— Ясно. Слушай, — Кан вдруг шепчет, — если спросят: ты раньше Нину не встречала. Это важно. Она обязана была доложить о тебе. Никто не должен знать, что она нарушила приказ. Поэтому: ты увидела, что ей плохо, и помогла. Все. Руку порезала случайно и позже — об удавку. Тронула калитку, когда мы проходили. Поняла? Пришли, — ставит меня на землю у зеленой шуршащей громады здания: плющ заплел стены по самую крышу, не сосчитать этажей. — Сможешь дальше сама?
Легкость в голове уже рассеялась. Плечо и щека ноют, горят порезы под чешуйчатыми зубьями цепочки. Делаю несколько шагов на пробу. Под ногами — разбитый асфальт, сорняки и трава в глубоких трещинах. Кан сует ладонь в листья. Щелчок. Со скрипом отворяется дверь.
Сзади из ночи выступают двое. Вздрогнув всем телом, я разворачиваюсь к ним, сердце срывается в галоп — мои тени вернулись!
И тоже вскинулись.
— Спокойно! — Кан встает между нами. — Все под контролем.
— Протокол, — невыразительно отвечает одна из теней. Выдыхаю. Нет, всего лишь люди.
Люди страшнее всего, — что, если я смертельно ошиблась?
— Она неопасна. Просто следуйте за нами.
— Почему сюда? Огненных магов необходимо доставлять к Адамону Влодеку.
— Адамон разбирается с последствиями драки на тренировке. Он может быть где угодно. Я не пойду искать. Рабинский сойдет.
Закрываю глаза и набираю полную грудь осеннего ветра.
Кан подталкивает в спину:
— Осторожней, там ступеньки.
Глава 2
Мы спускаемся в кромешной тьме. Я иду первой, нащупывая ступеньку за ступенькой, сзади — Кан и двое других. Сверху гудит электричество. Паника бьется за ребрами пойманной птицей. Стиснув зубы, потихоньку ослабляю цепи. Без особой цели: у меня не хватит сил справиться с тремя мужчинами. Через несколько пролетов, искромсав внутреннюю сторону предплечий, путы повисают на запястьях. Становится светлее. Мутное сияние обозначает толстые жилы кабелей на стенах и — знаки. Хаотичные росчерки баллончиком, еще час назад я бы решила: просто граффити. Символы едва уловимо меняются, если не смотреть в упор. Я быстро перестаю.
Лестница обрывается решеткой. За ней над массивной железной дверью горит забранный металлом фонарь. Кан касается ржавой пластины. Лязгают, открываясь, замки. Парень говорит:
— Дальше сама.
Оглянувшись, я вижу, что все трое одеты в знакомую черную форму, со щитами на груди. Вооружены: подмышечные кобуры, к кольцам на поясах крепятся набедренные сумки и массивные ножны. Нинин брат ободряюще улыбается, но сведенные на переносице брови выдают напряжение:
— Иди, все будет нормально, — стоящий рядом с ним поднимает пистолет. Я тяну за ручку.
И слепну. Потолок полыхает сотнями, тысячами лампочек. Громко шумит вытяжка. Лампы, покачиваясь на проводах, цокают друг о друга.
Скрипит, закрываясь, дверь.
Вечность спустя из золотого света проявляются деревянный пол и колонны. Вдали — блеск металла. Туда. Я ныряю в лес полированных трубок, стали и латуни, прохожу по плитам из темного от времени железа. Вентили, провода, рычаги и счетчики с дрожащими стрелками, бульканье воды в прозрачных шлангах. У скопления приборов — стул и стопка бумаг.
— Добрый день! — кричат сбоку. — Сюда, на мой голос!
Я мешкаю, избавляясь от цепи. Витки на шее сидят плотно, зацепившись грузом на конце, но и не мешают. Расчлененные рукава худо-бедно прикрывают отсутствие пут, остается только держать полные звеньев и липкой влаги ладони неловко сведенными у горла. Невидимый человек продолжает звать: сюда, сюда! Я блуждаю среди эха и механизмов, протискиваюсь боком между горячими корпусами, пока не натыкаюсь на черные прорезиненные занавески. Обхожу кругом: шторы отрезают кусок помещения. С одной стороны полог откинут:
— Проходи.
Он старше, чем звучит. Лет пятидесяти, худощавый, седой и смуглый, в очках с тонкой оправой. Интересный, а в молодости, наверное, был красив. Уверенный разворот плеч, рубашка с небрежно закатанными рукавами. На спинке стула — белый халат. Врач? Не похож. Вокруг шкафы, забитые папками. Книги, распечатки, тетради, рулоны — повсюду, даже на полу; стопки в человеческий рост громоздятся по углам. Мужчина отодвигает большую чертежную доску с узором из знаков.
— Добрый день! Сейчас же день? — я качаю головой. И кривлюсь от боли. — О, под землей легко потерять счет времени.
— Я… я не знаю, зачем я здесь.
— Ты включила тревогу. Нужно понять, почему защитные чары отреагировали. Пожалуйста, присаживайся, — смахивает стопку листов с ближайшего стула. — Не волнуйся: то, что ты смогла спуститься сюда — уже отличная новость. Заметила чары в стенах? Они бы не пустили, будь ты нестабильна. Сейчас я возьму у тебя кровь, затем проведу несколько тестов, и, если выживешь, будешь свободна.
— Очень смешно. Вы каждый раз это говорите? — мужчина смеется:
— Ну извини, трудно удержаться. Мне, конечно же, не следует шутить… ты и так напугана. Тебе сильно досталось. Давай обработаем раны, — отодвинув ящик стола, достает вату, бинт и пару бутылочек. Я медлю, но незнакомец выглядит безобидно. Выпускаю на колени скользкую от крови цепочку, отрываю лохмотья рукавов. В ярком свете припухлые разрезы, исчертившие руки до локтей, блестят ртутными разломами.
— Зря ты… только сильнее поранилась. Эх… подожди, сейчас помогу с шеей, — щелкают кусачки. Затаив дыхание, отдираю цепкие чешуйчатые звенья. Шнурок, который держал оберег долгие четыре месяца, исчез. Если бы я утром не собрала волосы в высокий хвост, их бы тоже лишилась.
— Вот, держи. Протри, забинтуй и давай начинать. У нас мало времени. Как тебя зовут?
Выдуманные имя и фамилию я шиплю сквозь зубы: средство на вате жжет и дергает кожу, бинты ложатся наждачной бумагой. Мужчина записывает возраст, рост, вес, адрес (выдуманный), место учебы (снова ложь), хочет узнать про семью — отвечаю, что не буду говорить. И спрашиваю наконец, кто он такой.
— Валентин. Или, если тебе больше нравится, профессор Рабинский. Я изучаю магию и магов, хотя сам не в состоянии сотворить даже крошечное волшебство. Иронично, не так ли? — он заканчивает писать и откладывает папку. Вытаскивает из-за стопки рукописей микроскоп с предметными стеклами. Забирает окровавленную вату.
— Что это за место? — Валентин мажет моей кровью пробирки, разбавляет жидкостями из разноцветных бутылок — некоторые пенятся, другие светлеют, одна вспыхивает и дымится. Профессор поднимает брови.
— Университет. Здесь волшебники учатся использовать свою силу, а ученые учатся использовать их. Изначально Университет был монашеским орденом, затем — светской организацией, вроде лож, которые собираются ради развлечения и политических игр. После войны Совет сделал упор на науку: новое место, новые открытия, новые цели. Впрочем, не для протокола, я бы сказал, что вопросы власти еще остро стоят на повестке дня…
Валентин замолкает, прислушиваясь. Шепчутся лампочки, равномерный гул просачивается в подошвы ботинок. Профессор наклоняется ко мне, понижая голос:
— Ты маг огня и тьмы, ты нужна им. Сильнее, чем они дадут понять и чем ты сейчас способна представить. Будь осторожна! Они не должны узнать, насколько ярко ты светишь. Тебя не отпустят, и научат многому, но никогда не показывай всю свою мощь. Никогда! Они заставят участвовать в исследованиях, а это… разрушает. Не сразу, но непременно. Делай что угодно, чтобы избегать кровавых ритуалов. Каждый, — запомни, — каждый может стать для тебя последним. Вот, возьми, — сует мне покрытую патиной монетку, — порежь палец, когда окажешься на знаке. Тсс. Ты поймешь, поймешь! Ее нельзя использовать больше двух-трех раз, и вряд ли скоро придется, но на всякий случай всегда носи с собой. И возвращайся сюда при первой возможности! Я все объясню.
Он откидывается на стуле и продолжает писать как ни в чем ни бывало. Я потихоньку прячу кругляшек в карман.
Валентин еще делает пометки, когда монитор ноутбука с писком включается. Появляется черно-белая картинка: в комнату с лампами входят пятеро.
— Кан сказал, ты спасла жизнь его сестре. Как там ее, девчонка с собакой? — профессор не обращает внимания на экран, но я замечаю, как напрягаются его плечи. Переспрашиваю:
— Собакой? — первым семенит старик в мешковатом, будто с чужого плеча, костюме. Следом — осанистый мужчина в халате врача и высокий, тощий как жердь человек с папкой под мышкой. Последними в дверь скользят двое, что сопровождали нас с Каном.
— Злая, но умная, — мне требуется время, чтобы сообразить: он о собаке, не Нине. — Нина. С ней не было собаки, — плевать на собаку: монета обжигает сквозь подкладку кармана.
— Да? Неважно. Нина задолжала тебе. Поэтому ее брат привел тебя сюда, только этого мало. Поговори с ней. У вас много общего.
— Хорошо, — Валентин звонко захлопывает папку.
— Сорок четыре процента огня. Поздравляю, — небрежно выводит на соседнем листке с расчетами: 75.
— Что это значит? — шаги за занавеской.
— Ты скоро узнаешь, — и тише:
— Мне жаль.
Почему жаль, — думаю я.
— Так вот она, причина переполоха! — тяжелая штора взметается под порывом ветра, подлетают бумаги. Старик останавливается на пороге, скалясь яркими белыми зубами. Я ежусь: водянистых глаз улыбка не касается. Он обращается к Валентину, перекрикивая шелест порхающих листков:
— Что скажете, профессор? Бояться нечего?
— Если только сорок четыре процента огня вас напугают, — поймав пролетающую салфетку, сдержанно отвечает Рабинский. Я ерзаю, пытаясь незаметно оттянуть джинсы: кругляшек металла клеймом горит у бедра.
— О, простите. Кажется, я устроил тут небольшой беспорядок, — но прекращать не спешит, ощупывает нас цепким взглядом. Наверное, находит, что искал: задирает подбородок и щелкает пальцами. Ветер умирает.
— Сорок четыре? Вы уверены? Барьер просто взбесился, я ожидал целую сотню! — обвисшее лицо постоянно меняется, собираясь морщинами в быстротечные гримасы.
— Разве что девяносто девять, — Валентин склоняется над записями, повернувшись к гостю спиной. — Вторая сила — воздух, двадцать четыре. Природно она стабильна. Девочка переволновалась, вот и прыгнула выше головы. Вы-то знаете, как это бывает, — меня передергивает от яда в интонациях профессора, а старик выдает целую серию мимических всплесков. Щурится:
— Если вы закончили, не будем отвлекать от вашей безусловно необходимой работы. Вообще-то странно, почему ее доставили сюда, а не… ну да ладно. У Адамона, кажется, сегодня насыщенный вечер. Пойдемте, девушка. Пора нам познакомиться поближе.
Валентин прячет испачканную вату в чистую колбу:
— Я не взял кровь, но, думаю, этого будет достаточно. Можешь идти. И помни, о чем я говорил.
— А именно? — осведомляется старик.
— Собаки, — хриплю я первое, что приходит в голову.
— Собаки?…
— Да, собаки, — Валентин фыркает, а я спешу выскользнуть за занавеску, пока профессор не засмеялся. Шаря в кармане, почти врезаюсь в тощего мужчину. В жизни он не отличается от видео: бесцветный. Серые джинсы, неопределенного цвета рубашка и волосы, даже кожа выглядит пыльной.
— Извините, — двое в черном выхватывают оружие.
— Стоп-стоп, парни! Не нужно! Она стабильна. Вы можете идти. Тут все в порядке, а вот в лазарете от помощи наверняка не откажутся. Слыхал, у вас вышла заварушка на тренировке… сходите, помогите друзьям, — они немедленно уходят. Прогоняя морозное оцепенение, я провожу ногтями по ране на ладони. Монета успокаивается до горячей точки. Старик подкрадывается сзади и хватает за локоть, заставляя прикусить губу от боли.
— Простите наше любопытство. Знаю, у вас выдалась тяжелая ночь, но мы слишком редко находим магов огня. Да и светопреставление, что вы нечаянно
устроили, никого не оставило равнодушным! — щебечет, уводя в лабиринт механизмов — прочь от Валентина и выхода наружу.
— Магия огня — очень редкое явление в наши дни, — вмешивается похожий на аристократа мужчина. В его осанке и чертах лица сквозит достоинство, граничащее с заносчивостью. — Добрый вечер. Меня зовут профессор Рамон Хайме. Я возглавляю отдел по исследованию другой стороны пламени: тьмы…
— В наши дни? Почему? Когда-то было иначе? — у Хайме дергается уголок рта.
— Любознательная, — хвалит старик. Хайме холодно отвечает:
— Огненная эпоха закончилась в период между античностью и средневековьем. По неизвестной нам причине рождаемость среди магов огня стала постепенно и неуклонно падать. На смену им пришли водные, достигли расцвета и сменились воздушными. Сейчас растет влияние земли.
Новая дверь отрезает гул механизмов и яркий свет. Дальше — синий полумрак, столы вдоль стен, брошенные где попало стулья. Компьютеры, колбы, системы реторт и трубок, непонятное оборудование. Редкие люди у мониторов с графиками и шкалами. Укутанные покрывалами клетки, которые взрываются криками при нашем приближении.
— Кто там? — от них веет тревогой. Иначе, чем от призрака… не отчаянием, но застарелым страхом.
Таким глубоким, что определяет будущее. Я знаю его вкус: кислый, вяжущий. Твари.
— Мартышки, — Хайме и старик переглядываются.
— Вам с профессором Хайме предстоит тесное сотрудничество, — смотреть в непрерывно меняющееся лицо почти больно. Он слишком близко, слишком… сухие и неожиданно сильные пальцы впиваются в кожу, когда я пытаюсь отстраниться. В висках стучит. Отворачиваюсь, задавая следующий вопрос случайному парню в белом халате:
— Зачем мне с вами сотрудничать? — выходит грубо. Повисает пауза. Парень ретируется. Хлопает дверь.
Стираю пот со лба, зачесываю челку назад. Они могут не отвечать: выбора у меня нет. Исчез, когда я не нашла сил подняться с колен после знакомства с защитным полем. Или раньше, когда порезала руку и приложила к знакам на калитке. Трое мужчин рядом прекрасно это понимают.
— Мне кажется, вы сами знаете ответ. Ваша сила доставляет некоторое беспокойство, не так ли? — вкрадчиво спрашивает старик.
— И вы можете помочь мне с этим? Как?
— Магией нужно учиться владеть. Мы покажем, как… направить ее в безопасное русло, — Рамон Хайме приглаживает без того идеальную прическу. — Мои эксперименты в первую очередь вам и выгодны — это прекрасный способ постичь силу огня и тьмы.
— А ваша выгода в чем?
— Тьма является ключом ко многим древним заклинаниям, где требуется жертвоприношения. Только с помощью огненных магов можно обойтись без кровопролития. Вы даже не представляете, сколько исследований буксует из-за… Я опять перебиваю:
— Это опасно? Для меня.
— Определенный риск есть всегда, даже при обращении с простейшими заклинаниями, — отмахивается старик. Морщины на секунду складываются в
демоническую маску. — Каждый маг вам это скажет. Ритуалы нашего дорогого профессора Хайме не рискованней любых других. Поэтому давайте опустим утомительные подробности до более подходящего момента. Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы все документы подготовили в срочном порядке. Поэтому, если вы согласны стать частью Университета, то давайте покончим с формальностями. Вы устали и ранены, и я приношу извинения за последнее: меры предосторожности. Ваша стихия бывает опасна для окружающих, а металл удавки заколдован, чтобы предотвращать возможные эксцессы.
Я осторожно киваю. Отпусти меня. Раны тянет ноющей болью, колени дрожат, мигрень давит на веки. Старик наклоняется ближе, словно ждет чего-то, мятное дыхание теплом ложится на щеки. Глаза мутные, неподвижные, в отличие от остального. Выдавливаю кривую улыбку:
— Я понимаю… вы тоже извините, я была груба. Я испугалась, и все еще растеряна. Даже не спросила, как вас зовут.
— Ничего-ничего! — наконец разжимает хватку и шагает назад. Глотаю стон облегчения. — Я сам должен был представиться! Советник Гофолия, один из девяти руководителей Университета.
— Вы, как всегда, скромно умалчиваете, что возглавляете Совет, — склабится Хайме.
— О, не так уж это и важно!
— Большая честь, — слишком большая. Пожимаю протянутую ладонь и вновь попадаю в плен цепких пальцев: