Нэвил, будучи не в силах рассказать всё Горди, попытался уложить в голове все эти ужасные моменты. Он даже не был уверен, что правильно понял Адама, или что весь их разговор не был просто галлюцинацией. Но выражение лица Горди убедило его, что всё это только что было взаправду, однако Нэвил не решился перекладывать ношу таких знаний ещё и на плечи охранника. Та часть его разума, что ещё могла рационально мыслить, уже принялась обдумывать причины такого поступка Адама, но в то же время подпитываемый целым ворохом эмоций страха, горечи и тяжёлых воспоминаний внутренний голос доктора вопил, что его брат погиб, а профессор держал существование червей в тайне ото всех. Поначалу Нэвилу даже казалось, что он и понятия не имеет, как поступить со всеми этими знаниями, но это было вовсе не так. Надо было просто всё хорошо обдумать, ведь повернуть время вспять и избежать этого кошмара уже не удастся. В отличие от Адама, Нэвил понимал, что не посмеет хранить подобное в секрете.
— «Ему что-то там из дома надо забрать», — дрожащим голосом сказал доктор. Казалось, Горди такой ответ вовсе не убедил. — «Пойдём, нам пора. Он догонит нас в Джасинто».
ГЛАВА 3
«Люди разобщены, и именно поэтому мы в итоге и сумеем одержать верх над ними».
(Королева Саранчи Мирра о слабостях людей.)
ОФИС ДОСТОПОЧТЕННОГО РИЧАРДА ПРЕСКОТТА, ДОМ ПРАВИТЕЛЕЙ, ЭФИРА. МЕСЯЦ МОРОЗОВ, СПУСТЯ 10 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
Ричарду Прескотту и раньше доводилось стоять у окна своего кабинета, разглядывая открывавшийся ему вид, столь же глубоко осознавая неизбежность грядущего.
“Ты всё знал уже тогда”.
Он помнил всё, словно это было вчера, как будто его разум ещё тогда понял, что тут что-то не так, и запрятал все эти воспоминания, чтобы проанализировать их позже. И, как это обычно и бывает, вспоминая слова предателя, Прескотт лишь сейчас понял их истинное значение, отчего у него всё внутри похолодело. Председатель вновь вернулся к мыслям о собрании, которое прошло в этой комнате девять лет назад, когда Саранча уже готовилась окончательно добить остатки человечества. Тогда в его кабинете собрались Адам Феникс и главы штаба обороны, а на повестке дня стоял вопрос о целесообразности залпа из “Молота Зари” по городам Сэры в качестве крайней меры. Применение этого оружия должно было остановить наступление Саранчи, но при этом погибли бы миллиарды людей. Удары надо было нанести точечно и стремительно, чтобы застать Саранчу врасплох, но большая часть населения Сэры в жизни не сумеет вовремя добраться до единственного убежища на плоскогорье Эфиры.
“Но ты всё знал уже тогда, Адам, не один год прожив с этими знаниями”.
Адам Феникс выступил тогда против применения “Молота Зари”. Несмотря на то, что профессор сам разработал это оружие, созданное как крайнее средство сдерживания на случай глобальной войны, он не хотел применять его. Прескотт тогда задал ему вопрос, есть ли у профессора какое-нибудь иное предложение, но лишь сейчас понял истинный смысл его ответа. Для председателя теперь каждое слово из той его фразы несло в себе совершенно иной, шокирующий смысл.
“«Если бы у нас было больше времени… То мы могли бы остановить их другим способом»”.
Да, именно так Феникс и ответил. Тогда эта фраза прозвучала, будто бы профессор просто пытался найти куда менее разрушительные способы уничтожить противника, безо всяких скрытых смыслов. И хоть Адаму вовсе и не свойственна была подобная нерешительность, но его реакцию вполне можно было понять. Не каждый день правительство принимает решение спалить в труху всё население планеты, чтобы победить в войне.
“Но ты ведь вовсе не это имел в виду, да?”
Прескотт, как и все остальные, считал, что Саранча, вылезшая из-под земли без предупреждения, являлась каким-то доселе неизвестным науке видом живых существ, которые ждали своего часа в подземельях Сэры, скрываясь от посторонних глаз и ни с кем не идя на контакт. Но этим утром ему открылась вся болезненная правда.
“Феникс, ты лживая тварь. Просто высокомерная вероломная лживая тварь”.
Теперь Прескотту всё стало ясно. Всё встало на свои места. Председатель развернулся к сидевшему за столом Нэвилу Эстрому. Физик явно чувствовал себя не в своей тарелке, сложив руки на стол, будто бы сидел на допросе. Весь внешний вид этого худощавого мужчины в очках ясно говорил о том, какой же груз стыда лёг на его плечи из-за того, что пришлось выдать все секреты собственного начальника. Любой политик превыше всего ценил верность, даже если и сам такого качества не проявлял. Но в случае Адама Феникса вся эта верность была ни к чему.
“Он всё знал. Он всё это прекрасно знал, чёрт подери. Он знал об их наступлении, и всё равно промолчал, а потом хранил эту тайну до сегодняшнего дня”.
Прескотт даже не мог вспомнить, когда в последний раз его так шокировали именно чьи-то слова, а не какие-либо события. Когда Саранча вылезла на поверхность, он был ошарашен не меньше всех остальных. Порой ему попадались материалы под грифом секретности, после ознакомления с которыми он в диком страхе просыпался посреди ночи, а потом так и лежал, уставившись в потолок и будучи не в силах снова заснуть. Прескотт приходил в тихий ужас от того, что народ может узнать о подобных вещах, как, например, о том, насколько на самом деле опасен для здоровья контакт с эмульсией. Но ничто из этого не выбивало его из колеи, словно пощёчина, заставив пересмотреть все свои взгляды на мир и все свои познания о нём. Раньше председателю казалось, что он прекрасно знает, как же низко могут пасть люди. В этом и заключалась его работа: надо было понимать мотивы людей, уметь с ними обращаться и даже использовать их во благо себе и государству. Но Прескотт в жизни не мог себе представить, что найдётся человек, который позволит всему роду людскому погибнуть просто из-за собственной самонадеянности.
“Адам же учёный, бывший офицер, человек из высших кругов. Конечно, ему вечно всё не нравилось, да и правительство он частенько критиковал, но я в жизни бы не подумал, что он способен на предательство. Он и проблем серьёзных не создавал. Такого человека и на Азуру сослать не за что было. Он бы молчать не стал, сразу же сопротивляться бы начал. Для человека, благодаря трудам которого стало возможно одним нажатием кнопки сжечь заживо миллиарды людей, у него были слишком высокие моральные принципы”.
Прескотт решил, что сейчас самое время бросить спасательный круг тонувшему в океане отчаяния Нэвилу.
— «Понимаю, как вам было тяжело прийти с такими новостями ко мне, доктор Эстром», — начал он. — «Не стану делать вид, что не поражён ими до глубины души. Вы точно уверены, что всё так и было?»
— «Он сам мне об этом рассказал».
— «Как вы думаете, почему он это сделал, спустя столько лет?»
Сцепив ладони в замок, Нэвил хмуро уставился на них.
— «Я сам не смог бы жить с такими знаниями, будучи вынужденным скрывать их ото всех. Думаю, после стольких лет молчания у профессора Феникса просто уже нервы не выдержали».
Но Прескотту надо было знать точную причину.
— «И он решил рассказать всё именно вам, а не собственному сыну?» — спросил он.
— «Он никогда Маркусу ничего не рассказывал, сэр. Они вообще особо не общаются. Мне всегда казалось, что Адам считает себя недостойным отцом».
Ну, по крайней мере, хоть в этой сфере своей жизни Адам не питал никаких иллюзий. Он действительно был недостоин своего сына. Хотя Прескотту всё равно было сложно поверить в то, что профессор столько лет мог скрывать подобное от Маркуса. Но, с другой стороны, некоторым людям всю жизнь удавалось скрывать от собственных семей немало ужасных преступлений и постыдных тайн. Но Прескотт решил пока отставить на второй план все свои подозрения, сконцентрировавшись на решении насущных проблем: его основной советник по вопросам науки и ведущий специалист в области разработок оружия поддерживал постоянную связь с Саранчой и знал все их намерения. Возможно, он и сейчас с ними общается. Прескотт совершенно не понимал мотивов Феникса, поэтому надо было расценивать его, как врага, пока ситуация не прояснится.
“Возможно, он всё ещё считает, что сумеет уговорить их не устраивать кровавую резню. Впрочем, уже неважно. Нет никакой разницы, если он просто идиот, который хотел сделать как лучше, или же он заключил сделку с червями, что спасти собственную шкуру. Итог один и тот же: он долгие годы знал о приближении “Дня-П”, и если бы рассказал обо всём Дальеллу, то у нас было бы время на подготовку. Он — враг государства. Мы ведь давным-давно могли увезти его на Азуру, но Дальелл… Боже, неужели и Дальелл обо всём знал, но ничего мне не рассказал?”
Прескотт, которому никак не удавалось отогнать эту мысль, постарался как можно более непринуждённо подойти обратно к окну и вновь выглянуть наружу на тот случай, если Нэвил заметил тревогу на его лице. Отец Ричарда, Дэвид Прескотт, когда-то занимавший пост председателя КОГ, научил сына, который неизбежно пошёл бы по его стопам, как подобает вести себя главе государства, пока ещё мог ходить. Он научил Ричарда контролировать свои эмоции и сохранять хладнокровие. Но Прескотту было крайне сложно не проявить никакой реакции, думая о том, что Дальелл, возможно, и сам долгое время хранил в тайне существование Саранчи. Из-за политики правящей партии можно было натворить диких безумств, порушив всё вокруг, ведь она почти всегда главенствовала над интересами государства и народа. Несмотря на то, что Прескотт прекрасно всё это понимал, у него всё равно мурашки по спине побежали от подобных мыслей.
Нэвил поёрзал на месте, отчего старинный стул из красного дерева под ним заскрипел.
— «Скажите, председатель, вы когда-нибудь испытывали ненависть к самому себе?» — спросил он. В Нэвиле сейчас явно не учёный говорил, но Прескотт был этому даже рад. С невозмутимым видом уверенного в себе человека он обернулся к собеседнику, сунув руки в карманы, будто бы ему каждый день рассказывали шокирующие новости о тайнах, которые привели к вымиранию человечества.
— «А вы?» — спросил председатель у Нэвила.
— «Да, сэр, вот прямо сейчас сам себя ненавижу. Я донёс на человека, который относился ко мне, как к члену семьи, который помог мне построить карьеру… И я вовсе не считаю, что хорошо поступил».
— «Но считаете ли вы, что поступили правильно?» — Прескотт смотрел прямо в глаза Нэвилу. Согласно результатам дополнительных проверок, проведённых службой безопасности для допуска этого человека к работе над засекреченными проектами, доктор Эстром сначала хотел записаться в армию, но его забраковали по нескольким пунктам на медосмотре. Его брат Эмиль погиб в бою. По Нэвилу явно было видно, что он жаждал поступить по совести. — «Считаете ли, что сделали то, что необходимо было сделать?»
— «Если бы я так не считал, то сейчас бы тут не сидел».
— «Не надо стыдиться своих поступков, доктор Эстром. Ненависть к самому себе происходит от того, что наша совесть пытается до нас достучаться», — начал Прескотт. Пора было устроить небольшое, но продуманное представление для того, чтобы помочь Нэвилу рассмотреть его действия в контексте сложившейся ситуации. Председатель положил руку на плечо доктора. — «Я довольно часто сам себя ненавижу. Нельзя погубить миллиарды людей, а потом жить, как ни в чём не бывало. Просто надо быть честным с самим собой насчёт причин твоего поступка».
Внезапно кабинет председателя превратился в самое тихое место на всей Сэре. В наступившей тишине Прескотт расслышал дыхание Нэвила, а затем и влажный всхлип, когда тот шумно сглотнул. Доносившийся издалека отрывистый гул залпов артиллерии, казалось, вдруг стал куда громче.
— «Сэр, я просто в шоке. Что толку уже размышлять о том, как всё случилось? Сейчас-то мы уже ничего исправить не в силах».
— «Зато мы в силах не усугублять и дальше этот обман. Да проще на пулемётное гнездо в атаку броситься, чем донести на кого-то, к кому испытываешь симпатию и уважение», — сказал председатель, прекрасно понимая, что для большинства людей это было вовсе не так. Но в случае Нэвила это было чистой правдой. Доктор отчаянно хотел сражаться за свою страну, но ему не позволили, поэтому пришлось занимать в тылу тем, что он умел лучше всего. Прескотт заговорил уже знакомым успокаивающим тоном, как с близким другом. — «Адам точно никому больше об этом не рассказывал? Даже председателю Дальеллу?»
— «Он сказал, что никому. Мне кажется, именно поэтому его это и грызло изнутри. Такую ношу в одиночку нести не по силам».
— «И то верно. Целых пятнадцать лет молчал. В такое вообще сложно поверить».
— «Если бы он кому-нибудь и рассказал, то мы бы уже знали об этом, сэр».
— «Да это понятно. Я лишь хотел подчеркнуть, что изумлён его складу ума, раз он столько лет молчал. Как думаете, он вообще здоров на голову?»
— «Я не психиатр, но он всегда действовал крайне логично и разумно… Вероятно, я должен был заметить какие-то отклонения».
— «Нет, вашей вины тут нет. Ответственность за это несёт лишь Адам, Нэвил… Простите, могу ли я звать вас просто Нэвил?»
— «Конечно».
— «Тогда и вы зовите меня просто Ричардом. Вы не в курсе, Адам общался с Саранчой после “Дня-П”?»
Спустив очки на переносицу, Нэвил несколько мгновений выглядел совершенно беспомощным.
— «Я его ни о чём не спрашивал. К сожалению, я был слишком поражён такими новостями. Хотя это совершенно непростительно для меня, как для рационально мыслящего учёного».
— «Вас вполне можно понять. Никто и подумать не мог, что герой всего народа с таким послужным списком, как у Феникса, предаст всё человечество».
— «По его словам, он тогда считал, что сумеет избежать войны. Я знаю, что он действовал из лучших побуждений».
— «Не надо оправдывать его, Нэвил. Он — один из самых умных людей своего поколения, и ему стоило бы понимать, что это вне его компетенции», — Прескотт сел за стол напротив Нэвила. — «Это же новый вид живых существ, да и к тому же разумных. Даже если ты учёный, а не солдат, то всё равно надо понимать, что нельзя хранить такую информацию в тайне ото всех и считать, что ничего страшного не случится».
— «В нём нет ни злобы, ни бесчестия. Просто он считал, что лучше всех во всём разбирается, и что все проблемы должен решать сам».
— «Это прямая дорога в ад, Нэвил, и вы знаете, чем она вымощена».
— «Как мне с ним теперь вообще разговаривать? Вы его арестуете?»
— «Не стоит волноваться об этом».
— «Легко сказать, что не стоит».
После такого Нэвила нельзя было отпускать обратно в Управление оборонных исследований. Его надо было переправить на Азуру. Доктор и так был ценным сотрудником, являясь ключевой фигурой в проекте разработки “Молота Зари”, а также верным своему государству гражданином. А ничто так не ценится, как верность.
— «Извините, я на минутку отойду», — с этими словами Прескотт подошёл к столу и нажал кнопку на телефоне внутренней связи с секретарём. — «Джиллиан, будьте добры, попросите капитана Дьюри зайти ко мне, как только он освободится».
— «Конечно, сэр. Желаете чаю?»
— «Было бы очень здорово, Джиллиан, спасибо. Сделайте и для доктора Эстрома чашечку».
— «Сию минуту».
Пока остальные отцы показывали своим сыновьям, как ловить рыбу или играть в трэшбол, Дэвид Прескотт учил своего сына азам выживания в политической среде. Ричард Прескотт думал, что попадёт на пост лидера самого мощного союза государств на Сэре путём голосования, но в итоге ему в этом помогла сама судьба. Томас Дальелл свалился замертво приблизительно через год после “Дня-П”, когда выборы и так уже отложили до лучших времён, и Прескотт, находясь тогда в должности заместителя председателя, сел на его место. Конечно, его такой поворот событий немало удивил, но это не помешало Прескотту пребывать в полной готовности выполнять возложенные на него полномочия, ведь у него в рукаве имелся целый ворох тузов. У него была верная и расторопная помощница, с которой он обращался как с последней королевой Тируса, а также несколько преданных лично ему офицеров вооружённых сил, но не слишком высокопоставленных, чтобы они могли действовать незаметно и имели стимул к продвижению по карьерной лестнице. И, наконец, у Прескотта было достаточно компромата на всех вокруг, а на него ни у кого не было. Сложнее всего было добиться преданности от этих людей и не дать им её растерять, но подбор личностей с нужными чертами характера и крайне любезное обхождение с ними сделали своё дело. Если быть с людьми честным и обходительным, звать их на чашку кофе или не забывать поздравить с днём рождения, то это принесёт свои плоды.