Муминья слепила снежок поувесистей, и бросила им в дедушку Суарри. Попала! И ёж громко захохотал. Долго они так в снежки играли – кто кого! Бегали по двору, ныряли в сугробы. Вообразили, будто у них выросли крылья. И махали им, как зимние бабочки. Но вот запыхались, устали и усевшись на крыльцо, бабушка Муминья сказала:
– И что за чудный праздник, Рождество? Любого старика превращает в ребёнка… Даже сладенького захотелось. Может, печенья?
– А как же фигура? Печенье и на ночь! – расхохотался дедушка Суарри.
– Фигура… А, ну её! Представь, что сегодня мы – дети. А значит, нам всё можно… И печенье, и на ночь, – рассмеялась бабуля в ответ и юркнула в дом. Дедушка Суарри услышал, как на кухне мигом проснулись и чашки и блюдца. А вместе с ними и чайник – зевнул да давай насвистывать.
За горяченьким и сладеньким, да разговорами о внуках ночь пролетела быстро. Стоило лишь бабушке Муминье и дедушке Суарри задремать, как желтоглазое солнце раскинуло свои лучи над заснеженной долиной. Позолотило берег реки. Поцеловало в оба уха деревенского стража – пса Проциона. Неожиданно подкралось оно и к сонным фиалкам, и к месье Жужьену, и коснувшись его бархатных лапок, шепнуло: «Солнце пришло в Тартенбраш дё Сапа. Пора вставать! Маленькие проказники вот-вот нагрянут»…
***
– Рождественская звезда! Дорогу рождественской звезде! А-ну, Гребешок, отдай-ка! Я понесу её! – так кричала Царапка, пытаясь отобрать у старшего братца подарок для бабушки и дедушки. Перед её острыми коготками устоять было сложно. И Гребешок капитулировал. И вот Царапка выхватила у него «алую пуансеттию».
Пуансеттия – это растение такое! В простонародье зовётся «рождественской звездой». Зимой, когда садовые розы или ромашки нежатся в своих подземных колыбелях, пуансеттия торжественно цветёт. И каждый её цветок: красный, жёлтый да и белоснежный, похож на нарядную звезду зимнего небосвода. Получить такой цветок на Рождество – великая радость и для людей, и…для зверьков Тартенбраш дё Сапа. Вот седые белки поговаривали, будто «звёздочки» пуансеттии очень уж похожи на ту самую Вифлеемскую звезду, что когда-то давным-давно воцарилась на небе и рассказала мудрецам-волхвам 10о рождении Сына Божьего Иисуса Христа.
А довольненькая Царапка прижала горшочек с цветком к себе покрепче, да варежкой его от ветра прикрыла, и припустила к родному домику.
– Я несу звезду! Открывайте же двери! – протрубила она.
Услышав детские голоса, бабушка Муминья и дедушка Суарри мигом проснулись. И подскочили, как ужаленные (нет, нет, Жужьен здесь не при чём). Как же так: они ждали-ждали внуков и чуть было не проспали их приезд.
Бабушка попыталась быстренько надеть тапочки. Завертелась, закрутилась на месте и чуть не упала. Чепец надела задом наперёд. А фартук вовсе на плечи накинула от спешки. Подбежав к окну, Муминья прищурилась – без очков сложно было там что-то разобрать. Мороз, как нарочно, нарисовал на серебром стекле свои утренние узоры. Но бабуля всё же насчитала семь веселых прыгающих фигурок:
– Иголочка, Булавочка, Гребешок, Шипчик, Острячок, Уколюша…и Царапка. Все приехали! – захлопала она в ладоши.
Лишь месье Филь с женушкой Бельфам к домику не спешили. Они неторопливо выкладывали из багажника своего «Пыжжо» пузатые чемоданы и коробочки с красными бантами.
Бабушка Муминья подумала: «Небось, привезли фабричные сладости. Диетические безе или макароны11…Что там ещё разъедают в северной Франции? Ах, молодежь. Всё за модой гонятся. То ли дело – наши пироги с шокопокком! От них, правда, щеки растут и брюшко, зато они домашние и никакой химии…»
Вдруг в правом ухе у бабушки Муминьи зажужжало. Она огляделась. Рядом маячил Жужьен! Он взволнованно барабанил лапками по стеклу и напевал себе под нос что-то лирико-драматическое, что-то из Джо Дассена12. И трясся, как жених перед свадьбой. В лапках шмель сжимал беленькие фиалки, обернутые конфетной фольгой (стащил на кухне, не иначе! А сами конфеты куда-нибудь спрятал, чтобы потом слизывать с них шоколадную глазурь). Этот букет предназначался Царапке! От неё Жужьен был без ума… Потому-то бабушка Муминья не стала ругать любимца за испорченные цветы и конфеты. «Любовь – штука такая, букетная! Да и для внучки фиалок не жалко» – считала Муминья.
А как же дедушка Суарри? Он тоже бросился встречать внуков со скоростью кометы, да только поясничная боль, проснувшаяся вместе ним, не дала ему хорошенько разбежаться. Пришлось сделать гимнастические «потягушки». Ему бы и расчесаться не помешало. Но когда на дверь градом посыпались детские «тук-тук-туки» и «бам-бам-бамы», Суарри понял – о приличной прическе придется забыть.
– Бегу! – возвестил он. Но неожиданно запнулся о что-то пушистое и бухнулся на пол. Удивительно! Вокруг не было никого, кто бы мог поставить подножку. Но дедушка Суарри точно знал – ежи на ровном месте не падают. Впрочем, времени на поиски виноватых не было и дедушка Суарри, запыхавшись и прихрамывая, наконец-то отворил внукам дверь!
… На кого похожи семь хорошеньких сереньких ежат? Когда они сытые и спят, уткнувшись носами в свои лавандовые подушки – на ангелов! Только крыльев им и не хватает. А если они давно не видели бабушку и дедушку, если проголодались с дороги и за долгий переезд отсидели свои хвосты? Вот тогда маленькие ежата похожи на маленьких чертят. Они визжат, горланят песни, прыгают до потолка, хватают, всё, что не так лежит. И сметают всё, что не там стоит! Как карибский Великий ураган 1780 года. Да, маленькие ежата – чудовищная сила!
– Дедушка! Дедушка! Бабулечка-красотулечка! – кричали внуки, взбираясь, то на дедушкину, то на бабушкину спины.
– Я так скучала по твоим пирогам! – воскликнула Иголочка, обнимая своими розовыми лапками бабушку Муминью.
– А я! Я тоже скучал! Дедушка, я прямо весь истосковался по твоим чудо-саням! – протараторил Гребешок.
– Я тоже хочу обниматься! Я больше всех скучала по вашему тёпленькому камину, – заныла Булавочка.
– А мы! А мы порвали все штаны! Заштопать их пора! Есть бабушка – ура! – хором закричали – Шипчик, Острячок и Уколюша.
Дедушка Суарри и бабушка Муминья только и успевали обнимать и целовать колючих непосед, которые без умолку говорили и говорили, перебивая друга. Наконец, ежата принялись играть в догонялки вокруг дедушкиного кресла-качалки, раскачав его до старческого скрипа.
– А ну, прочь! Прочь от бабушки и дедушки! – вдруг раздалось с порога, – Я вообще-то первая бежала! Я первая должна… – это была расстроенная маленькая Царапка. Она и правда бежала быстрее всех, но вдруг поскользнулась, и чуть было не разбила нос, а вместе с ним и горшочек с рождественским подарком. Но! Цветок и нос малютка спасла, чего не скажешь об ушибленной коленке, – Я принесла вам «рождественскую звезду», – объявила Царапка. И вдобавок топнула лапкой. Так она поступала, когда сильно-сильно волновалась. Как же ей было обидно, что старшие братья и сестры опередили её. Быстрее поздоровались с дедушкой и бабушкой, быстрее обняли их. Царапка старалась сдержать слезы! Их она терпеть не могла! Она вообще никогда не плакала, но на этот раз одна солёненькая капля зайцем выпрыгнула на её замерзшую щеку. А за первой и вторая. Закрывшись варежками, Царапка поспешила спрятать личико. И тут случилось непоправимое! Горшочек с «рождественской звездой» выскользнул из её лап и грохнулся на пол, разлетевшись на тысячи глиняных кусочков…
Ежата затихли. Лишь Гребешок прошептал:
– Ого! Бахнула.
Остальные замерли, словно снежные человечки. Даже Жужьен не жужжал. И только дедушка Суарри, в предчувствии катастрофы под названием «берегитесь, цунами», бросился к Царапке:
– Всё в порядке, Царапка! Значит, так и должно было случиться. Всё, что ни бьётся – всё к счастью. Я точно знаю, – давай успокаивать её дедушка. И та, прильнув к его каракулевому жилету, виновато улыбнулась.
– А что здесь случилось? Неужели Царапка снова что-то разбила? – донеслось с улицы. И тут в дом вошли Филь и Бельфам.
Увидав на полу разбитый горшок и потрепанную пуансеттию, мамаша Бельфам заиграла ресницами:
– Безобразие! А какая красивая была! Семь золотых на ветер!
– 7,25 – уточнил Филь, – Это был самый большой цветок в лавке… За него дороже и просили!
– Здравствуйте, дети, – вмешался в семейную бухгалтерию дедушка Суарри.
– Салют, папа! – вздохнул Филь, и сам коршуном уставился на Царапку, – Снова праздник решила испортить? Говорил же я – не давайте ей цветок. Гребешок! Зачем отдал? Иголочка! Почему не забрала? Хватит того, что на мой День рождения ваша младшая сестра разбила матушкин фарфоровый чайник…
– И обожгла мне лапу! – добавила мамаша Бельфам, – Учишь вас этикету, учишь. А вы? Словно бешеные мыши! Какой ужас…
– Я случайно! Случайно! Случайно! – залилась слезами Царапка и бросилась в кладовую. Жужьен полетел за ней. Шмель надеялся, что его фиалки успокоят малышку. Да только Царапка с таким отчаяньем захлопнула за собой дверь, что шмель выронил букет и замер в воздухе. Его левый глаз нервно задёргался, а в правом замигали огоньки.
– Прекратите немедленно! – повысил голос дедушка Суарри.
– Вот именно, дети! Прекратите, – согласился с ним Филь.
– А это я не детям. Это я вам! – бросил седой ёж Филю и Бельфам и сердито добавил, – Вы не те семь золотых жалеете! Чёрт с ними. Монеты приходят – монеты уходят! Им до вас дела нет. А вот Иголочке, Булавочке, Гребешку, Шипчику, Острячку, Уколюше и… Царапке не пристало перед Рождеством слушать родительскую ругань! Тоже мне, горшок разбился! Не Луна же, не солнце! Гор-шок! Пуфти-муфти-туфти…брямс!
– Ну, полно, полно ворчать, – вмешалась бабушка Муминья, – Пуансеттию, цветочек дивный, мы в другой горшок пересадим. Чуть погодя. Вы ведь с дороги проголодались? А у нас пироги!
– Ура! Пироги! – снова закричали и запрыгали дети, принюхиваясь к сладким ароматам рождественских угощений.
– Мойте лапки! И бегом к столу, – скомандовала бабушка, – А я салфетки разложу… Ох, ох! Ничего же не успели! Чуть утро не проспали.
– И всё-таки обидно. Такая неуклюжесть – опечалилась Бельфам, – с тоской поглядывая на пуансеттию, – Позвольте, я наведу порядок?
– Вам бы только «порядки наводить» Пироги иди ешь! Кожа да кости. – остановил её дедушка Суарри. И поджав губы да надув щёки Бельфам последовала за детьми.
Зал опустел. А вот на кухне зацокали табуретки, зашуршали салфетки. Только дедушка Суарри не спешил за стол. Он решительно направился к кладовой, где всё ещё пряталась Царапка. Прислонил ухо к двери, прислушался. Тут к нему подлетел и Жужьен.
– Как думаешь, всё ещё плачет? – спросил шмеля дедушка Суарри. Жужьен пожал пушистыми плечами. Что-то пропыхтел. Тогда дедушка Суарри ласково-ласково, как кот, выпрашивающий сметанку, пропел – Тук-тук, принцесса! Могу ль я войти? Найдется ль для меня местечко?
– Дедушка? Ты там один? – тихонько спросила Царапка.
– С Жужьеном. Жужьен-то – не враг!
Царапка не ответила. По ту сторону двери было слышно лишь задумчивое детское сопение. Жужьен с досадой скрёб лапами стену. А дедушка Суарри постучал ещё раз, и ещё, превращая стук в весёлую мелодию из мультфильма «Утиные истории» (это тот, что про богатенького селезня Скруджа и его племянников). Царапка хихикнула и прошептала:
– Заходите! Только без папы и без мамы!
– Ладушки! – обрадовался дедушка Суарри, – Прихватить кусочек пирога?
– С шокопокком? – спросила Царапка, высунув из кладовой свой крошечный нос.
– Ага! Бабушка так постаралась, что пирог получился шокопоккее обычного.
– Мне тогда самый большой кусок, – попросила Царапка, – И чаю с ежевикой! Они его там уже пьют… Я чую!
Дедушка Суарри рассмеялся и оставив Жужьена на страже кладовой, унёсся на кухню. В глубине души он надеялся, что самый большой кусок пирога ещё жив, а не пал смертью храбрых перед пышечкой Иголочкой.
Ох, Иголочка! Она была такой кругленькой, что больше напоминала колючий мячик, а не ежонка-первоклашку. Иголочка обожала сладости. А они её! Малышка утверждала, что «лёгкая полнота» её ничуть не портит. А жирок на брюшке, вообще, штука полезная. С ним и зимой теплее. Да и спать на мягких боках можно без матраца. И сколько бы родители не заставляли дочку заниматься гимнастикой да участвовать в праздничной фарандоле 13с братьями и сёстрами, та всё противилась. Говорила: «лишние движения и суета дурно влияют на психоэмоциональное здоровье современного ежа. А вот сладкое, наоборот, добавляет хорошего настроения»!
Вот дедушка Суарри и торопился к столу. Думал, что «хорошенького настроения» у Иголочки уже хоть отбавляй!
В кухонном царстве бабушки Мимуньи кружили ароматы ежевичного чая и жжёного сахара. На столе в деревянных мисочках, украшенных августовской лавандой, лежал миндаль. На круглых кружевных салфетках нежилась тёмная и белоснежная нуга. А печёные груши и яблоки так понравились детям, что от высоченной глазированной горки остались пара хвостиков да косточек. Пирог с шокопокком держался молодцом! Чтобы приступить к нему все ждали дедушку Суарри, Царапку и Жужьена. Но Суарри Нуарри заявил:
– Мне, будьте любезны, самый большой кусок! И… я пойду!
– Пуф, пуф, пуф, – покачала головой бабушка Муминья. Она уже поняла, что дедушка Суарри собрался в кладовку, но на всякий случай, спросила, – Позвольте, сударь, узнать, куда это вы?
– Папа, мы только вас с Царапкой и ждём! – возмутился Филь.
– А мне та-ак-ак хочется горяченького пирога, – заныла Иголочка, – Прям щёчки сводит!
И тут Суарри решил поставить жирную сладкую точку во всей этой пирожковой болтовне:
– Значит, так! Вы ждали – я пришёл. Режьте пирог, давайте кусок. И я пойду. Надо мне! По делу! Царапка ждёт. Она, между прочим, тоже голодная, – отчеканил он.
– Ой! Одно сплошное несчастье эта Царапка, – всплеснула лапками мамаша Бельфам, – Вот почему нельзя вместе со всеми за столом посидеть? Ненормальный ребёнок какой-то…
Дедушка Суарри закрыл уши. Схватил самый пышненький кусочек пирога, ловко подбросил на подносе чашечку ягодного чая (не расплескав ни капли!) и подмигнув всему семейству, исчез, унося за собою душистый запах сухой лаванды и девять взволнованных взглядов!
– Не обращайте внимание! Он перед Рождеством сам не свой… – махнула лапкой бабушка Муминья.
– Да уж, – согласился Филь, – У него всю жизнь так. То со звёздами говорит, то чуда ждёт…
– А ты не ждешь, Филь? – с удивлением спросила сына Муминья.
– Мы столько сугробов преодолели, пока к вам ехали! Столько со старым Проционом у ворот «лаялись», он, видите ли, нас не признал! Что уже чудо, что мы здесь! – хмыкнул Филь, – А ты, Иголочка, не налегай на пироги-то! Не налегай, – погрозил он дочери пальцем.
– Всё под контролем. Это лишь третий кусочек! – прожевала в ответ Иголочка и потребовала налить ей ещё чашечку чаю…
Тем временем дедушка Суарри вернулся к Царапке и громко отрапортовал:
– Месье Суарри Нуарри, а для вас – просто супер-пупер дед, не знавший ни забот ни бед, прибыл с вкусными дарами для своей прекрасной дамы! Тук-тук! Есть кто дома?
– Ха-ха-ха, – захлопала в ладошки Царапка, – Да заходи же скорее, дедушка!
Дедушка Суарри распахнул дверь, и встав на одно колено (Жужьен повторил за хозяином) по-рыцарски, протянул Царапке свою сладкую добычу. Царапка сделала реверанс. И, облизываясь, приняла дары. Только дедушка Суарри хотел и сам войти, как вдруг запнулся и упал на ровном месте! Тут же его посетило нешуточное «Déjà-vu». 14Сколько можно спотыкаться-то? И непременно о что-нибудь мягкое да невидимое.
– Ах, муфти-пуфти-тарарах! – выпалил дедушка, – Мадам, смелый рыцарь, так ослеплён вашей красотой, что его ноги не держат!
– Хи-хи! – смутилась Царапка. И тут же, как вытаращила глаза, как закричала, – Осторожней! Покса задавишь!