Безбожно опаздывает.
Наас выставляет ладонь — рубашка Кана вспыхивает. Смерч подхватывает бледные языки, опутывая парня тугим коконом. Кан падает, с ревом катается по земле. Пытаюсь поймать чужое пламя, связать, но оно рвется с пальцев, пробивается даже под градом капель — Тони? Под ударами куртки Нааса — тот словно забыл о магии. Или знает, что способен лишь разрушать. Крики мешают сосредоточиться, в голове мелькают обрывки не той памяти: острой, больной,
страшной. И пол снова уходит из-под ног, а воздух — дробится на части. Крыша! Нет, нет, не то…
Мне нужно другое, момент спокойствия, момент счастья, момент до…
До.
Когда я уже увидела, но еще не поняла. Не связала магию раз и навсегда с болью и смертью. Пока нет… Пока обломки парят в невесомости. Горячая кровь разливается по коже. Капли стучат о шифер. Мир яркий. Ярче, чем когда-либо, а невозможное — нормально, и я тоже. Сжимаю стихию в кулак. Вот оно.
Всего секунда, но пока она длится, я имею право быть собой.
Пламя схлопывается.
Кан мечется. Вопль стухает до стона. Ткань рубашки местами впеклась в красную плоть, форменные штаны дымят, волосы сгорели. Наас застыл, неловко наклонившись.
— Я не… — говорит он, но Айяка вскрикивает:
— Холодная вода!… — у нее расцарапана щека. Кота нет.
К Кану не прикоснуться — сплошной ожег. Он и не дает: шатаясь, встает сам. Тянется за выпавшим на асфальт пистолетом, но я вырываю оружие из слабых пальцев, почти рефлекторно взвожу курок и…
— Конечно, — хохочет. Без ресниц и бровей багровое лицо выглядит жутко, неузнаваемо. — Вы всегда заодно! Стреляй! Чего ты ждешь?!
— Успокойся! Все — успокоились! — перекрикивает ветер Тони. — Кан!… Идем в дом! Мы…
— Нееет… — едва слышно. Запекшиеся губы лопаются, он проводит языком, морщится, пятится. — Неет, я поищу местечко побезопасней. Подальше от вашей компании.
— Не глупи! Тебе нужна помощь!
Парень вскидывает объятые дымом перчатки. По выбранным чарам пробегает рябь:
— Попробуй, помоги мне.
— Оставь его, — прошу Тони. Пусть идет. Он не услышит ничего из того, что мы скажем.
— Как великодушно, девочка-солнце, — ядовитые интонации. Нинина кличка. Кан никогда не называл меня… у него бегут слезы. Белки розовые от рваных сосудов. Мои руки мелко трясутся, но я не убираю палец со спускового крючка. Замечает и хрипло хихикает:
— Постарайся не выстрелить мне в спину, — но я нескоро вижу его лопатки. Парень отступает, не сводя с нас взгляда и пульсирующих магией рук.
— Я не хотел, — почти шепчет Наас. Но он хотел.
— Мы знаем, — Тони врет за всех. Я опускаю пистолет, когда сгорбленная фигура, качнувшись, скрывается за углом. Ветер уходит вместе с ним.
***
— У нас есть двое суток на план, — на кухне Тони расправляет смятую бумажку. — Потом пришлют отряд охотников, чтобы создать безопасные условия для прибытия Совета.
Помочь — так они написали. Помочь вернуться домой. Ни слова про наказание. Абстрактная угроза — мы знаем, что вы сделали. Но если поможете создать портал в мир тьмы…
— Мы не успеем ничего предпринять, — я обнимаю бледного как смерть Нааса. До боли стискивает мои плечи. Кусаю губы: пульсация в голове сменилась обморочной легкостью. Тошнит.
— Умрем здесь или там, — говорит рыжеволосый маг со смешком. — Мы уже мертвы. Умерли, когда попали сюда.
— Замолчи. Это ты нас сюда притащил, — Айяка отворачивается к окну. Вдруг дергает хрупнувшую створку, выталкивает наружу Канову набитую окурками банку. Стекло лопается внизу вспугнутыми птицами.
— Я не хотел, — повторяет мне в волосы Наас. Тони подходит к девушке:
— Айя…
— Ты сама согласилась нарушить правила, — смеюсь, — сама пошла за нами к могиле. Не смей обвинять его в своих ошибках!
— Но она права. Это — моя вина.
Да. И нет.
— У всех нас есть причины, по которым мы здесь. Глупые и мелкие, но и таких оказалось достаточно, — Наас невесело хмыкает:
— Запомнила… — убирает мне челку за уши. — Кан прав. Совет ни за что не примет мир, даже с тварями у ворот. Это — не выход. Выхода нет.
— Всегда есть что-то еще. Просто пока мы не видим, — звезды за плечом Тлалока. Звезды, что вывели Плутона со дна колодца, из белого плена Заповедника. Мы найдем дорогу домой. — Способ вернуться.
— Способ, при котором нас не отправят в Заповедник сразу после того, как сойдем со знака, — Наас шмыгает носом и, кажется, вытирает щеки. — Письмо — приказ. Мы должны сидеть смирно, чтобы в Университете открыли портал. Если вернемся сами — сразу огребем по полной. Мы под подозрением. Даже заговорить не успеем, какой уж тут мир?
— Пакт подписывали главы ветвей, — говорит в никуда Тони. — Со стороны людей — Совет, против сильнейших из тварей. Если Плутон соберет их, если мы проведем Высших сквозь знак в лабораториях прямо в сердце Университета… у Совета не будет выбора.
— Тогда нечего станет исследовать. Ученые отвяжутся от нас… — Наас, отстранившись, заглядывает мне в глаза.
— Люди погибнут, — проглатываю комок в горле. — Когда мы перейдем, люди погибнут. Ваши знакомые. Друзья. Кого обрадует мир такой ценой? И Совет… они могут заставить нас просто исчезнуть — после.
Наас молчит, ореховая радужка серая от тревоги.
— Могут, — соглашается Тони. — Со временем. Тогда и разберемся. Сейчас нельзя ничего предвидеть наперед. Я не знаю, как отнесутся наши к… — он оборачивается: скрип-скрип. Айяка рассеянно покачивает раму туда-сюда. — Перемирие снимет проклятья тварей. Это дорогого стоит. Если повезет, обойдемся без жертв. Попробуем договориться с ребятами, которых пришлют через сутки. Это точно будут охотники из нашего блока, максимум — искатели. Все свои. Шансы неплохие.
Скрип стихает. В тесном дворике за окном на просевшей желтой машине перепрыгивают воробьи. Я слежу за беспечными птичками, уносящими души к солнцу.
Я не умру в одиночестве.
Впервые эта мысль не приносит утешения. ***
Точка-Кан замерла в тюрьме. Наас, горестно сжавший яркие губы, отнимает ладонь от поисковых чар.
— Не двигается. Он там уже часа три, — и все три часа каждые пятнадцать минут в коридоре раздавались шаги, обрывались рядом со знаками.
— Он способен о себе позаботиться. Восстанавливающие чары сильно поправят дело. Расслабься, — сам Тони так тесно сцепил пальцы, что кости, кажется, вот-вот прорвут кожу.
Я останавливаюсь на пороге гостиной.
— Закрой дверь! — требует стоящая на четвереньках у шкафа Айяка. На полу — цепочка редких пятен. Отыскала сбежавшего зверя.
Наас прислоняется к косяку. Блекло шутит:
— Сколько нужно магов, чтобы поймать кота?
— Закройте!
— Ладно-ладно, — парень уходит на кухню. За ним шагает Тони. Я наблюдаю за безуспешными попытками Айи подманить кота лентой бинта, когда сзади начинает распеваться Абба. Легко ступая по скрипучему паркету, я подбираюсь ближе, чтобы услышать спрятанные за музыкой слова:
— Это самоубийство, — говорит Тони. — Особенно с Каном. Он все испортит.
— Вам необязательно участвовать. Хочешь, свяжем, объявим заложниками? Должно сработать.
— Нет. Оказаться неподвижными в разгар драки — плохая идея.
— Можете остаться здесь, в Отрезке. Если получится, мы вернемся за вами. Или не мы.
— Наас, прекрати. Хватит защищать меня. Теперь моя очередь.
— Ни хрена…
— Без тебя я бы давно умер.
— Или сам бы завязал.
— Конечно. Легко.
— Я не шучу.
— Я тоже.
— У тебя семья. Сестры…
— Да. Если вдруг… если я умру, расскажи им все. Про магию и Университет. Про озеро. Даже про озеро.
Наас невесело смеется:
— У меня шансов меньше, чем у тебя. На нас с Зарин сразу нацелятся.
— Обещай, что расскажешь. Они должны знать, они черти что обо мне думают. Лика спрашивала, не начал ли я снова колоться. Представляешь?… А что я мог ответить: нет, я пропал на полгода потому, что порошок выдохся, а за каждым оберегом очередь из десяти охотников?
— Тони…
— Меня это с ума сводит! — выкрикивает парень. — Как, по-твоему, администрация прикрывает наше отсутствие? Подсунули леденцы и позволили выдумать причину! Будто они сами плохо справляются!
— Эй, остынь. Обещаю, мы вернемся и все исправим. С отпечатками Плутона… с установленным миром — про прах можно будет забыть. Мы расскажем им обо всем вместе. И про озеро, если захочешь.
— Не захочу.
— Я понимаю.
— Но расскажу.
— Знаю.
— Хорошо. Об Айе не волнуйся. Она испугана, но она сильнее, чем кажется. И выключи это. Невыносимо, — я быстро ухожу в комнату, где девушка уже заканчивает обматывать бинтом вырывающегося кота. Стянутый поперек живота, тот выглядит крайне забавно. Айяка поднимает блестящие глаза:
— Он так сильно порезался. Как умудрился?
На кухне взвизгивает убираемая с пластинки игла. Грюкают чайником о плиту. Я пожимаю плечами:
— Ученые порезали, чтобы принести жертву? Посмотри на него, он не особенно расстроен.
Айяка всхлипывает, обнимая зверя и пряча лицо во взъерошенной шерсти:
— Что мы натворили.
— Понадеялись на удачу, наверное, — опускаюсь к ним на пол, протягиваю коту руку — понюхать. Познакомиться.
— Я представить не могла, чем все обернется. Решила, мне повезло: свожу вас в архив… Наас растрепал, что я влюблена в Тони? Не сейчас, давно… Боже, надо было просто подойти познакомиться! — она смеется, размазывая слезы по лицу.
— Разве не стоило того? Он бы все равно пошел за Наасом, только один.
— Стоило, — чуть успокоившись, говорит девушка. Серьезно спрашивает:
— А ты? Не жалеешь, что приняла ее клятву?
— Нет. Это странно, но нет.
— Почему?
В другой раз я бы ответила: не знаю. Но я знаю, и бывают моменты, когда очень важно, чтобы и другие знали — кто ты такой.
Я долго подбираю слова. Заглянувший в комнату Наас молча уходит обратно. Засвистев, умолкает чайник. Гремит посуда. Айяка гладит замурчавшего кота. Ее голубая блузка выпачкана кровью, а на щеке алеют набухшие царапины.
— Я была нужна ей. Она, — они, твари — хотели мою суть. Все вообще, с потрохами. Не требовали, чтобы я стала кем-то еще. Лучше или проще, — говорю с паркетом и привычно сжимаю левую ладонь в кулак. — Им было достаточно. И мне тоже. Я никогда не хотела быть другой, хоть еще недавно никогда бы в этом не призналась, даже самой себе. Я хотела, чтобы и людям рядом со мной было… нормально хотя бы. Но для них я всегда оставалась чудовищем.
Когда наконец смотрю на нее, Айяка больше не плачет. Выцвели красные пятна на щеках, исчезла скованность в осанке.
— Спасибо. Что ответила.
Киваю — на большее я не способна.
— Эй, хотите чаю? — дергаемся. Настороженно хмурясь, Тони замер у двери.
— Да, — стряхивает неловкость Айя. — Да… пойдем? — прижимает зверя к груди и вдруг берет меня за руку.
— Конечно.
— Наас придумал ему кличку, — Тони пропускает вперед.
— Кличку?…
— Я нарекаю тебя Жополизом! — торжественно и слишком громко сообщает Наас коту. Засучив лапами, тот выкручивается и ныряет под стол.
— Василий, — не соглашаюсь я. Всех котов, какие жили у бабушки и деда, с подачи последнего звали Васями, причем независимо от пола. Дед навеки заснул под деревом прежде, чем кокон из тьмы по-настоящему обрел плотность, поэтому он запомнился мне добрым, он ведь никогда не смотрел на меня как…
— Трус, — улыбается Тони. Я расплескиваю чай.
— С чего вдруг? — спрашивает Наас, заглядывая под стол.
— Разве нет?
— Имеет право. Он еще и поранился… Черныш, — говорит Айяка.
— Банально. Черный Властелин, хотя бы! — Наас скрывается под столом. Оттуда раздается рассерженное шипение. — Эй! Ублюдок царапается!
— А чего ты хотел? Мракобесина, — предлагает Тони.
— Неплохо, вылитый монстр. Смотрите, — из-под стола высовывается исполосованная рука. В глубоких царапинах выступают капельки крови. Айяка забывает про кота и переключается на Нааса: заставляет вылезти и обработать ранки спиртом.
— Он прошел через метров пятьдесят воробьиного дерьма, не выпендривайся. Нормально продезинфицируй, — поддерживает Тони.
— Ниггер! — рыжеволосый маг щурится, пока девушка тщательно протирает его изодранное предплечье.
— Нет, вот уж точно нет, — смеется она, — остановимся на Мракобесе. Бес… ему подходит. И не слишком уничижительно.
— Вот именно, — возмущается Наас, отбирая вату. — Ты тоже… дай я.
Осторожно трогает острый подбородок, поворачивая ее лицо распоротой щекой к свету. Мягко промакивает опухшие росчерки.
Почему он выбрал ее? Из всего Университета? Неужели больше ни у кого не было допуска в архив и слабостей, на которых можно сыграть?
Знал, кто ей нравится.
Избегал. Грубил.
Касается, словно боится.
Замечает мой взгляд и беззащитно, грустно хмурится.
Иногда мы любим не тех людей.
И с этим ничего не поделать. Но сидеть здесь, притворяясь, что не видишь очевидного, и гонять по кружке остывший чай — невыносимо. Я выхожу из кухни, из квартиры. Я иду искать Плутона.
***
Обойдя город, устраиваюсь на теплом бортике фонтана. Сижу до вечерней прохлады и после — глядя, как улицы теряют краски. Почти засыпаю, когда тварь наконец выныривает из залитой ночью арки.
Подходит, позволяет прижаться лбом к жесткому плечу. Закрыв глаза, слушаю эхо моего сердца под сотканной из тьмы шкурой.
Она нужна мне.
Понятная и совершенно чуждая.
Парадоксально свободная — после колодца и полувека в заточении. Недосягаемая. Кажется: вот, теплая, дышащая.
Но после гибели другой я не могу перестать видеть суть: искру, что отбрасывает тени, заставляя их плясать бесконечный танец. Пламя рождается, чтобы умирать. И Плутон будто умирает каждую секунду, прямо сейчас становится памятью. Разрушенными стенами Отрезка. Свистом ветра, биением пульса. Осознанием силы.
Пониманием власти.
Над этим городом, увидевшим жизнь — в смерти.
Над этим небом, таким огромным — и маленьким, если только захочешь.
Все становится маленьким, стоит сказать:
— Спасибо тебе.
Вздыхает в ответ.
Отстранившись, протягиваю записку, уже основательно помятую. Плутон мотает головой — знает.
— Мы хотим заключить мир. Люди и твари.
— Пакт Серафима.
— Это возможно? — или только безумная мечта? — Ты сможешь собрать всех Высших? Подчинятся ли вам остальные?
Рассматривает меня:
— Ты что-то сделала.
— Да. Я нашла нужное воспоминание.
— Расскажешь мне?
— Не сейчас. У нас времени до послезавтра. Если мир вообще…
— Однажды получилось, — ониксовые глаза подергиваются туманом. Тварь щелкает серебряными зубами. Долго молчит прежде, чем сказать:
— Я не успею привести их так быстро. И покорить младших. Мы разметались по всему миру… — узкое лицо застывает. Ей придется встретиться с себе подобными. Говорить. Сражаться?
После вечности в темноте подвала я начала различать напряжение, когда две твари сталкиваются. Будто составили одинаковые полюсы магнитов. Противоестественно. Невыносимо.
Отмерев, она продолжает:
— Послезавтра я буду рядом в любом случае, — вскидывает когтистую лапу, не давая возразить. — Ты не умрешь без меня.
— Новое обещание? — смеюсь: прошлое перевернуло мой мир с ног на голову.
— Старое. Возвращайся к своим. Сейчас безопасно, но не выходи одна. И… позаботьтесь о животном. Оно может оказаться полезным.
— Айя уже придумала ему имя, — зверь в надежных руках. — Бес.
Фыркнув, Плутон качает головой:
— Нашли, чем заниматься, — без перехода спрашивает:
— Вы разделились?
— Да, — тру переносицу. Чертов Кан.
— Это проблема? — у нее есть готовое решение, но я отвечаю:
— Нет. Утром разберемся. Он поймет, должен понять.
— Разумеется, — я различаю грусть в мимолетном оскале, и вижу очень явно — вспоминая на следующий день, когда наши крики встречают тишина и запертые ворота. За приоткрытым окном лазарета мелькает тень, но Кан не показывается.