Кан и Тони укрепили барьеры вокруг квартиры и знака в подвале. Колдовство непрерывно вытягивает из них силы, отчего пущенные на пробу боевые заклятия лишь оцарапали асфальт — а раньше оставили бы глубокие раны. Проверив защитный контур на прочность, Наас нахмурился:
— Этого мало. И если вы оба умрете, чары погаснут.
— И что предлагаешь?
— Помощь.
Кан рассмеялся и скрестил руки на груди:
— Ты нестабилен. Если налажаешь с формулой, все развалится.
— О, да отвали! Сделаю отдельный слой! — шарахнул дверью рыжеволосый маг. Он же вывел поисковые чары на пятнистых от старости обоях в коридоре. Теперь я различаю их структуру: где скелет, где сухожилия, где плоть. Странные названия, но очень точные. Источник магии всегда телесен, почему бы и колдовству не быть таковым?
Если приложить пальцы к знаку, что нацелен на темных созданий, и вспомнить безмятежное, равнодушное к ползающим мухам лицо деда, можно увидеть, как линии темнеют и обрастают смещающимися знаками. Раньше мы могли сосчитать их.
Больше нет.
— Нам пора уходить, — сказала я Плутону в рассветных сумерках, когда птицы возвращались от тела погибшего монстра.
— Нет. Ты научилась выпускать свою силу, но не подавлять. Зажигать, но не гасить формулы. Мы на половине пути, — она запрокинула голову, наблюдая за стаей в облаках.
— Они… пришли за ней, — так сказал Наас.
— Они приходят за всеми. И за тобой придут.
— Я не понимаю, — тварь опустила полуночные глаза:
— Никто не понимает смерть. Быть может, птицы уносят наши души к солнцу, туда, где нет места тьме… Или они тоже знают: нет ничего хуже, чем умирать в одиночестве.
— Это глупо, — это всего лишь воробьи.
Плутон грустно оскалилась:
— Всем нужна вечность, в которую можно поверить. Даже таким, как мы.
Я раскрываю ладонь, прослеживаю ногтем слоистый рубец. Белесые полоски в центре красного утолщения рассказывают разные истории. Птицы кричали в кронах, надрывно и переливчато, когда я падала, когда не-падала с крыши. Носились сорванными листьями над могилой Тлалока. Сидели, замерев, среди ветвей, пока меня вели к схороненному в лабораториях знаку из черной плоти. Они приходили и раньше, когда я… убивала. Только я едва обращала внимание.
А они ждали.
Скрипят половицы. Кан. Пропах мятой: сигареты закончились, теперь Нинин брат пьет чай, чашку за чашкой цедит травяной отвар. Наас удачно пошутил на этот счет, но я не могу вспо…
— Вспоминать сложнее всего, верно? — парень кивает на почти готовый рисунок. — Чтобы заставить их работать.
Первые слова, обращенные ко мне после той драки. Предложение мира? Разминаю затекшие плечи:
— Что ты вспоминаешь? Ты маг воды. Значит, твоя сила замешана на грусти. Довольно просто.
— Просто? — прислоняется к косяку. После нападения твари, когда только Кановы испещренные знаками перчатки и сплетенная из удавки сеть спасли наши жизни, он не снимает их даже перед сном. Сейчас чешуйчатая цепь свернулась кольцами на поясе. Я против воли тру шрамы на предплечьях. В висках звенит зреющая мигрень. Кан поправляет кобуру под мышкой:
— В бою не до тоски, — теребит ремешок со знаком Университета на запястье. — Когда каждая секунда может стоить жизни, постоянно думаешь о… разном. Почему так медленно двигаешься. Что сзади. Кто и отчего кричит. Какое заклинание выбрать — побыстрее или помощнее? — показывает кружево чар с точками разрывов на ладони. А выглядит легко. Приложи палец в нужную, вспомни хоть какой печальный фильм и — вперед.
Значит, моя ранящая стихия все же имеет преимущества. Страх или ярость просыпаются легче иных чувств.
— Маги огня несколько веков держали власть над остальными, — Кан угадывает мои мысли. — Сражаться огненными чарами легче. Я бы тоже их использовал, но во мне всего шестнадцать процентов. Чтобы этого хватило, нужно себя до инфаркта довести, — криво ухмыляется.
У Айяки — семнадцать, но…
Носком ботинка растираю рисунок в туманный круг.
— Хайме… или Советник Гофолия сказали, что нас было больше.
— Да. Магов воды тоже. Наше время наступило сразу с окончанием Огненной эпохи. Теперь идет воздушный период, — у него порез на скуле лущится. Кан рассеянно отдирает кусочки корки. Повязки с плеча охотник давно снял, но еще прерывисто вздыхает по ночам, когда, поворачиваясь во сне, цепляет раны от игл. Сколько черточек появилось на стене со смерти паучьей твари? Нужно спросить у Айяки, она их оставляет.
Наас уже перестал хромать. Тони раньше всех оправился, хотя той ночью бился в лихорадке и рвал желчью. С отчетливой мукой размыкал веки, когда Айя тормошила, не давая заснуть. Глядел, не узнавая. Отросшие русые волосы облепили покрытый испариной лоб. Мы сидели у его кровати до рассвета, тогда Кан и выкурил свою последнюю пачку. Лишь к полудню жар спал, и Тони забылся тревожным сном.
А на закате, оставив заботу о парне Наасу, Айяка следом за мной переступила порог самого страшного места в своей памяти.
Чтобы научиться поджигать.
— Какое воспоминание ты выбираешь чаще всего? — боль в голове мерцает и собирается в точку над левой бровью. Вытянув уставшие ноги, прогибаюсь в пояснице. Очень личный вопрос, но Кан уже был со мной откровенен.
— Как я играю в футбол с друзьями, — садится рядом. — Летом на пляже. Пошел ливень. Мы насквозь промокли, но продолжали играть. Ничего особенного. Просто очень хороший был день. А на завтра мы должны были переезжать. Из-за Нины. Снова. Я знал, что больше никогда их не увижу. Это разбивало мне сердце. — Понимаю, — сейчас он кажется не грустным, а спокойным. Уютным — в белой рубашке с небрежно закатанными рукавами. Мягко улыбается прошлому. С таким Каном нестрашно вместе греться под жарким небом.
— А ты? Пробовала водные чары? Что у тебя за воспоминание?
— Я еще не нашла подходящего, — формулы с водой в скелете отказываются оживать под моими пальцами, чувство грусти рвется в горе потери и привычный страх.
— Неудивительно, — хмыкает охотник. — Семьдесят пять процентов. Ты рождена для гнева и страха. Сложнее воды для тебя только земля.
Счастье. Я видела отголосок его счастья в фотографии с рыжеволосой девушкой. Энид?
— Ох, — зажмуриваюсь. Больно.
— Что такое?
— Ничего. Мигрень.
— У нас есть таблетки.
— Я уже выпила две.
За грязными окнами магазина вспучивается пернатая туча. Нарастающий гомон волной несется прямо к нам. Кан вскакивает, вытаскивая пистолет:
— В дом!
Захлопнув дверь, стиснул зубы, замирает. Ищет в себе горе. Трогает одно за другим поисковые заклятья: люди. Ничего. Твари — не больше обычного. Существа и сущности — ни одной точки.
— Какого черта? — полуголый Наас выпадает из ванной и взвывает, врезавшись в тумбочку. Айяка, прижав к груди полотенце, застывает на пороге кухни.
Я отворачиваюсь, приникаю к щели у косяка. В узком просвете птицы продолжают метаться под крышей, чиркать о стекло над входом. Часть кружит снаружи. Трепет и истеричное чириканье разносятся по улицам, привлекая внимание…
— Твари собираются, — говорит Тони.
— Плевать на тварей. Людей нет, — напряжение в голосе Кана электризует воздух. Я вздрагиваю.
Из приоткрытых дверей магазина выбегает кот. Стелется по земле, припадая на бок, сплошное черное пятно. Замирает посреди дороги, уставившись будто прямо на меня — невозможно! С утробным воем бросается вперед и через мгновение скребется, пытаясь прорваться в квартиру. Я отскакиваю, налетая на Кана.
— Что?!
— Кот.
— Чего? — Наас недоверчиво хмурится.
— Кот. Черный.
Зверь орет.
— Как они запустили чары? Если людей нет? — тревожно спрашивает Айяка.
— Он хромал. Ранен? — нащупываю шрам. Кот активировал магию знака? Бред! Кан теснит прочь, заглядывает в глазок. Линза забита пылью, улица за ней — набор клякс, но охотник сообщает:
— Там твоя тварь, — называл ли он хоть раз ее по имени?
— Отойди, — Плутон — словно трещина в стекле. Вытянулась в струнку. Кот теперь вьется у ее ног. Я дергаю засов и ручку:
— Плутон!
Тварь не отвечает. Часто и неглубоко дышит сквозь стиснутые зубы. Животное ковыляет ко мне, оставляя цепочку темных пятен. Выгнув пушистый хвост, трется теплым боком. Обычный кот. Наклоняюсь и нащупываю ошейник на загривке.
— Что происходит? — но Плутон, танцуя, пятится прочь. Встряхивает рогами, глухо рокочет:
— Вам прислали послание, я полагаю. Прочитайте. Я… Вернусь вечером.
— Но… — ушла.
— Что там? — Наас, зачем-то надевший куртку на голое тело, опускается на корточки. Придерживает выкручивающегося зверя, пока я снимаю широкий, распадающийся прахом ремешок с исписанной символами серебристой капсулой. — Дай сюда, — перехватывает кота Айяка. В ее руках он затихает, только зыркает круглыми желтыми глазами. Девушка показывает измазанную красным ладонь.
— Твари успели?
— Тварям плевать на животных. Поэтому его и отправили найти нас и передать сообщение.
— Не открывай. Надо проверить, — Кан сует пистолет за пояс и отбирает у Нааса добычу.
— Накопитель. Так он попал сюда, — говорит Айяка. — А на ошейнике, наверное, было поисковое, замкнутое в цепь.
— Я думал, накопители плоские, — хмурится Тони.
— И плоские тоже, — волшебница гладит кота.
— Все равно проверим, — Кан уже чертит запутанный, неравномерный узор. В нем сплетается тьма и огонь. Не поднимая головы, говорит:
— Зарин. Давай, — кладет капсулу в центр и освобождает мне место. Тренировки закончились. Что бы ни думала Плутон, нам действительно пора. И причина кроется в звонком от страха животном.
Я возвращаюсь в момент, когда подламывается крыша. Падаю, еще и еще, множество раз прежде, чем рисунок оживает. Накопитель трещит и подпрыгивает, раскрывается кровавым всплеском. Отчего-то резко пахнет свежей краской. Внутри — обернутая полиэтиленом бумажка.
— Вроде без сюрпризов, — Наас отбирает у Айяки полотенце и протирает сверток. Разрывает пакет.
— Дай, — Кан раскручивает листок и деревенеет:
— Твою…
— Да говорите же! — кот жалобно мяукает, стиснутый испуганной девушкой. Я не могу произнести и слова.
— Они проверили наши перемещения, — мертво озвучивает Тони. — Знают, что вы спускались в архив, что кто-то был в Заповеднике. Что мы выходили вместе в парк. Все связали.
— Конечно, они проверили, — шипит Кан. — А вы на что рассчитывали?!
— У них нет прямых доказательств, — Айяка вцепляется в спутанную шерсть. Повторяет мантрой все, что мы уже обсудили тысячу раз:
— Все можно объяснить. Мы не оставили следов на могиле. Чары Заповедника могли лопнуть сами под воздействием силы твари. Износились от времени и…
— Им не нужны доказательства. Им нужны маги огня и драконий портал, — Наас забирает бумагу. Я задерживаю дыхание.
— Держать под охраной. Живой… нестабильна… мы уверены… действовали без преступного умысла… Наас Мерезин… обеспечить устойчивый живой полюс. Двое календарных суток. Отряд охотников… подготовить зону портала к прибытию Совета, — записка рвется под его пальцами, — ненавижу! Максимилиан писал, точно! Я этого выродка узнаю по…
— Где Плутон?! — хрипит Айяка.
— Зачем тебе тварь? — Кан вскидывает брови. — Ты видела, как легко она зажгла формулу. Мы можем возвращаться.
— Нет, — трясет головой Наас. — Зарин запрут в Заповедник. Она не научилась подавлять силу, а это самое главное. Ритуалы убьют ее.
— У нас нет выбора. Скоро прибудут охотники.
— Нападем на них, — трет виски Наас — Даже нет. Запремся в тюрьме. Твари сделают все за нас. Когда Зарин будет готова — вернемся. Скажем, что долго не могли застать Плутона в Отрезке и открыть портал. Что прятались от тварей и пропустили подкрепление, не успели…
— Хочешь позволить тварям прикончить наших друзей? — взвивается Кан.
— Они знают, куда отправляются! Если выживут, попробуем поговорить!
— Ты сам себя слышишь?!
— Да! И тебе советую послушать! Или хочешь, чтобы они добрались до Нины?
— Нине пора самой нести ответственность за свою…
— Что? Магию? Как будто она ее выбирала!
— Перестаньте! — вмешивается Тони. — Айяка права. Нужно поговорить с Плутоном. У нас нет времени на споры. Она может…
— Опять тварь! — Кан сжимает кулаки. — Вы забыли, что они наши враги?! Всегда были, всегда будут!
— Не всегда… — шепчет Айяка. — Двести лет был мир.
— Нашла, что вспомнить! — огрызается капитан пятого блока. Наас прячет руки в карманы:
— Плутон…
— Тут ни слова про Плутона, — Тони изучает текст, — будто ее и нет.
— Но она-то есть! Есть целый город, полный тварей! — голос Нааса ломкий от неясного озарения. Вокруг нас закручивается ветер. Тони хмурится:
— А ведь верно. И Айяка правильно вспомнила: двухсотлетний мир. Пакт Серафима. Это может сработать снова. Это выгодно тварям. Если они согласятся, останется… надавить на Совет. Окружить Университет, например. Неприятно и страшно, но не смертельно: тварям не пробиться сквозь барьер, а маги спокойно выйдут, если будут с оберегами.
— Да, да! — часто кивает рыжий маг. — Мир сделает бессмысленными и незаконными исследования темной магии. Мы будем в безопасности!
— Но магов огня тогда было больше, — Айяка щурится и прижимает теснее кота, пытаясь укрыться от внезапно холодных порывов. Вороные пряди вьются змеями, хлещут по плечам. — Они согласились поддерживать тварей, чтобы тем не нужно было охотится. Прописали лимит смертей на год… Сейчас в Университете, считай, пять волшебников, если с Наасом. Ничтожно мало! Искать других нет времени, и без помощи тварей — почти невозможно!
— Младшим тварям достаточно пугать, не убивать, — говорю, обхватывая себя руками.
— У старших хватит мозгов и страха, чтобы подчиниться Высшим, — Наас оглядывается на тихие от присутствия дома. — Нужно прокормить только Высших, остальных они подомнут, загонят в лимит по убийствам. Старших не особенно много, если статистика искателей верна.
— Если, — с нажимом говорит Айяка.
— Вас не хватит, — трет затылок Тони. — Я не знаю, сколько во всем мире Высших, но…
— Надо поговорить с Плутоном, — тоже говорю я.
— Вы с ума сошли? — Кан судорожно озирается. Наверное, накрыло липким ужасом от привлеченных активностью знака тварей. — Вы… мир… безумие! Твари прибывают! Сколько людей создают их, даже не зная о существовании магии?! Даже пары процентов огня хватит, чтобы сделать новую младшую. Совет не просто так настаивает на их уничтожении, а ученые ищут способ массовой зачистки! Да они заполонят всю планету, если ничего не делать! Людей ведь тоже становится больше, и…
— И наш пятый блок с успехом это остановит! Проснись! Ученые не избавляются от тварей! — рявкает Наас. — Я много раз был… — переводит дыхание, мотает головой, пряча лицо. — Они пытаются их делать!
— Что? — потрясенно фыркает Кан. — Какого черта ты несешь?
— Глухой?
Но Нинин брат быстро возвращает самообладание:
— Значит, нужно для экспериментов! Живыми их сложно достать! Поэтому…
— Поэтому у нас сотни две охотников, но плевать! Прицепились к кучке огненных магов! Мантикора загадочно лишился ног, Янни напрочь не в себе. Илай иногда двух слов связать не может, а Нина после единственного ритуала без косяка жизни не видит! — кричит рыжеволосый маг, наступая на своего капитана.
— Нина в порядке! — по лицу того пробегает тень.
— Когда ты с ней в последний раз разговаривал? — вздергивает брови Наас. — Дай угадаю. Еще до того, как тебе пришлось сбрасывать труп ее подружки в болото, не так ли? До допросов в полиции и бегства в Университет, откуда тебе теперь не выбраться, да? Как давно ты выходил за пределы парка? Я в курсе твоего прошлого! Выведал настоящее имя и немного погуглил. Что перекосился, думал, никто не знает, что тебя разыскивают по подозрению в убийстве? Вот, чего ты так трясешься над своим капитанством: больше как в Университете тебе нигде карьеру не сделать. И все из-за сестренки, которая не способна держать свой страх при себе!
Кан бьет раньше, чем я успеваю заметить движение. Только стоял, сжав челюсти, а в следующую секунду прыжком оказался вплотную — и Наас сгибается пополам, давясь хрипом. Тони бросается разнять их.