ни единой таблички с именем или датой. Все братские могилы безымянные. И кто знает, сколько там тесно прижатых друг к другу трупов в тряпичных саванах. Бункер уже стар…
И вот это нормальный конец? Получить местечко в ледяной безымянной братской могиле спустя сорок лет заключения и еще скольких-то лет бездумной и по сути бессмысленной жизни в Бункере? Ежась от холода, старушка прочтет торопливую поминальную молитву, тело сбросят в глубокую могилу и человека тут же забудут навсегда.
Я такого не хочу.
– Идешь, парень?
– Я сейчас, – отозвался я, и заметавшееся эхо многократно повторило мои слова.
Здесь надо разговаривать потише.
– Фонарик верну, – уже тише добавил я.
– Хорошо. Не задерживайся здесь, парень. Не надо.
– Ага.
Когда тяжело шагающие старики ушли, я, подсвечивая себе фонариком, задумчиво прошелся по кладбище, изучив его размеры и поглядев в глубокие трещины. На одном из зубцов скалистой стены, используемой сейчас братской «могилы», висел зацепившийся саван. Вместе с содержимым. Из прорванной дыры торчала покрытая белоснежным инеем босая нога. Отчетливо видны очертания скорбно склонившейся головы. Проклятье. Даже скинуть нормально не смогли. И висит теперь мертвый человек над бездной… Нехорошо так.
Нет. Ну уж нет!
Я не знаю, когда придет мой черед умирать. Но лежать на этом кладбище не хочу. Уж пусть лучше меня съедят здешние медведи, а остатки подъедят снежные черви. Все лучше будет, чем сломанной куклой висеть на стене…
Возвращаясь к выходу, переложил фонарь из одной руки в другую. Луч света дернулся. И на краю одной из засыпанных трещин я заметил какой-то бугор. Кучка льда и мелкого камня. По цвету она не отличалась, но была в ней какая-то странность. Через мгновение я понял, что привлекло мое внимание – рыхлость этой кучки. Тут захоронение древнее. Там вповалку лежат старые поколения Бункера. И накрывший их слой льда и снега давным-давно спрессовался до каменной плотности. Тут не могло быть никакой рыхлости. Но в этом месте она имелась.
Опустившись на колени, ткнул лезвием ножа. И оно легко погрузилось на всю длину, послышался скрежет ледяного крошева. Оглядевшись, убедился, что никто за мной не наблюдает. И быстро выгреб битый лед. Образовалась яма. Глубиной сантиметров в шестьдесят. Следом вскрытая промороженная тряпка. А под ней – истерзанное человеческое бедро, лишенное изрядного количества плоти. В стороне пустое место с парой костей – тут должна была находиться вторая нога.
Вот это да…
Слухи подтвердились.
Пару дней назад я случайно разговорился с живущей в Центре старушкой. Полноватая, вечно голодная, с бегающими глазками, она все жаловалась на скудность кормежки. Могли бы, мол, побольше и погуще наваливать. Жалеют еды! И мимоходом, хихикая, пощелкивая несколькими оставшимися зубами, упомянула, что не все, как она, довольствуются положенной нормой. Кое-кто добывает мясцо самостоятельно и готовит потихоньку, выдавая его за медвежье. А порой, мол, даже и угощает тех, кто не задает лишних вопросов. Насторожившись, я задал пару уточняющих вопросов, но старушка уже переключилась на другую тему и лишь отмахивалась – ерунда, мол, шутки у нее такие. Но глазки стали бегать еще пуще. Тогда-то я и записал в список вопрос о людоедах.
И вот оно доказательство. Кто-то из жителей Бункера нет-нет да и наведывается на кладбище и потихоньку рубит здесь промороженное мясцо. В кашу. Для навара. И кладбище для этой таинственной личности представляется скорее вечно полным холодильником с мясными деликатесами, а не местом упокоения и без того настрадавшихся людей.
Это что-то серьезное? Большая проблема?
Подумав, отрицательно покачал головой. Нет. Просто неприятная мелочь. Кто-то из старичков слегка потерял моральные ориентиры. Исправить легко. Но лично я этим заниматься не собираюсь.
Невольно пришло в голову – а если в Бункере полностью кончится мясо и некому будет пойти на охоту? Как долго кладбище будет оставаться неоскверненным? Как скоро сюда придут голодные люди и вскроют могилы, чтобы утолить голод? Может, поэтому могилы в таком виде, чтобы их было легко вскрыть в случае нужды?
Бред? Да нет. Это вполне может оказаться реальностью. В земной истории немало случаев, когда вынужденный каннибализм спасал потерпевших крушение и оказавшихся на незаселенных территориях или посреди океана. В здешних страшных условиях, в этом ледяному аду – вполне нормально иметь под боком аварийный запас пищи. На самый крайний случай. Как по мне – вполне разумно. Смогу ли я в случае нужды съесть кусок некогда разумного мяса? Да. Смогу. Это вопрос выживания и этические нормы здесь вторичны.
Охранники у ворот не сменились. Сидели себе спокойненько на высоких стульях и лениво играли в карты. При виде меня отложили игру. Глянули вопросительно. Подойдя ближе, тихонько заговорил:
– Сегодня умер Федор. И мы его похоронили.
– Пусть земля ему будет пухом, – вздохнул один из стариков, осеняя себя крестом.
– Это да, – кивнул я. – Пусть спит покойно. Но дело в другом. Я на кладбище был первый раз, поэтому задержался, осмотрелся. И нашел там пробои льда в старых могилах. Ямы глубокие во льду. А внутри – чьи-то чуток искромсанные человечьи ляжки. Среди нас живет людоед, мужики. Мне не верите – пошлите кого-нибудь, пусть посмотрит на могилки. Яму я только слегка ледком прикрыл.
– Да твою же мать! – в сердцах выругался охранник, ударив ладонью по столу. – Вот только этого нам и не хватало! Какая тварь, а? Вот какая тварь? Тьфу! Не кормят, что ли? Или пайку отобрали? А может, просто башкой двинулся?
– По кексам и рыбе тюремным скучает, – добавил второй. И сам не заметил, что в его голосе прозвучала отчетливая тоска. Этот уж точно скучает по сладкой сдобе. Он даже слюну сглотнул невольно.
– Мое дело сказать о проблеме, – пожал я плечами. – Совет, может, непрошенный, вы и сами люди опытные. Но, на мой взгляд, шухера наводить не надо. Если толпа на кладбище прибежит и начнет там массовые раскопки… люди всполошатся. Если есть у вас кто из жителей Холла надежный – пусть проследит тихонько за тем, кто на могилки наведывается. Это наверняка одиночка.
– Мы разберемся, – кивнул старший. – Возьми.
– Что это?
– Десять талонов.
– Нет, – отказался я. – Не надо.
– Чего так?
– Я не информатор платный, – мягко ответил я. – Просто, если среди нас людоед, – это общая проблема. Вдруг его перемкнет однажды и начнет живых кромсать, а не мертвых. Ни к чему это.
– Ну сам смотри… и не переживай. Найдем мы его и потолкуем.
– Если это мужчина, – заметил я. – Может, и женщина.
– Подозреваешь кого?
– Нет. Просто к слову.
– То же верно. Спасибо тебе, Гни… парень.
– Да не за что, – махнул я рукой и направился к Холлу.
Все мысли о тихом людоеде вылетели из головы, когда снизу донесся горестный вопль. Слетев по лестнице, закрутил головой. Что произошло? Котел с супом опрокинули?
Вопль повторился. И на этот раз прилетел сверху, из-под потолка. Глянув вверх, я бросился к нарам. Кричали из хижины главного охотника Антипия. Не успел преодолеть и пары этажей, в спешке хватаясь за раскачивающиеся конструкции, в хижине заплакали в голос:
– Да на кого же ты нас покинул, касатик! Добытчик ты наш! Кормилец! Что же теперь будет!
– Ты по человеку плачь, дура! А не по себе убивайся!
– Ой, с голоду помрем, – не унималась старушка. – Ой, конец нам пришел…
Пробежав по мостику, пролетел через веранду и оказался в крохотной комнатушке. На стенах аккуратно висит снаряжение. У окошка небольшой столик с парой книг. На низкой кровати вытянулся Антипий со скрещенными на груди руками. Под руками листок. Лицо умиротворенное. Уже заострившееся.
Чтоб меня…
Невольно схватился за косяк. Вы обалдели, люди?
– Ну и охота выдалась, – вздохнул тяжело старик и косо на меня глянул. – Ты на себя грех не бери. Часто такое случается.
– В смысле – часто?
– Что после охоты люди мрут как мухи. Старые мы, парень. Очень старые. И очень усталые. Где еще видано, чтобы старики под восемьдесят лет на зимнюю охоту хаживали? Да еще с рогатинами. И на медведя. Так что знай – здесь такое случается. И ты тут ни при чем. Это вот Антипия считали заговоренным. Но и он уже не хотел ходить на охоту. И не пошел бы. Да последний раз из шести охотников ни один не вернулся. Так и не ведаем, что с ними сталось.
– Вот как, – кивнул я, глядя на Антипия. – Вот как… да на себя грех брать и не думал. Черт…
– Ты выйди-ка, – шуганул седобородый перешедшую на тихое поскуливание бабку. – Хватит о себе переживать, перечница старая! Тьфу! Человек умер, а ты о мясе переживаешь!
– Жрать что будем? – окрысилась бабка. – Ты, что ли, на охоту пойдешь? А?
– Мясо будет, уважаемая, – ровно произнес я. – Выйдите, пожалуйста. Дайте с Антипием попрощаться.
– Выйду, касатик, выйду, – тут же подобрела старуха, бросив на меня оценивающий взгляд. – Слова охотника как не послушать. Выйду. Теперь на тебя у нас все надежды, милай. Помрем мы без тебя. Ты уж не забывай нас немощных. Без сладкого мясца жить тошно…
Дождавшись, когда заботящаяся лишь о себе старуха покинет хижину, я подошел к узкой кровати и немного постоял над Антипием. Выражение лица спокойное. Расслабленное. Листок бумаги под руками. Осторожно вытащив его, поднес ближе к глазам. Темновато здесь.
«Все имущество мое отдать лучшему охотнику и никому более! Антипий».
И размашистая уверенная подпись. Листок бумаги старый и явно был несколько раз сложен и, скорей всего, хранился вон в той раскрытой книге, что лежит на столе. И я не удивлюсь, если старый охотник каждый раз, когда ложился в постель, не забывал достать и развернуть листок с коротким завещанием. Ведь в силу своего возраста он не мог быть уверен, что проснется на следующее утро.
– Владей, охотник! – хлопнул меня по плечу старик. Хлопнул с некоторой даже радостью. И с ожиданием в глазах – соглашусь ли принять вещи в наследство. Ведь вместе с ними приму на себя и обязанности охотника.
– Спасибо, – коротко ответил я. И добавил: – Антипия надо спустить вниз. Здесь слишком жарко.
– Надо! – согласился с тяжелым вздохом старик. – Тащить будет нелегко. А спускать по лестнице… ох и замаемся. Не уронить бы покойного…
– Тащить не придется. Спустим на веревках.
– И то верно! Голова! Вдвоем справимся?
– Справимся. Внизу пусть примут аккуратно.
– Сейчас гаркну! Ты пока собери его в последний путь, Охотник.
Так вот и прозвучало это слово – с большой буквы. Не как профессия, а как мое новое имя.
– Теперь я Охотник, – согласился я. – Так и называйте впредь. И другим передай.
– Все лучше Гниловоза!
– Кому как, – дернул я щекой. – Главное – суть. До этого возил гниль на крыше креста. А теперь стал охотником.
– Может, тогда Медвежатником тебя называть станем, а? Звучит! Уважения больше!
– Нет, – улыбнулся я этой неприкрытой лести. – Не дорос я еще. Просто Охотник.
– Понял тебя, Охотник! Насчет вещей не переживай – никто и не дернется! Я любому быстро мозги вправлю! – Старик воинственно потряс жилистым кулаком. – И прослежу, чтобы в твое отсутствие в хижину к тебе никто не лазал. С Антипием у нас тоже такой уговор был. И держались мы уговора свято.
– Вот за это спасибо.
– Жить тут будешь?
– Да, – особо не раздумывая, ответил я. – Жить буду тут.
– Стало быть, почти никаких изменений, – еще шире улыбнулся старик и заковылял к мостику. Перегнулся через веревочные перила и закричал, собирая народ.
Обернув Антипия простыней, я снял со стенного крюка веревку и крепко обвязал мертвое тело. С некоторой натугой вытащив труп на веранду, а оттуда на мостик, чуть передохнул, и мы приступили к спусканию бывшего охотника. Я не торопился. Травил веревку не спеша. Антипий спускался медленно и где-то даже торжественно. Услышав летящие снизу крики, призывающие спускать побыстрее, недовольно поморщился, но сдержался. А вот помогающий мне старик сдерживаться не стал и виртуозным матерным языком посоветовал всем особо торопливым заткнуться. Ему вняли, и остаток пути Антипий проделал в тишине. Едва веревку отвязали, смотал ее и повесил обратно на крюк. Аккуратность и порядок внутри роднили меня с умершим охотником. Тут всё на своем месте. Пусть так и остается.
Вскоре ритуал похорон повторился. Заупокойную молитву на этот раз читал я, вспомнив ее слова с куда большей легкостью, чем в прошлый раз. И я не позволил сбросить Антипия в стылую трещину. Для него я выбрал небольшое углубление у одной из стены кладбищенской пещеры. Сбил лед со дна, выгреб каменное крошево. Бережно уложил тело и обложил его камнями и льдом, сформировав нормальный могильный холм. Стоймя закрепил в изголовье длинный камень, сверху положил еще один поперек и еще выше поместил небольшой каменный обломок. Так получился крест. К этому времени со мной остался только имеющий здесь вес старик, чье имя я наконец-то узнал – Андрей. Но все его называли Василичем. Задумчиво поглядев на могилу, Василич неожиданно попросил:
– А мне такую сделаешь, как помру, Охотник?
– Сделаю, – после короткого раздумья ответил я, – того же и для себя прошу, если умру раньше.
– Ты молодой. С чего раньше меня помрешь?
– Всякое бывает. Пошли на ужин?
– Если там хоть что-то осталось, – хохотнул старик, и мы покинули кладбище.
Холл гудел. Холл ревел. Холл пел и хохотал.
Двое умерли этим днем. Но всем было плевать. Люди жадно жевали, хлебали, обливаясь крепким бульоном, торопливо глотали полупережеванное мясо. Кто-то от жадности давился, выпучивал глаза, соседи с хохотом хлопали того по трясущейся спине. Едва откашлявшись, тот снова бросался на кусок мяса. Ели большей частью руками. Из столовых приборов только ножи у всех, редко ложки, чаще всего бульон пили прямо из тарелок и чашек. Мясо отрезали у самого рта, едва не срезая себе носы.
Смеющиеся лица, с пятнами застывающего бульона на щеках и подбородках, сияющие восторгом глаза уже подернуты ленивой поволокой сытости и сонливости.
Запах… его не описать. Тут смешался восхитительный запах вареного мяса и вонь немытых тел. Огромный столб пара поднимался над столами и скапливался под потолком. Я невольно обрадовался, что мое новое жилище находится чуть в стороне. Старый охотник знал, где разместить подвесную хижину. Мудрый старикан, что успел показать и рассказать мне немало. Отсюда и моя ему последняя благодарность.
Я ненадолго присел к краешку одного из столов, выпил большую чашку бульона и съел чашку мяса. Соли маловато. На меня никто не обращал внимания. Это к лучшему. Встав, я отошел к стене и добрался до лестницы. Поднявшись в хижину, сел в стоящее на веранде кресло, опустил руки на подлокотники. И минут пятнадцать сидел, сверху вниз глядя на праздник обжорства. Подняв глаза, на потолке увидел глубоко вырезанные буквы.
«Не быть таким никогда!»
Что ж…
Я полностью согласен с этим утверждением. Умерший старый охотник сиживал тут не раз, с высоты наблюдая за редкими пиршествами. И ему точно не доставляло удовольствия видеть такое. Как и мне сейчас.
Чуть в стороне имелось еще несколько высказываний.
«Ешь меньше!»