— Это грандиозный мир, Зарин. Ты не видела и десятой его части. Я притащил тебя сюда. И Тони… Кана. Айю. Я идиот, я должен был… я не хотел ничего такого. Но обещаю, потом будет лучше. С Университетом или без.
— Я бы в любом случае приняла ее клятву, даже зная о возможных последствиях, — прошлое не изменить, ведь чтобы сделать другой выбор, нужно быть другим человеком.
— Знаю, — со смешком выдыхает мне в шею. Легко целует. — Кажется, уже тогда знал.
— Спасибо, — что выбрал меня. И все еще выбираешь.
— Всегда пожалуйста, — хмыкает маг.
— Я серьезно, — отстраняюсь, чтобы заглянуть в теплые глаза. — Иначе я превратилась бы в Янни, — или загадочно искалеченного Мантикору. — Я влипла, когда не съела предложенный Ниной леденец. Ты спас меня.
— Подожди говорить о спасении, — морщится.
— Нет. Самое время, — отпускаю его, шарю по карманам.
— Что?
— Я не выкинула, — достаю граненый камешек. — С его помощью можно стереть воспоминания?
— Или превратить в сон, в услышанную историю. Изменить еще тоже, — хмурится. — Только память? Или… приоритеты? — избавить Энид и прочих от картины смерти Кана было бы верным решением. Простым. Но я не в силах принять его.
— Одна мысль способна изменить все. Что ты хочешь сделать?
— Я сама пока не уверена.
— Осторожней с непенфом, — просит. — Я бы сказал: избавься, но их чертовски трудно достать.
А иногда и несправедливые меры необходимы — остается несказанным.
— Да.
— Если захочешь внушить мысль — дождись начала действия непенфа и назови человека по имени. Иначе он запомнит все нереальным, хотя прямые указания почти наверняка исполнит.
— Почему? — Нина не спросила моего имени. Значит, была уверена, что даже с искаженной памятью я не выброшу колбу с прахом.
— Не уверен, — Наас чешет лоб. — Включается какая-то подсознательная суеверность, или вроде того. Знаешь, когда люди обходят черных кошек или избегают ступать на трещины? У каждого есть свои страхи и ритуалы, чтобы успокоиться. Желание исполнить требования, озвученные рядом с приемом непенфа из этой же серии. Тупое, но неодолимое.
— Ясно. Хорошо, — леденец отсвечивает травянисто-зеленым и клеится к коже. Прячу в карман.
— Прогуляемся? — Наас отступает, опускает ресницы: пытается убежать от своей обретающей плотность тени.
— Ты говорил с ней?
— Нет, — ерошит волосы на затылке. — Надо, знаю. Сегодня ночью, — повышает голос, обращаясь к клубящейся под ногами тьме. — Сегодня ночью они придут утвердить пакт, — бледно ухмыляется маг, становясь странно похожим на мелькнувшую за его спиной и пыльной витриной гривистую тварь. Коротко оглядывается.
— Иди к ней, — ты же хочешь. Тебе же нужно.
— Я… — сутулится и прячет руки в карманы джинсов.
— Боишься. Ничего. Иди.
— Ты тоже боялась Плутона? После клятвы? — на переносице прорезаются глубокие морщинки. Их следы уже не исчезают, даже когда Наас улыбается. Признаюсь:
— Я была в ужасе.
— Правда? — удивленно взлетают рыжие брови. — Мне показалось, вы сразу поладили.
— Нет. Я до сих пор ее не понимаю, — где она? Трогаю шрам на ладони в поисках ответа. Парень ежится:
— Кошмар.
— Да, — он не двигается с места, поэтому я ухожу первой. Коснувшись на прощание прохладной щеки, встречаюсь взглядом с облачившимся в плоть чудовищем. Крестообразные зрачки неподвижны, плоский череп с роговыми наростами на скулах обтянут дымной седой шерстью. Тварь просачивается сквозь стекло, охаживает впалые бока тонким, с проступающими позвонками хвостом. Мощные львиные лапы не вяжутся с изогнутым костлявым телом, но она грациозно переступает по битому асфальту, струится, будто привидение. Наас рывком разворачивается, едва создание заговаривает:
— Ни-ве-тишшш, — треугольная пасть легко падает, показав три ряда акульих зубов, и медленно, с усилием, поднимается. Маг застывает, сжав кулаки, — только грудь под рубашкой ходит ходуном.
— Ниветишш, — повторяет тварь ровнее.
Облизав губы, Наас хрипит:
— Наас. Наас Мерезин.
— Мой, — шелестит она. Я тихонько иду прочь.
— Моя, — доносится сзади.
***
— Ударю, — шипит под настежь открытым окном Хикан.
— Бей. Я знаю, как ты бьешь, — насмешливо отвечает Эйса.
— Не в полнолуние, — на грани слышимости.
— Я не хочу оставлять тебя одного, — Янни и Мария ушли. Когда я проверяла в последний раз, на стадионе появились две точки. Сойт Роэн скрипит паркетом, расхаживая кругами по комнате. Тянет табаком. Остальные рассыпались по волшебной карте, но мне некуда пойти. Завариваю мятные листья, которые пил Кан, стараясь не выдать себя неосторожным звоном ложки о фарфор. Маги в синем от сумерек дворе зажгли торшер из гостиной. Теплые отсветы ложатся на дерево и машину, притихших птиц среди ветвей. В коридоре по полу протянулся размытый прямоугольник: гаснет на мгновение через каждые девять шагов. Кухню давно затопили тени, но я сижу в темноте и грею ладони о чашку.
— Эй…
— Что еще?!
— Тони. Мне жаль. Я должен был раньше сказать…
— Забей. Мы не общались последние годы. Когда я перешел в техники, стало трудно поддерживать связь.
— Почему? Что случилось? Почему ты вообще решил сменить блок?
Хикан огрызается:
— Слишком много вопросов.
Облокотившись о стену, подтягиваю колени к животу, едва помещаясь на шаткой табуретке. Закрываю глаза. Чай остывает, но мне перехотелось пить: чертова мята горчит во рту.
— Ну как? — Эйсандей спрашивает уже в четвертый раз. Оборотень отчетливо клацает зубами:
— Так же! Ты достал! Я же объяснил: магия фонтана дискретна. Я не вижу системы в выбросах. Для нормальных расчетов мало тех побрякушек, которыми снабдили Сано. С ними понадобятся недели наблюдений, а у нас нет времени! Жертвы тоже нет, разве что выбрать кого-нибудь самого сумасшедшего и…
— Хикан!
— Да шучу я… а ты заткнись. От этих выкладок зависит и твоя жизнь, между прочим.
— Ты же закончил с мясом. Дальше просто.
— Да. Осталось настроить связки, чтобы крепко держали источники силы и полюса, не разорвались в случае магической атаки, но легко лопнули от точечного огненного импульса, когда нам понадобится запустить портал назад. Тот еще геморрой. Мы не можем полагаться на удачу.
— А Мантикора? По твоим расчетам, он справится? — понижает голос Эйса.
— Я не знаю, — устало отвечает оборотень.
— Сними его.
— Что?
— Крестик. Серебро же ранит тебя, когда луна округляется. Почему не снимаешь? — Он напоминает о необходимости контроля. Как только начинает печь — пора следить за поведением. Как остывает — можно расслабиться.
— Это пытка. Ты и так мучаешься, а еще и…
— Эйса. Перестань. Не тро… отдай!
— Нет. Теперь я буду твоей совестью. Сосредоточься на формуле.
Его ничего не выдает — но я ощущаю холодок у виска раньше, чем дыхание снега и жаркие руки.
— Насекомые, — Илай непонимающе моргает:
— Что?
— Если бы бабочки вились у света, пели сверчки — Отрезок ничем бы не отличался от дома, — обычный вечер. Только напряжение сковывает плечи, копится в сцепленных пальцах и морозит позвоночник. Качается сияние за окном. Невидимый Хикан вдруг рявкает:
— Не трогай!
— Тебе же не видно.
— Поставь! И убирайся!
— …иначе ударишь, я помню. Рисуй давай.
Я шепчу:
— Нина сказала мне, что маги огня и твари совсем как фонарь и мошкара.
— Нет, — улыбается Илай.
— Нет, — соглашаюсь. Слишком просто. Тогда нас бы здесь не было, а бабочка- Плутон сгорела бы дотла в нашу первую и единственную встречу.
Илай садится на стол и берет меня за руку, подносит к губам:
— Завтра все изменится.
— Завтра? — так скоро?
— Да. Чары почти готовы. Твари придут в полночь. Утвердят пакт. Нам лучше уйти. Не стоит пересекаться с Алвой. Чересчур сильна. Ровня Мантикоре, — я не увижу Плутона. Но и ту ужасную тварь — Алву — тоже.
— Вы с Наасом не потеряли сознания, — вытягиваю ноги, разгибаю затекшую спину.
— Она не обратила на нас внимания. Ты горишь ярче.
— А Янни?
— Наоборот, очень слабый.
— Алва… — гладкое имя. Властное. Ей подходит. — Что с Сирасом?
— Он рядом.
Треснутое стекло в форточке жалобно звякает. Коротко рычит Хикан. Илай улыбается уголком рта.
— Исполняет свое обещание, — хлопают крылья: воробьи мечутся в паутине веток. От ствола отрастает согбенная фигура. — Следит: вдруг я причиню тебе вред?
— А хочешь? — всего несколько дней назад я спрашивала его о том же. Вязкий взгляд из-под морозных ресниц держит крепче сильных пальцев. Наклоняется, трепещут ноздри — втягивает мой запах. Нагретый камень, да? Даже сейчас, когда солнце давно закатилось за щербатые крыши. Понимает без слов:
— Хочешь, — впиться в яркие губы, прикусить, чтобы лопнули затянувшиеся ранки. Распробовать металлическую суть его колдовства. Хрупает окно. Он кусает в ответ — больно, правильно.
Как осколок, проткнувший ладонь однажды. Магия ранит:
— Это в нашей природе.
Стеклянно лопнув, снаружи гаснет свет. Темнота оглушает. Касаюсь его груди, провожу по плечам, спускаюсь по обнаженной коже правого предплечья с узлами шрамов — не вижу, но помню: серебристые на белом, куда светлее моих. Царапаю прохладную шероховатость перчатки: сними. А, впрочем, неважно. Накрываю запястья. Зажмуриваюсь и возвращаюсь назад в поисках правды:
— Я думала, что отличаюсь. От тварей.
Сладкая ложь. Вроде без бабочек фонарь перестанет светить.
— Что они — зло. Не я. Нужно лишь прогнать.
Долгие летние месяцы без тьмы. Колба с прахом маятником качается под одеждой. Что я сделала с внезапной свободой?
Приковала себя к столбу на забытой богом парковке, чтобы найти людей более страшных, чем когда-либо знала.
От рычания оборотня волоски на затылке встают дыбом.
— Они уходили. Приходили новые. Исчезали, чтобы вернуться.
Сплетаю чары, целуя. Кровь на языке скрепляет волшебство.
— Летели на свет.
Тянет гарью.
Илай будто пожарище. Пламя тлеет в углях под слоем сизого пепла, еще горячий дым набивается в легкие. Рывком поднимает на ноги, дергает к себе:
— Что ты пытаешься увидеть? — часто моргает, словно ему тоже горячо и едко.
— Тебя, — багряный жар плавит воздух, обжигает горло.
— И хочу показать, — изменить ключевую связку, произнести вслух. Смотри, гляди же:
— Это всегда была только я.
Лицо Илая ломается удивленным, уязвимым выражением. Осторожно разжимает хватку. Трогает ямочку между ключиц, надавливает. Закрыв глаза, погружаюсь в колкую память — пусть волшебство длится. Смотри:
— Я не хотела отнимать его жизнь. Мне очень, очень, очень жаль.
Сзади взвизгивают половицы.
— Хватит, — тихо просит огненный маг.
— Все нормально? — доносится из темноты коридора.
— Да, — говорит мне Илай.
Я вытираю щеки. Во дворе занимается мутное зарево. Голова Хикана показывается над подоконником, Илай напрягается под моими руками: оборотень скалит заострившиеся клыки. Лимонная радужка ядовито полыхает, а зрачки сузились до вертикальных щелей.
— Тогда какого хрена вы творите?! — интересуется сиплым от ярости голосом. Тяну Илая за футболку — вниз, сейчас мы недопустимо выше. Но он неподвижен. Отвечает, прищурившись и тяжело роняя слова:
— В полночь придут твари. Закончить пакт. Знак будет готов?
За спиной техника, затмевая робкий свет, поднимается мрак. Чернее ночных теней, плотнее знакомых силуэтов тесного дворика. Шелест мышц и похрустывание суставов заставляют передернуть плечами. Илай не сводит с парня пристального взгляда. Тот вздыхает, трет воспаление от цепочки, фыркает:
— Отвали.
— Полночь. Мы уходим сейчас. Одна из тварей невыносима, — дает ему время обдумать услышанное и тянет меня за собой.
— Куда? Рано, — в дверном проеме застыл, скрестив руки на груди, Сойт Роэн.
— Пусть идут, и тварь прихватят! — кричит Эйса. — Иначе мы не сможем продолжить!
Наколдованное им сияние не прогонит Сираса: твари жадны до свежего страха. Оглядываюсь. Хикан по-звериному морщит нос, раскачивается, вцепившись в косяк, — поскрипывает рама. Ногти впиваются в рассохшееся дерево. Оценивающе рассматривает нас: хороша ли добыча? На кого наброситься сначала? Шуршание ткани и писк паркета — бывший полицейский меняет позу. Готовится выхватить пистолет. Илай кажется расслабленным и держит ладони на виду. Только перчатка вздыбливается чешуйками.
Я могу убить одним лишь желанием и несложным словом. Если успею.
Если захочу.
Сойт Роэн отступает, освобождая путь. Густые брови сведены на переносице:
— Без глупостей, — вполголоса предупреждает, когда проходим мимо. — Все мы хотим благополучно вернуться домой.
Провожает до выхода, опирается о стену у поисковых знаков.
— Не уходите далеко, — но подразумевает другое: мы будем за вами следить.
Для него маги огня непредсказуемо опасны. Он не видит особой разницы между нами и тварями.
Я тоже больше не в силах отыскать ее.
***
Выйдя из дому, поворачиваю направо — прочь от бурых следов на усыпанном камнями тротуаре, но Илай говорит:
— Сюда, — шелестит чары, позволяющие ориентироваться в глухой темноте наступившей ночи. Повторяю за ним. Прозрев, перешагиваю через черную кляксу: здесь упал застреленный Айякой охотник. Пыльное пятно с короной брызг отмечает убитого Плутоном. Погибший от рук Тони ничего после себя не оставил, даже лицо стерлось из памяти.
Ниль снился мне сегодня. Во сне он умирал целую вечность, зажимая разорванное горло блестящими алыми руками. Илай опускается на корточки, кончиками пальцев касается засохшей крови. Достает мел.
Мне холодно. Обхватываю себя за плечи, чтобы не отвернуться. Нельзя.
Магия начинается с правды.
Ею и оканчивается.
В небе клубятся и толкаются тучи, скрывая Плутоновы звезды. Ни единого просвета — как в такие дни найти дорогу из тьмы?
— Я не помню ничего особенного, — ровно говорит Илай асфальту. Ладонь зависает над дырой в белесом узоре. — Он был моим другом. Прикрывал перед администрацией. Врал ученым в докладных, чтобы увеличить интервалы между ритуалами. Убедил, что я слабоумен. Неопасен. Спас мою жизнь, а я не могу… ничего не приходит на ум. Одни глупости.
— Глупости важнее всего, — они перевешивают вину и страх. Заполняют лакуны жизни.
На крышах шуршит дождь. Я вдруг замечаю, что иных звуков и нет, а за черными окнами домов — стоячее болото из мрака. Младшие твари ушли, подобно нам не желая встречаться с Высшими.
— Просто выбери, каким ты хочешь его запомнить, — живым. Не изломанным и напуганным, глядящим в бесконечность. Сморгнув, прогоняю видение: вогнутая грудная клетка, обожженная, без волос и бровей, голова с распухшими, неузнаваемыми чертами. Чертов Кан. Тони… Ниль. Что же мы наделали?… Глазам горячо, хоть меня трясет в ознобе.
Илай наклоняется, закрывая чары от частых капель.
Моя футболка мокрая насквозь, между лопаток текут ручьи, когда он наконец трогает заклинание:
— Ниль Д. Пхакпхум, — протягивает громадную ладонь смуглый широкоплечий парень с выбритыми висками. — Твой сосед.
Комната — копия жилища Нааса и Тони. Только на шкафу нет вещей, а четыре кровати одинаково аккуратно застелены синими покрывалами.
Я не спешу с ответом. Охотник напротив без кителя и оружия, но под серой форменной майкой перекатываются литые мускулы. Хмыкает:
— Да.
— Что? — мой надтреснутый голос лишен интонаций.
— Ты правильно угадал. Меня приставили к тебе нянькой. Макс сказал: начнешь чудить, как Гилберт, — разобраться.
— Гил-берт? — почти шепчу. Морозит, слабость накатывает волнами, к горлу подступает тошнота.
— Точно, ты же новенький, — Ниль проходится внимательным взглядом. Вздыхает и приближается вплотную. Сжимаю кулаки. Он гораздо выше, а мир качается и звенит в ушах, вяжет слюну кисло-горьким вкусом рвоты.
— Отойди, — я не в силах сдвинуться с места.
Потолок накреняется.