Поднялась на дрожащих ногах. И как была, простоволосая, в юбке и чхоли, пошла туда, где шумела водою река.
Ведь Ганга смывает все грехи?..
Или…
Нет?..
Но я больше не могу.
Шаг… другой…
Вперёд…
Что бы мы ни потеряли, мы должны идти вперёд.
Но зачем?..
Я поскользнулась на выпавшем цветке, оторвавшемся от гирлянды. Упала, с трудом удерживая вскрик. Я чувствовала себя такой же. Вырванной из родных мест. Смятой. Усталой. Безжизненной.
А потому только шаг.
Туда, где шумит река.
Камень 32-ой
Там, куда я вышла, река текла другая. Не такая широкая, но и не глубокая, быстрая. И лотосов много-много цвело. Белых и розовых. Я так залюбовалась ими, что не сразу обратила внимание на мужчину, стоявшего в стороне. И даже внимания не обратила бы, если бы он не запел. Первые звуки были без слов, но спеты удивительно чисто и красиво, мягким, спокойным голосом. Красота чистого звука, которая не может не привлечь к себе внимания.
Он стоял у воды, без тюрбана, вьющиеся волосы густо спадали на спину. Простые белые дхоти спускались чуть ниже колен, ещё прилипшие к сильным ногам, на светлом теле блестели капельки воды: он ещё недавно совершил омовение. Стоял лицом к солнцу, на одной ноге, другою опираясь о её лодыжку, держа ладони сложенными в приветствии. И, должно быть, сейчас размышлял о свете солнца, уподобляя его Брахману, сотворившему мир.
Сердце замерло на мгновение, когда он развёл руки в стороны, будто обнимая окружающее пространство перед ним. Будто и реку мне неведомую хотел обнять. Или же охватить хотел и принять в себя солнечный свет.
И, когда он руки поднял и развёл в стороны, я увидела на его запястьях и предплечьях браслеты из рудракши. И чем-то странным повеяло от священных плодов, потомков деревьев, выросших из слёз бога Шивы. Или… внутри меня повеяло?..
А потом встал на землю обоими ногами. И снова он запел. Пронзительно запел гимн – хотя и не тот, который пели брахманы, которых я застала за подобным ритуалом в детстве – и я невольно улетела за волной его голоса и стремления.
Даже когда гимн его закончился, голос его словно звучал во мне. Чистый, чарующий голос. Как завороженная стояла, замерев. Наблюдала за ним, затаив дыхание.
Сейчас, освещенный солнечными лучами, он, казалось, был охвачен сияющим ореолом. Странное зрелище. Он казался богом, от чьего тела исходит свет. Невесомым богом, который вот-вот может взлететь.
Спустя время молодой мужчина опустил руки, стоял какое-то время так. Но всё ещё душа его не хотела уходить от молитв и медитаций. И от берега реки, у которой он стоял. Мне казалось, что вместе с его голосом сама жизнь прошла через меня. Что я наконец-то попала в течение реки жизни.
Мужчина спустился до самой воды, зачерпнул её в сложенные ладони и поднял вверх, словно предлагая солнечному божеству. И снова запел – и снова от его голоса всё затрепетало у меня внутри, снова душа устремилась к нему в какой-то своей лёгкой и взволнованной, искренней песне:
ОМ! Благо Земному, Тонкому и Небесному мирам! На лучезарный Свет Бога медитирую! Да озарит Он мой разум!1
Кажется, Манджу, которого я случайно застала молящимся на берегу Ганги, молился Солнцу как-то иначе. Но всё-таки в действиях этого мужчины было что-то искреннее. Что-то, обходящее ритуалы. Что-то, идущее от сердца. Пыл его души, обращённой к божественному, завораживал. От его искренности и света его души, звучащего в его словах, моя душа согрелась. Отступили страхи, совсем забылась злость, которая ещё недавно жила в моём сердце. Только я и божественная сила, поющая через мир, простирающийся вокруг меня. Песня-мантра, спетая верующим искренним сердцем. Или молитва брахмана?..
Невольно ступила к нему поближе, да поскользнулась на маленьком камне. С трудом устояла. Хотя и не вскрикнула. Но мужчина обернулся на шуршание моей одежды. Или будто почувствовал мой испуг.
Сейчас, в солнечном ореоле, он казался каким-то дэвом, случайно спустившимся в мир людей. Его тёплый, взволнованный взгляд. Его ясное лицо…
Я не сразу узнала Садхира в этом молодом мужчине, молившемся так пылко и певшем так красиво. А он застыл, внимательно смотря на меня. Потом вдруг ко мне подошёл. И я замерла, не в силах сдвинуться. Просто я всё ещё была очарована песней его души и музыкой его голоса, охвачена его стремлением подняться над суетой и отдать свою жизнь служению.
И растерялась, когда он вдруг осторожно прикоснулся к моей щеке ладонью и грустно спросил:
– Он был с тобою груб?..
И тут я только вспомнила, что плакала, когда шла к реке. И до того. И, кажется, раннее солнце ещё не успело совсем высушить слёзы на моих щеках. Или глаза мои заплаканные было ничем не скрыть? Если они покраснели, а веки опухли. Если очень много и долго плакать, то это будет не скрыть. Но… но не жаловаться же среднему брату на главу семьи! И… и я вдруг вспомнила, что оставила дупатту в лесу. Выбросила, вместе со всеми украшениями, которые они мне подарили. И… и вместе с теми украшениями, которые должна носить каждая жена. Всё выбросила. Всё! И даже ушла, волосы не заплетя. Будто вдова. Или… или он всё же поймёт, что я шла сюда умирать?..
Взгляд опустив, тихо сказала:
– Я шла сюда, чтобы искупаться.
Врать ему было невыносимо. И вообще, я не любила врать. Избегать старалась этого. Даже в невинных детских забавах. Даже совсем маленькой и не задумывающейся о дхарме и адхарме. Но не говорить же ему, что я по-настоящему пыталась уйти от них! Стыдно стало вдруг за свои мысли.
Садхир вдруг руку убрал и, резко отвернувшись, вошёл в воду. А я осталась одна, чувствуя сожаление и боль. Даже он отвернулся от меня! Именно сейчас, когда мне так хотелось, чтобы хоть что-то держало меня здесь, в этой жизни, чтобы хоть что-то заставило меня здесь остаться!
Но муж не стал омываться. И молиться не стал. Он зашёл глубоко-глубоко. Так что испугалась, умел ли он плавать?..
Но Садхир поплыл. И я запоздало вспомнила, что он и за сестрою моей в воду в бурю кинулся. Я не смогу этого забыть. Никогда. Но… я же забыла об этом. Ещё недавно, когда рыдала и ненавидела их всех. Когда срывала с себя украшения, купленные ими на те деньги, которые они заработали своим искусством. О, как я могла усомниться в нём?.. Что за ужасный день! Даже если Мохан несдержан, а Поллав груб, Садхир всегда был добр со мной. Как мог. Не желая противиться старшему брату, старшему из выживших родных, одному из немногочисленных выживших. И всё-таки он старался заботиться обо мне. О, как я могла усомниться в нём?!
Но он плыл не вперёд. Он в сторону плыл. Он… плыл к лотосам?..
Робко замерев, смотрела, как мужчина приблизился к мясистым стеблям, уходящим на дно, в пучину ила и речной грязи, в пучину, смешавшуюся с грязью людской. Как он возился со стеблём. И как он, зажав отломанный стебель в зубах, плывёт обратно. Омытый солнцем и водою Садхир. И прекрасный, распустившийся, белый лотос в его зубах.
Он не запутался в их стеблях, к счастью. Он спокойно преодолел расстояние между нами. Вышел из воды, облепленный его дхоти. Высокий, стройный, красивый. Но, впрочем, тело его и цветок божественно прекрасный были не столь прекрасны, как его тёплые глаза. Я замерла, столкнувшись со светом этих глаз. И, когда Садхир подошёл ко мне, я не захотела отступить назад. Даже, когда мужчина встал вплотную ко мне, и только в полшага пространство, совсем малое пространство, отделяло нас. А он ещё потянулся к моим волосам. И я не посмела отобрать у него моих волос.
Муж спокойно заплёл мне немного косу и дальше вплёл в неё прекрасный белый цветок. Большой, с изящными нежными лепестками. Впитавший запах воды. И запах своего нектара. Впитавший частичку божественной красоты. Он ещё и вплёл его так, чтобы запах лотоса доходил до меня, а его сердцевина и лепестки были под моим подбородком, так, что опустив взгляд и, особенно, прижав подбородок к шее, я могла видеть цветок на моей груди, да длинные, ловкие пальцы, осторожно заплетавшие стебель в мои волосы. Впрочем, Садхир осторожно заплетал мои волосы, не касаясь моей груди. И, хотя он стоял так близко и касался части меня, я не чувствовала ни страха, ни смущения. Или всё потому, что это был он? Он был очень добрый.
– Кизи… – вдруг сказал мужчина.
И я робко подняла глаза. Мой муж сейчас был очень грустным.
– Я обещаю тебе, что не притронусь к тебе, если ты сама этого не захочешь.
Растерянно застыла.
– Как мужчина к женщине не прикоснусь.
– Но… вы… ты… – начала и смутилась. И снова потупилась.
– Не хочу, чтобы ты плакала так из-за меня, – добавил Садхир серьёзно.
И, немного не доплетя косу, осторожно её опустил, и она упала, тугой линией очерчивая мою грудь. От этих мыслей я смутилась. И от того, что сейчас мою чхоли не прикрывала дупатта. Свадебная дупатта, которую я выкинула. Ох, что я наделала! Что я опять наделала!
– Жена моя, – вдруг тихо сказал он – и снова невольно посмотрела на него.
А молодой мужчина сказал:
– Если захочешь, чтобы я лёг с тобою и ласкал тебя, тогда подойдёшь ко мне и сделаешь вот так, – и вдруг, осторожно обхватив моё лицо ладонями, приблизил свою голову ко мне и, чуть голову наклонив, осторожно прикоснулся своими губами к моим. Какой-то краткий миг, когда он стоял, обхватив своими ладонями моё лицо. Какой-то краткий миг, пока чувствовала, как его губы касаются моих. У него были нежные губы. И это было странное ощущение.
Но миг прошёл – такой же короткий как одна из крохотных капель в море жизни – и Садхир освободил моё лицо и отступил от меня на несколько шагов. Освободил меня от необходимости лечь с ним и отдаться ему. Хотя я была его женою. Хотя…
– Но… вы мой супруг! И я должна радовать вас! – сказала и смущённо потупилась под его внимательным взором.
– Ты и так радуешь меня. Своим присутствием в моей жизни. Своим голосом.
– Н-но… – совсем смутилась.
Это было так странно! Ведь жена не должна отказывать своему супругу! И Поллав так набросился на меня. А Садхир меня отпускал. Сразу. Или… врал? Ведь и ночью он тоже должен ко мне прикоснуться.
Быстро взглянула на него. И натолкнулась на серьёзный взгляд. Опять потупилась.
– Ты будешь стирать нашу одежду. Ты будешь готовить нам еду. Ты будешь вынашивать и рожать наследников нашей семьи. Ты ведь и так много всего будешь делать для нас!
– Но разве жена не должна…
– Придёшь и ляжешь со мною, только если захочешь, – твёрдо произнёс средний муж. – Если просто захочешь быть рядом. А если дальше захочешь – поцелуешь, как я тебя поцеловал. Тогда и продолжим.
– Но мы должны вместе ночью…
– Мы много всего можем сделать ночью вдвоём.
Замерла напугано. Только Садхир сказал:
– Да разве мало можно делать ночью вдвоём? Можно говорить обо всём на свете. Рассказывать друг другу наши любимые истории. Рассказывать друг другу, как мы жили до встречи друг с другом. Ведь, по правде, я почти ничего о тебе ещё не знаю. А мне очень интересно узнать, как ты жила прежде.
Всё-таки подняла взгляд на него. И задержала, не в силах оторваться от взгляда этих спокойных и тёплых глаз. И… не хотелось отрываться. Хотя и ближе подойти к нему не осмеливалась.
– Я хочу сыграть для тебя самые красивые мелодии из тех, что научился играть, – серьёзно продолжил Садхир, – спеть тебе самые красивые песни из тех, что слышал. Ведь любоваться красотой мы можем и вдвоём. А ещё можно вместе бродить где-то. Мы обойдём ещё много мест. Мы с братьями редко остаёмся где-то надолго, – на миг взгляд моего мужа погрустнел, когда он смотрел куда-то над моим плечом, словно оглядывая оставшуюся за моею спиной жизнь.
Он… он заботится сейчас обо мне? Или даёт мне обещание, чтобы не прикасаться ко мне, чтобы хранить верность той Кири?..
– Ты, может быть, думаешь, чего я хочу? – серьёзно сказал вдруг мужчина. – Думаешь, чего я добиваюсь, пытаясь заключить с тобою этот странный договор? Забочусь ли я так о тебе? Или пытаюсь хранить верность Кири?
Он… понял?..
– Да, значит, ты волнуешься с тех пор, как услышала о ней, – голос Садхира погрустнел. – Кири… я хотел бы тебе рассказать о ней. Но…
– Вы с братьями договорились что-то скрывать от меня? – не удержавшись, всё же спросила то, что волновало, что обижало меня.
– Не то, что бы мы хотели скрыть это от тебя, – муж вздохнул. – Просто это всё сложно объяснить. Это долго объяснять, – осторожно сложил пальцы, словно хотел поймать в них воздух. – Но однажды я хочу тебе это рассказать.
Мы какое-то время стояли молча, не решаясь смотреть друг на друга. Когда подняла взгляд, чтобы заглянуть в его лицо, он тоже поднял свой взгляд от земли. Сказала осторожно:
– Прости, что я слишком любопытна.
– Это естественно, что ты хочешь знать.
Глаза у него были ясные. Взгляд согревал что-то внутри. Мне почему-то снова вспомнилось утреннее солнце, поднимающееся в небо, вспомнился свет, обхвативший его.
– Ты так смотришь на меня, что я начинаю смущаться, – вдруг тихо сказал он и смущённо улыбнулся.
– Когда свет встающего солнца окружал тебя, то ты будто был охвачен сиянием. Мне показалось, что вдруг увидела дэва.
– Разве могу я соперничать с великим Солнцем? – серьёзно возразил молодой мужчина. – Это было бы подобно похвале демона Равана.
Засмеялась.
– Что смешного? – недоумённо спросил Садхир.
– Простите, мой господин! Но я вспомнила, как повелитель ракшасов хвалился, что победил бога Сурью. Который просто не пришёл на поединок после его вызова.
– Ты тоже слышала ту историю, – улыбнулся Садхир.
– Я тоже думала, можно ли считать тот неслучившийся поединок победой?
– Но Сурья дэва это не волновало, – улыбнулся снова мой муж.
– Может, он был и прав. К чему тому, кто велик, собирать подтверждения своего могущества и доблести в поединках? Солнце и без того согревает весь наш мир.
Мы смотрели в глаза друг другу. И стояли сейчас близко-близко друг к другу. Но почему-то именно его присутствие вблизи меня не волновало. Как-то спокойно было стоять рядом с ним.
– Ты могла бы… – начал было мужчина, но замялся.
– Всё, что вам угодно, мой господин.
– О, нет! Только не начинай снова! – взмолился он, сразу став расстроенным.
– Но я – ваша жена. И… – голос мой запнулся. – И сегодня ваш день.
Опустилась на колени перед ним, у его ног.
– Приказывайте, мой господин.
Но он почему-то сам опустился на колени передо мной.
– Зови меня Садхиром, – сказал мужчина твёрдо. – Если тебе так хочется получить мой приказ и следовать ему.
– Но жене неприлично звать мужа по имени!
– А мне горько видеть, как ты ведёшь себя, будто моя рабыня. В том, чтоб овладеть рабыней, не вижу ничего красивого и достойного. Или приходи ко мне, как свободная женщина, или не приходи вообще!
Растерянно взгляд подняла на него. Муж выглядел таким серьёзным!
– Шива дэв сказал, что без своей супруги он подобен трупу. Шакти важна в жизни мужчины.
– Но вы ведь не хотели жениться на мне!
Невольно слова мои вылетели резко и даже грубо. Отчего совсем смутилась.
– Шива тоже не думал жениться, – горько улыбнулся Садхир.
– Сати тронула его душу своей преданностью, – сказала и смутилась.
У Сати не было другого мужчины. И она даже пошла наперекор своему отцу, выбрав себе в женихи Шиву, с которым отец её враждовал. Но я… я жена троих! И я уже принадлежала другому мужчине. Я не смогу подарить Садхиру полной преданности, как бы ни была благодарна ему за заботу обо мне и моей сестре. И это так печально!
– Я не жду и не требую от тебя никаких суровых аскез, – серьёзно возразил мужчина и, руку протянув, осторожно коснулся моей щеки. – И я не хочу, чтобы ты сгорела из-за меня, как она.
Что-то было в его глазах… такое…
– Хватит того, что ты просто пойдёшь по жизни рядом со мной. Просто идти по жизни – это само по себе бывает тяжело, верно?
Согласно качнула головой. Это бывает тяжело. Я уже это поняла.
Садхир вдруг потянул завязку одного из своих браслетов на предплечье. И, сняв его, вдруг протянул мне на раскрытой ладони. Правой.
– Примешь такой подарок от меня? – спросил вдруг тихо. – Прости, он не золотой. Я не привык носить золотые украшения. Только на выступления иногда их одеваю. И… на свадьбу. Но сейчас при мне нет золотых украшений.