Знакомство:
Тартенбраш дё Сапа – да просто-напросто игра слов (но сплетницы-белки поговаривают, будто с французского языка всё это можно перевести как «Пирожки да еловые ветки»). Крошечная деревенька в Провансе, построенная месье Суарри Нуарри и лавандовыми эльфами году этак… А кто же его знает – в каком!? Каждое утро солнце восходит там над Крылатой горой, и кажется, будто это сам ангел золотого света выглядывает из-под своих сизых крыльев и любуется дивным народом, домами и улочками.
А в деревне их всего-то четыре: улица Сердца (rue de la Coeur), улица Мыслей (rue de le Idee), и улица Жизни (rue de la Vie) – вот та выложена белым камнем вдоль горизонта, а пересекает их главная – улица Времени (rue de le Temps). Она вымощена наручными, карманными, настольными вокзальными, в общем, самыми разными часами, стрелки которых давным-давно никуда не идут.
Охраняют деревеньку Зеркальные ворота. Всех-всех деревенских знают они по следам ботинок да туфелек. Отражения всех размеров, заплат и каблучков помнят зоркие зеркала. И стоит только чужаку ступить на гладкий порожек, как искривятся отражения, а лунные колокола забьют тревогу.
Есть при деревне и своя река (дети зовут её «Рекой c Чудовищем»! Правда его никто никогда не видел). Река берёт своё начало у Крылатой горы, а впадает… Да кто её разберёт – куда!?
А живёт в деревеньке самый добрый мохнатый народец: ежи, зайцы, белки, барсуки, олени, еноты, бурундуки, славное семейство медведей, парочка лебедей, серые мышки да хомяки. Их всех объединяет одно важное дело: зверьки мастерят рождественские игрушки для детишек-непосед, для шалунов и для тех, кому по какой-то причине не достались рождественские подарки. А игрушки у мастеров выходят славные из: еловой коры, застывших капель дождя, лавандовых веток, нежного хлопка. Они отправляют их Совиной почтой во все уголки земного шара, и в благодарность за свой труд всю рождественскую ночь слушают звонкий детский смех.
Ну а кто-то в деревне просто печёт пироги… Волшебные пироги!
ДЕДУШКА СУАРРИ НУАРРИ – совсем седой, но ещё весьма бодрый ёж. Чтобы прикрыть свою седину носит разные шляпы. У него их целая коллекция! Любит рождественские пирожки. Живёт в Тартенбраш дё Сапа в своём акациевом домике у подножия Крылатой горы. Никто в деревне не знает, сколько же лет дедушке Суарри, как вышло, что он построил собственную деревню и откуда сам родом. Зато всем известно, что седой ёж острый на словцо, владеет стрельбой из лука и лучше всех разбирается в рождественских ёлках. Ах, да! Ещё он со звёздами любит поболтать о том, о сём.
БАБУШКА МУМИНЬЯ НУАРРИ – уважаемая ежиха, супруга дедушки Суарри. Прекрасная мастерица и кулинар. Славится своими сладкими пирогами с пряным «шокопокком». Вечерами Муминья плетёт кружевные салфетки ангельской чистоты. И ажурные чепцы для стряпух и хозяюшек. А к Рождеству, если её уж сильно попросят, то смастерит и кружевные ёлочные игрушки. Трое суток хранит она их в лавандовом мешке и только после относит на Совиную почту. А вот уже оттуда игрушки отправляются по самым разным адресам. Туда, где их очень ждут дети.
ЖУЖЬЕН – пушистый шмель, домашний любимец дедушки Суарри и бабушки Муминьи. Как-то весной его принесло в деревню западным ветром. У Жужьена была сломана лапка. Бабушка Муминья вылечила беднягу и откормила своими пирожками.
ФИЛЬ – единственный сын дедушки Суарри и бабушки Муминьи. С детства мечтал жить в большом городе, в деревеньке ему было тесно. Он даже освоил профессию дипломата – не где-то, в Париже! Знает с десяток иностранных языков. Отлично играет на синтезаторе и божественно управляет автомобилем модной марки «Пыжжо». В лучшие времена представлял интересы всех ежей Прованса на междузверьковых съездах и симпозиумах. Но в последнее время дела у него идут неважно. Ежи и без него грамотные стали. И вот Филь затоскавал, места себе не находит.
БЕЛЬФАМ – супруга месье Филя. Актриса второго, а скорее третьего плана Театра Колючей драмы. Оставила театральную карьеру в пользу домохозяйства. Но частенько переживает, что ей так и не удалось сыграть роль шекспировской Титании1.
Иголочка, Булавочка, Гребешок, Шипчик, Острячок, Уколюша, Царапка – внучки и внуки дедушки Суарри и бабушки Муминьи. Уж с год назад вместе с родителями они покинули Тартенбраш дё Сапа «в поисках приличной начальной школы». Да, именно так уезжая и заявил месье Филь Нуарри.
МЕСЬЕ КАРКУЛЬ – белый ворон, добрый друг семьи Нуарри. Живёт с женой и воронёнком в уютном доме на вершине Корнистого дерева. Заведует деревенской библиотекой. Говорит на языке первобытных животных и птиц. Понимает язык людей и даже разбирает их почерк. Он долгое время выступал в цирке, но как только представилась возможность сбежать, сбежал! Вернее улетел.
ГРАФ РЕНАРРИ ЗУБИЛЛИ – чёрно-бурый лис, чужеземец о котором в Тартенбраш дё Сапа раньше никто и не слыхивал.
Голос у лиса – вкрадчивый низкий, в одном глазу его, орехово-янтарном, скачут развесёлые огоньки. Другой глаз он прячет под чёрной кожаной повязкой. Его красный, как дикая роза плащ, покрывает хозяина по самый хвост. Обаятелен граф и учтив. Появился он с первым снегом нового декабря. Только ступил за Зеркальные ворота деревни, так сразу всем и приглянулся. Что удивительно?! Не облаял его пёс сторожевой Процион, не забили тревогу лунные колокола. И давай он угощать всех деревенских сладостями, а в особенности детвору.
Поселился лис в единственном свободном доме – в заброшенном особняке (тот стоит за тысячи эльфийских шагов от Зеркальных ворот. Он же и последний на улице Времени. Да на улице Времени-то всего два дома! Первый принадлежит семейству Нуарри. А кому же тогда особняк?). Деревенский народ верит, будто в нём живут приведения!
ЧАСТЬ I
МУФТИ-ПУФТИ-ТУФТИ…БРЯМС!
– Муфти-пуфти-туфти…брямс!
На пороге декабрямс!
За окном метель кружит,
Первым снегом ворожит!
Муфти-пуфти, туфти-пух!
Полотно из белых мух –
Пред домами стелется,
Скоро всё изменится!
Муфти-пуфти, та-ра-рах!
Звёзды пляшут в небесах,
В ожидании волшебства –
В ночь Христова Рождества!
А вот и первый снег! Хохочет голоском младенца. И оседлав быстроногий ветер, несётся на сонную землю.
Это он, младенец-снег, искусно расшил серебряным бисером шёлковый плащ зимнего неба. Припорошил лавандовые крыши деревенских домов. И вот теперь капельку уставший, присматривал местечко для ночлега.
Первый снег в Тартенбраш дё Сапа – большая радость! Он зазывает Рождество! Особенно в это время счастлив седой ёж – месье Суарри Нуарри. В нём, словно по велению волшебства, просыпается превосходнейший певец. Он поёт обо всём и везде: на чердаке, копаясь в старых вещах, пересчитывая кубики сахара во время вечернего чаепития, намыливая иголки в пенной ванной и взбивая перед сном подушку. Даже такие простецкие слова вежливости, вроде «salut»2 или «madame»3 он произносит неподражаемо мелодично. Вот послушайте, получается что-то вроде: «salu-salu-lu-lu-allut» и «madame-padame-dame-dame-madame»! Так душа его поёт, не иначе. Дедушка Суарри за сотни фонарей, за тысячи дорог и миллионы еловых лесов чувствует приближение Рождества. Его лапки взволнованно дрожат, хвост торжественно виляет, а иголочки на затылке седого ежа вытягиваются и замирают – так они ловят невидимые сигналы зимних чудес.
Да, своего чуда дедушка Суарри ждёт прилично долго. А «долго» – это сколько? У каждого «оно» своё. Но известно лишь, что за это «долго» Суарри Нуарри уже истоптал с десяток пар хорошеньких кед и пару приличных ботинок, прожёг на солнце любимую соломенную шляпу и трижды потерял «годные» очки для чтения утренних газет. Он даже умудрился освоить «проклятые компьютерские программки»: насоздавал море «Word-овских документов» и вдоволь порисовал в «PowerPointе». Он тогда всё открытки выдумывал для бабушки Муминьи (на все случаи жизни). А затем вновь забыл всю эту компьютерную науку в пользу шахмат и стрельбы из ольхового лука.
А сегодня он вновь спешил навстречу вечерним чудесам. Высунул свой чёрный нос в приоткрытую дверцу, вдохнул лёгкий морозец декабря. И таки выскочил на скрипучий порог акациевого домика. Суарри с восхищением наблюдал, как по небесной сцене вышагивают юные серебристые звёздочки. И вот, глядя на них, он кажется, решился загадать желание. То самое, что так долго откладывал на «потом».
– Каждое Рождество звёзды будто рождаются заново, в это время все они несказанно добры и норовят исполнить сотни-тысячи желаний землян, вечно что-то желающих! Вот и я своё однажды загадаю! – рассуждал робким шёпотом дедушка Суарри. Но на сей раз откладывать было некуда. Седой ёж чувствовал, что в деревеньке, вместе с праздничными хлопотами, творится и что-то странное. Правда, о думах своих он предпочитал молчать. Особенно при бабушке Муминье.
– Звёздочки-звёздочки… Небесные волшебницы… – запел дедушка Суарри звёздам, – Я уже совсем древний ёж… И силы мои не те, что прежде. Это в юности я был «ого-го», все знали «зажигалочку Суарри». А теперь…всё. Кажись, пришло время… Время старчествовать! Но вот ведь какое дело – в это Рождество всё в нашей деревне может измениться! – дедушка Суарри замешкался, и как-бы между прочим добавил, – А вот сын решил нас с бабулей порадовать! Везёт внучат. Я их смеха «лет триста» не слышал! Они прибудут к утру! А моя любимая рождественская ёлка так и не ожила! Так и стоит, словно кактус бесчувственный. И всё сохнет, – вздохнул ёж – Не хотел бы я вас поторапливать, уважаемые хранительницы неба, да только на душе как-то неспокойно, – сказал ёж. И хоть и не любил он у кого-то что-то просить, да вымолвил, – Тьфу ты, ну-ты! Звёздочки-звёздочки! Как же мне ёлка сейчас необходима! Моя! А велите, чтобы…
– Суарри Нуарри! Да будь ты неладен! – вдруг раздалось за его спиной, – Живо закрой дверь! Сквозит так, что все мои иголки окоченели! Что все мои лапы покраснели! Что весь мой хвост замёрз и вот-вот отпадёт! – хлопотала бабушка Муминья.
– Отпадёт…как же, – проворчал дедушка Суарри, – Ты свой хвост у камина так насидела, пирогами так откормила, что ни один мороз его не проймет… Как не дуй на твой задок, ему не страшен холодок –отмахнулся он от супруги.
– Ах, Суарри, ты намекаешь, что я толстая? – нахмурилась она. И понадёжнее закуталась в свою серенькую шаль.
– Нет! Я говорю, что… – начал было Суарри.
– Значит, я толстая?
– Муминья! – разозлился дедушка Суарри Нуарри, – Я, видишь ли, немного занят!
– Затвори дверь, я тебе говорю! Старый ёж, а простыть невтерпёж! – скомандовала Муминья, – Безобразие! Опять со своими звёздами воркуешь! То с этим бестолковым деревом, то со звёздами! Лишь бы поговорить! Рождество на носу, скоро внуки приедут! А ты… Эх, что с тебя проку!? – Муминья с досадой хлопнула в ладоши и закатила глаза. И чуть не упала в обморок от обиды. А тут ветерок декабрьский ей как в нос угодил, защекотал, закусал. Бабушка чихнула! Раз, два и ещё раз тридцать два.
– Иду, иду… – пробормотал дедушка Суарри. С досадой взглянул на звёзды и прошептал, – Я завтра договорю…Завтра дожелаю… Вы только обязательно на небо выходите! Ну, свидимся! …Муфти-пуфти, тарарах!
«Вжух и бамс»! – так захлопнулась за дедушкой дубовая дверь. Да поскрипела напоследок, будто-то понимала она настроение хозяина и даже сочувствовала ему. А дедушка Суарри, нарочно шаркая лапами по деревянному полу, подошел к Муминье. И как крикнет:
– Ах и ох! Ох и ах! Звёзды пляшут в небесах! А Муминье всё равно. Ей не в радость Рождество!
– Вж-вж-вж! Жу-жу-жу! Вжу-вжу-вжу, ву-ву, жу-жу! – весело пропел подоспевший к своему хозяину шмель Жужьен. Жужьен вообще любил поддакивать, а вернее «поджуживать» деду, ведь тот частенько угощал его карамельной смолой, а по праздникам и ореховым пирогом делился.
– Да в радость! В радость мне Рождество! – воскликнула Муминья, продолжая украшать румяные бока пирога горяченьким шокопокком и засахаренными орешками, – На-ка вот, испробуй, – и она примирительно поднесла к носу Суарри деревянную ложечку с остатками сладкой глазури.
– Не хочу, не буду, – отвернулся Суарри, – Я знаю этот твой «шокопокк». Лизнёшь немножечко – нечаянно съешь всю ложечку. И так все зубы от твоих сладостей болят!
– Все? Ха-ха! Все три зуба? – рассмеялась Муминья. И сама с удовольствием облизала сладкую ложечку, – А знаешь, это не от моих пирогов и печенья у тебя зубов нет! Сам перепробовал все сладости мира на всех ёлках Вселенной, а теперь я виновата!
– Ну, полно! Полно тебе! – трижды отмахнулся Суарри Нуарри. Громко запыхтел, засопел и наморщился. Жужьен тут же подлетел к хозяину, уселся ему на плечо и возмущенно повторил за ним все «чихи» и «пыхи». И подперев свои мохнатые бока, воинственно уставился на Муминью.
– Как же я устала от вашего ворчания, – воскликнула бабушка – ежиха, и оставив пирог в покое, сбросила с головы свой белоснежный поварской чепец. И уже собралась покинуть кухню с чувством совершенного подвига, как вдруг дедушка Суарри сказал:
– Тебе не кажется, что мы ругаемся? Это ведь так называется? Прежде мы с тобой так не ругались… – принялся рассуждать он, – Ругаться жутко неприятно. Мне это совсем не нравится. Я тебе слово, ты мне с десяток. И наоборот… И слова-то какие-то обидные. Не ругались мы раньше так…или совсем не так… Наваждение какое-то, – наморщил нос дедушка Суарри.
– Ты прав… – согласилась бабушка Муминья, – Так давай не будем ругаться. Вот-вот Рождество! С внуками повидаемся. Ой, они у нас, небось, таки-и-ие учёные в своих школах стали! Ах, да! Ещё месье Каркуль на днях должен пожаловать, – вспомнила бабуля, – Обещал принести новые ёлочные игрушки… Освоил технику «папье-маше».4 Так решил свои поделки для начала нашим деревенским раздарить. А уж на будущий год, если мы его мастерство оценим, то и детишкам в другие страны отправит!
– А нашей ёлке-то игрушки ни к чему. Взгляни на неё, даже не сияет! насупился дедушка Суарри.
– Ну вот, снова ты о грустном… Суарри! Я знаю, все ждут чуда перед Рождеством. Но наша ёлка безнадёжна! Даже месье Каркуль говорит, что «лучше купить другую». На ярмарке! Давай-ка, отправимся на Хохотушечную ярмарку и выберем себе ладную ёлку? Ты уже слышал о Хохотушечной ярмарке? Чего мотаешь головой? Ах, Суарри, ну ничего же не происходит в деревеньке без твоего ведома.
– Не происходило. Пока вот новый декабрь не пришёл. Хохотушечная, говоришь? И много ль там ёлок? – подскочил на месте Суарри, – Знай же, ни одна ёлка на свете не сравнится с нашей! Никогда в этом доме не будет другой ёлки… И не говори глупостей, Муминья! А вот что вы там за ярмарку хвалите, пора бы мне разобраться! Глазом не успел моргнуть, как…
– Мы, кажется, снова ругаемся… – вздохнула бабушка.
– Нет, сейчас мы спорим, – возразил Суарри.
– Нет, ругаемся!
– Нет, спорим! – не уступал Суарри.
– Вж-жи-жи! – вмешался Жужьен. И словно взбесившийся барабанщик затряс лапками, призывая хозяев «сбавить голосовую громкость». Затем шмель чихнул и трижды нахмурился. Обычно он себя вёл к прибытию нежданных гостей.
– Да ну тебя, – отмахнулась от шмеля Муминья, – Какие гости? Ночь за окнами. Спать пора.
Но Жужьен никогда не ошибался. Секунда-другая и в дверь постучали. Сначала это были три глухих скромных «тук-тука», затем три громких уверенных, а следом и с десяток назойливых «туков». За окнами расшалилась метель. Словно белая кошка она набросилась на голубой шар-фонарь, светивший на дворик да крыльцо. И жадно проглотила весь свет! А потому непросто было разобрать, кто это там, на ночь глядя так барабанит в дверь.