— Или? — парень поднимает пробитую пирсингом бровь. — Что ты мне сделаешь? — Сейчас — ничего, — чужой-мой смешок полнится невысказанной угрозой.
— Ну, попробуешь потом. А пока заткнись и слушай, — непроницаемо-черные глаза серьезны. — Я не собираюсь подтирать тебе сопли, если ты сломаешься. Не стану бить — разве что, в крайнем случае. Дерусь я отлично, кстати.
— Тогда зачем ты здесь? — в залитой яркими лучами комнате неуловимо темнеет. Ниль игнорирует вопрос и перемены. Ловит за руки, поднимает запястья к тускнеющему свету. Показывает.
Вздрагиваю и снова чувствую дождь. Я не замечала эти шрамы раньше, легко не заметить — короткие вертикальные разрезы перечеркивают сходящиеся крест- накрест рубцы:
— Этого больше не будет.
— Почему? — Илай рывком освобождается, шагает назад, ударяется бедром о подоконник. Волна головокружения заставляет задержать дыхание. Не успеваю спросить: что меня остановит?
— Они выбрали меня из всех по одной простой причине, — говорит Ниль Д. Пхакпхум. — Я тебя не боюсь.
Его губы продолжают двигаться, но я странным образом не слышу — Илай не слышит. Рассматривает человека напротив и перебивает:
— Правда? — тот осекается. Непонимающе хмурится. Позади, на дверцах шкафа, высветляется квадрат окна с двумя силуэтами: солнце возвращается. — Что не боишься?
Ниль фыркает. Улыбается. Прищурившись, кивает — на колечках в брови вспыхивают блики. Блестящие капельки чиркают по смуглой коже. Завеса воды, сверкая звездной пылью, разделяет нас:
— Конечно.
Илай ему верит.
Илай хочет плакать: впервые его не боятся.
Ливень сметает сияние и призрак убитого мной парня. Лупит по голове, плечам, размывает лужу под ногами. Прячу лицо в ладонях. Внутренности скручивает спазм. Лучше бы я помнила его мертвым — темной фигурой в баре и раньше, в комнате отдыха: всего лишь незнакомец рядом с огненным магом.
Горячие руки прогоняют холод, Илай прижимает к себе, гладит по спине, убирает налипшую на лоб челку. Жесткие пальцы вплетаются в волосы, не давая отвернуться:
— Все хорошо. Хорошо, — но в темных глазах золотистым кольцом чар стынет боль. Он криво усмехается, ласково перебирает пряди на затылке. — Он бы тоже убил тебя, если бы пришлось. Не раздумывая. Ниль действительно ничего не боялся, — рвано смеется, на секунду снова превращаясь в изувеченного ритуалами безумца.
— Мне жаль, — тебя, не его.
— Знаю. Но я показал тебе его не чтобы… — зажмуривается. — Я хочу, чтобы ты поняла: мира мало. Будет война.
— Ч..т — голос срывается и тонет в шуме воды. Жаркие губы касаются моих:
— Она нужна всем. Даже нам. Мы слишком много потеряли. Слишком много сделали. Кто-то должен заплатить за его смерть, за все смерти. С миром ничего не закончится. Совет хочет управлять тьмой, но не из-за денег. Магия умирает. Пора заявить о ней — или потерять навсегда. Сано Тхеви права: через несколько поколений существа вымрут, сущности сбегут еще дальше. Все наработки ученых окажутся бесполезными без сырья. Останутся твари, но пакт сделает их недосягаемыми. Совету придется открыть магию миру, но и тогда пригодятся только боевые чары. Университет начнет готовить военных, получит шанс занять важное место в политике. Диктовать условия и продавать формулы.
Дождь редеет, за ним проявляются другие звуки: плеск, шарканье ботинок. Обернувшись, вижу вдалеке Нааса, Янни и Марию. Илай замолкает. Обнимает теснее. Хрипло выдыхает:
— Но если просто открыть двери для всех — долго ли еще править Советникам? Они рискуют потерять контроль и попасть в зависимость от правительства. Им нужны твари. Если не в подчинении, то врагами. Твари угрожают каждому, их легко ненавидеть. Они везде, даже в нас самих. Чтобы удержать власть, Совету необходимо зло, против которого выступит любой человек. Но оружие, знания — будут только за защитным контуром Университета, — в личной библиотеке Совета. Ежусь, трогаю шрам. Снова спрашиваю себя: что же мы наделали?
Но разве мы могли поступить иначе?
— Все в порядке? — Наас держит Янни за руку. Мальчишка, похожий на мокрого воробья, запрокинул лицо к темному небу и ловит капли ртом. Почти не отрывает подошв от асфальта, чтобы не спотыкаться на засыпанной обломками дороге. Его брат горбится и прячет ладони в карманах куртки. Илай говорит:
— Нам лучше исчезнуть. Сразу, когда пакт вступит в силу.
— Что? Почему? — вскидывается Наас. Мария подходит ближе. Утыкаюсь носом в шею Илая, пока он объясняет, что не будет учебы, экзамена, приключений, а магия еще надолго останется темной.
Для таких, как мы, свои правила игры.
— Это всего лишь предположение. И деваться некуда, — Наас облизывает губы, тянется к знаку за ухом. Тонкие красные линии накрепко привязывают нас к Университету.
— Темные земли, — говорит Янни, раскачиваясь на пятках.
— Опять Отрезок? — Наас кривится, оглядывается. — Зачем тогда уходить?
— Сирас сказал, там хранятся книги, которые удалось спасти от уничтожения. Часть архива Раймонда Аваддона в том числе.
— Ты имеешь в виду рукописи Огненной эпохи? — Наас вздрагивает. Склоняет голову, прислушиваясь. Кивает на приоткрытую дверь через дорогу: по переулку приближаются голоса.
— Да. Заклинания. Ответы. Возможно, там мы узнаем, почему магов огня становится меньше. Или найдем способ избавиться от меток Университета.
— Но если архив у тварей, что помешало им воспользоваться книгами? — Плутон говорила, он сожжен.
— Все магические трактаты защищены от не-людей, — поясняет Наас. Ныряем в магазин с обнаженными манекенами в разбитой витрине. Ступая по хрустящим осколкам, замираем у окна. Янни пытается вывернуться и сбежать вглубь, к шеренгам вешалок с остатками одежды, но рыжеволосый маг успевает перехватить его, прижать беспокойные руки к бокам:
— Тише. Мы прячемся.
— От кого? — свистящим шепотом интересуется мальчишка. Прозрачные глаза сияют в полутьме.
— Тсс.
Поначалу слышен лишь ручеек чужой речи, но вот я уже выхватываю отдельные слова, а вскоре они складываются в предложения:
— …ше никто не умрет. Не нужны будут обереги, не придется жить в общагах. Охотники займутся работой, ради которой Университет и затевался! Помнишь, что написано в клятве инициации? Я пришел, чтобы беречь равновесие и
защищать слабых, — напевно цитирует Сано Тхеви. — Со времен Мерлина мы здорово извратили кодекс чести ордена. Пакт Серафима напомнит охотникам, если не администрации, ради чего мы учимся управлять своими чувствами.
— Ради чего? — вопрос целителя обрывает шаги.
— Ради будущего, — в грудном голосе Свидетеля звучит нежность. — Ради человечества. Мы привыкли мыслить в узких рамках Университета. Отделять себя не только от монстров, но и от людей, которые ничего не знают о магии. А мы ведь собрались вместе именно ради них. Пакт спасет множество жизней. Сейчас старшие твари убивают без удержу, не из-за голода, а ради развлечения. Их мало, но жертв — тысячи. Мы сократим число до сотен.
— Но что будет с нами? — вскрикивает Энид. — Мы потеряем все!
— Только Университет. Создадим свой. Без Совета. С правом голоса для каждого. Равенство, демократия, если хочешь. Многие маги перейдут к нам, вот увидишь! Пусть тебе не нравятся огненные — скоро они потеряются среди наших друзей. Сыграют свою роль и превратятся в невидимок, как было всегда. Мы заложим фундамент новой, лучшей системы.
— Фундамент на костях! Они убивают всех несогласных! Они отметили нас, они убили…
— Кана, — шелест. Сдавленные рыдания. Стискиваю зубы. — Да. Кан боролся за свою правду. Он проиграл. Я очень тебе соболезную. И хочу, чтобы ты нашла покой в собственном выборе. Постарайся хоть на секунду забыть о Кане. Подумай о себе. Твое будущее. Ты достаточно долго была в Университете, чтобы предсказать, каким оно будет там. И можешь представить альтернативу. Сравни.
— Я не могу, — всхлипывает девушка. — Не могу перестать думать о нем. Постоянно вижу его лицо! Мы поссорились… я видела его с Зарин. Обнимал ее, улыбался! Специально, чтобы заставить меня ревновать! Я так злилась… накричала… сказала… я не хотела… не хотела потерять его. Но не смогла признаться, и столько гадостей наговорила! Я не хотела…
— Знаю. Знаю. Тише, ты не виновата.
— Мы всегда ссорились. И всегда мирились! Я думала, и в этот раз… помиии…рим…ся! — я зажимаю рот, чтобы не выдать себя звуком. Слезы холодят щеки. Фотография, где Энид и Кан счастливо смеются — стоит перед глазами. Плач режет шорох капель и сумеречные улицы. Илай обнимает за талию.
Спустя вечность, когда Энид затихает, Сано Тхеви говорит:
— Мне очень жаль. Я знаю, сегодня кажется, что жизнь окончена. В некотором смысле, так и есть. Но однажды твои эмоции изменятся, я обещаю. И лучше, если к этому моменту мир вокруг тоже станет другим.
Энид не отвечает. Звякает битое стекло, шуршат камешки.
— Пойдем. Ты замерзла.
Осторожно пробираюсь между пластмассовыми людьми, чтобы увидеть — хоть мельком — Сано и идущую следом девушку. Голова опущена, обнимает игрушечного медведя с огромным белым бантом.
Тесно, словно иначе рассыплется на куски.
Сано переоделась: бледно-розовая прозрачная туника шлейфом плывет за ней, едва касаясь земли. Под легкой тканью светятся майка и брюки, вместо балеток — грубые сапоги. Браслетов на предплечьях теперь раза в два больше.
— Кажется, они нашли свои места в Отрезке, — шепчу, отступая назад.
Вздыхает Янни. Наас ерошит его мокрые волосы. Спрашивает, горько нахмурившись:
— Пойдете с нами? — Мария молча смотрит на брата. — Мантикору возьмем. Тебе же нравится Мантикора? — касаюсь плеча Нааса. Блекло улыбается в ответ. Не хочет говорить об Энид. О Кане. Я вижу боль в черных провалах зрачков и что он готов сбежать в Темные земли — не от войны или Совета.
— Мантикора смешной. Пахнет краской, — улыбается и морщит нос огненный маг. Зажмуривается. — Лучше, чем я. Я воняю.
— Почти незаметно, — врет Наас. Я говорю:
— Нина, она частично маг огня. Должна получить печать и уйти с нами.
Имя повисает в воздухе. Наасу предстоит встретиться с сестрой Кана — рано или поздно. Он не отвечает. Кладет подбородок Янни на плечо, следит за срывающимися с козырька магазина капельками.
— На самом деле, всем опасно оставаться, — мы обязаны сказать остальным.
— Они не захотят опять оказаться в логове тварей, — возражает рыжеволосый маг. — У них должен быть выбор.
— Если завтра все получится, поговорим об этом, — Илай сжимает мои пальцы. Если мы выживем. Если освободимся.
— Х-холодно, — жалуется Янни.
— Да, — Наас глядит в пространство перед собой. — Мне тоже.
***
Кафе, где сломался Илай, становится нашим убежищем до предрассветных часов. Теплый свет отсекает ночь зеркалом стекла, а аромат кофе теснит к дверям дождливую сырость. Поднявшись на второй этаж, Илай приносит сухую одежду. — Это… — догадывается Наас.
— Мой дом.
Я глажу мягкую ткань черной рубашки. Мокрые шорты липнут к коже, но длины подола не хватит, чтобы полностью прикрыть бедра. Уткнувшись лицом, вдыхаю запах прошлого Илая — мыло и что-то терпкое, хвойное.
Чужое.
— Не ходи в туалет, — Янни склонился над витриной с по-прежнему свежими десертами. Беспокойные пальцы комкают на животе белую футболку.
— Ладно, — Наас переодевается в такую же. Тянет носом, прикрыв глаза. — Господи, мне чертовски не хватало нормального кофе. А за банку пива с чипсами я убить готов! Или пепси. Или…
Я смеюсь: закуски, газировку и алкоголь в Отрезке размели до нас, не говоря уже о сладком. Теперь скинувшая каменное оцепенение кофейня — почти чудо.
— Да уж. Мария много упустил, — брат Янни ушел к остальным, чтобы помочь с текстом пакта.
— Я отнесу ему… вот это! — выбирает лакомство мальчишка.
— Остальные обзавидуются, — хмыкает Наас.
— Может, не надо? Еще передерутся, — говорю я.
Ближе к полуночи высокие окна покрываются изморозью. Доедающий третье пирожное Янни деревенеет, роняя кусок на пол.
— Они здесь, — Илай отступает от заплетенной белесыми узорами витрины, засовывает руки в карманы форменных брюк. Подойдя к нему, касаюсь
напряженной спины, провожу между лопаток. В нескольких кварталах отсюда определяется наша судьба.
— Тогда стекла тоже обледенели, — он смотрит в темный коридор, ведущий к туалетам. Прикусывает нижнюю губу.
— Илай… — кривится:
— Я… не возвращался после… Даже не знаю, где они похоронены, — стирает кулаком выступившие бисеринки крови. Обнимаю. До боли стискивает мои плечи.
— Ты поговорил с Сирасом?
— Да.
— Еще злишься? — мальчишка размазывает пальцем крем по тарелке.
— Да, — отражение Илая хмурится. — И нет. Не знаю.
— Но ты принял его клятву, — перехватывает мой взгляд. — Ты мог выбрать кого-то другого.
— Нет. Только Сирас связывал меня с прошлым. А ты? Тебя…
— Никто не ждет, — легко срывается с языка.
— Мы выпили чай, — вертит ложку Янни. — С конфетами. И нас забыли.
Наас методично рвет салфетку на мелкие кусочки. Громко тикают часы на стене. Голые ноги обдувает теплом из кондиционера, а призрачный Илай в плену оконной рамы целует меня в висок.
— Я не рассказал Хектору, что сегодня делал, — вздрагивает Янни. — Мы много гуляли, но он вспоминал маму с папой и Аллой, а я только слушал.
— Расскажи нам, — мягко предлагает Илай.
— Но… — маг огня нервно двигает блюдца, переставляет чашки: пытается собрать заклинание из посуды.
— Утром мы разбили колбы, помнишь? — утаскивает нож Наас. — Сообщающиеся сосуды. Ты кинул очень далеко!
— Я… — мальчишка застывает. Отпускает сахарницу. Изможденное лицо просветляется:
— Они взорвались зеленым! А потом Рики сказал…
Наас с улыбкой кивает. Мы садимся за стол, чтобы разделить еще одну историю.
Глава 8
Проснувшись как от толчка, сажусь на матрасе. Сердце колотится за ребрами. За окном тесный дворик купается в солнечных лучах. В гостиной негде ступить из-за собранных из тряпок постелей, а воздух тяжел от дыхания. Разглядываю спящих — спокойные лица и взъерошенные затылки, — привычно считаю: раз, два, четыре, шесть, семь… Восемь: Сано с головой завернулась в плед, но вон видны яркие прядки, значит — на месте. Энид уткнулась носом в потертого плюшевого медведя. У игрушки не хватает одной лапы.
Илай шарит по моей подушке. Во сне он кажется хрупким и уставшим, некрасивым: резкие черты, искусанные губы. Синеватые тени под белыми ресницами. Легко, чтобы не разбудить, касаюсь поцелуем щеки, уголка рта. Выпутываюсь из простыней и подхватываю ботинки, вытягиваю из-под матраса теплый пистолет. Паркет едва слышно скрипит под босыми ногами, ворочается в кресле Наас.
На пустом спальнике у тумбочки свернулся Бес: Сойт Роэн уже встал. В кухне закипает чайник. Там спали Хикан и Эйса. Постояв немного, сначала иду в ванную: слишком рано для новых разговоров. Вчерашняя ночь еще ноет в позвоночнике, сонное оцепенение делает мысли вязкими, заставляя бежать по кругу вслед за частящим пульсом. Мы вернулись в сизых утренних сумерках и почти сразу пошли отдыхать — после прочтения пакта Серафима и Хиканова раздраженного:
— Отвалили! Все равно ни черта в этом не понимаете! — оборотень собирал воедино кости заклинания с разных листов. Бумажки погребли под собой обеденный стол и подоконник. Зевающий Эйса держал на коленях особенно ценные фрагменты:
— Мы закончим сами. Чары по сути готовы. Идите спать.
— Готовы, — прошипел Хикан, — конечно! Готовей некуда!
— Мы притащили постели, — проигнорировал его сын Хайме, — чтобы не разделяться. Там тесновато, но поместимся.
— Чем второй этаж плох? — хмуро поинтересовался Наас.
Эйса тронул опутывающую запястье цепочку с крестиком и хмыкнул:
— Кое-кто психует. Лучше не спорь.
Обернувшись и напоровшись на штормовой взгляд Энид, я дернула рыжеволосого мага за кончик хвоста:
— Иди первым в душ. Ты жаловался, что замерз.
Мне тоже холодно — до сих пор. Но туман в сознании не желает рассеиваться, и я пытаюсь смыть наваждение прохладной водой, пока за дверью рушится тишина. Вот кто-то проходит мимо. Другой останавливается и дергает ручку. Звякает посуда. Выезжает шкафчик. Дребезжит… я оборачиваюсь. Стекло в узком окошке под потолком ходит ходуном.