Но моя ладонь теряется в пустоте. Тебя нет. Ничего этого нет. А я не хочу быть в мире где нет тебя и наших мальчиков. Если бы не мое обещание, я бы...Но тогда еще была надежда, что с ними все обойдется, что я буду им нужна, что мне будет кого любить.
Двадцать лет пустоты. Не могу больше. Не хочу. Я не готова снова видеть ваши могилы, снова переживать свою жизнь до того проклятого дня рождения, снова прощаться с вами. Не могу. С каждым разом все больнее, потому что реальность истончается, тускнеет. Я хочу любить, помнить, но иначе. Не оживать и обретать чувства только тут, тонуть, захлебываясь, в воспоминаниях, прокручивая каждый день, каждый миг в голове, чтобы потом лишь острее ощущать пустоту и одиночество. Хочу жить в жизни, как бы ни по-дурацки это звучало.
Порыв ветра швыряет в лицо запахи раскаленной на солнце земли, сосен, вянущих цветов и сладковатый душок тлена с новой делянки за полосой деревьев. Кладбище все разрастается как рваная рана, подтачивая подножия гор, выгрызая куски леса, вырывая из недр серые крохкие камни. Единственное место, которое могу назвать своим настоящим домом. Ведь он там, где сердце.
Хватит.
Сколько у меня осталось лет? Тридцать, сорок, больше? В моем роду почти все долгожители. С современной медициной имею все шансы дотянуть до девяноста в полном здравии и при сохранном разуме. Ну хорошо, пусть восемьдесят. Впереди еще половина жизни. Пусть без тебя, без детей, но ЖИЗНЬ. Я обещаю, что я попробую если не стать счастливой, не полюбить кого-то, то хотя бы отпущу тебя. Вас. И попытаюсь идти дальше, каким бы ни был этот путь. Но это будет завтра. А сегодня мы вместе.
И снова вопрос.
- Ты будешь моей?
Молчу, а сама взгляд отвести не могу от такого родного незнакомца. Словно впервые увидела. Будто не было у нас этих двенадцати лет бок о бок.
Не верила, когда ты говорил, что влюбился в меня с первого взгляда. Ну не бывает такого, чтобы раз - и все! Ведь сама я долгое время не думала о чувствах между нами. Ты просто был неотъемлемой частью меня, моим всем. Первый поцелуй, первый секс, свадьба. Разве могло быть иначе?
Смотрю на молодого, красивого практически обнаженного мужчину, который стоит на коленях у нашей постели, протягивает кольцо и ждет моего ответа. И как откровение - люблю.
Тону в обжигающем взгляде, щеки пылают стыдливым румянцем от греховных мыслей, и лоно сводит упругой волной желания. Схожу с ума от мысли что ты - мой.
- Я... - прикусываю нижнюю губу, - я уже твоя.
А ты качаешь головой. Не такого ответа ждешь.
Закрываю глаза, потому что смотреть на тебя слишком остро, все тело горит, грудь тяжелеет и дыхание сбивается. Никогда еще я не была так открыта и беззащитна перед тобой. Не могу говорить, только киваю. Вдруг сердце пропускает удар, а следом срывается в заполошный бег - твои пальцы почти невесомо прикасаются к моей щеке, скользят по лицу и ныряют в волосы. Тянусь за рукой, продляя ласку. Я твоя. Навсегда. Моя жизнь, мое сердце, моя душа, мое тело. И это абсолютно правильно.
Распахиваю глаза и наконец улыбаюсь.
- Да.
Из-за овражка уже начинается подъем на пригорок. Я не смотрю туда, вверх, стараюсь до последнего оттянуть момент, когда снова увижу ваши могилы. Пока я их не вижу, их нет. Вы живы.
Я уже так долго иду, от центральных ворот, и все равно подхожу слишком быстро. Не успеваю насладиться воспоминаниями, не хочу принимать неизбежное. Взгляд мечется, как репей цепляется за что угодно, отвлекает.
Здесь, как ни странно, хорошее место. Чистое, привольное, тихое. Продуваемое ветрами, выбеленное солнцем, чуть диковатое. С одной стороны плавные вершины горного хребта с массивными взъемами и извилистыми седловинами у подножья, с другой - убегающая вдаль гряда мягких холмов, поросших буковым лесом. За ними море.
Я помню его разным. Сумеречно-синим, пронзительно голубым, серо-болотным, лазурным. Сейчас оно плавится под лучами по-летнему жаркого солнца, над волнами поднимается зыбкое марево, стирающее границу между водой и небом, и маленькие корабли на дальнем рейде похожи на призраки, парящие в пустоте.
Господи, о чем я думаю? Зачем мне вся эта шелуха? Эти пространные разглагольствования о природе, о видах? Почему это вообще меня цепляет, вырывает в ненужное "сейчас" из сладкого "тогда"?
Замечаю с болезненной четкостью все - безобразную кучу венков, сваленную под обсыпанный черными зонтиками ягод куст бузины, торчащие из нее тут и там выгоревшие головки искусственных цветов, побуревшие ленты, скрюченные остовы ссохшихся живых растений, чью-то обтрепанную туфлю. И проклятые цветы. Белоснежные лилии, не тронутые тленом, с обсыпанными оранжевой пыльцой упругими лепестками. Налетевший порыв ветра качает бузинные ветви, с них блестящим бисером соскальзывают ягодки, их нежная кожица лопается при столкновении с малейшей преградой, окропляя все вокруг темно-красным соком. На кипенных лилиях россыпь кровавых капель. И волной накатывает этот удушливо-сладкий запах. Все как в тот день...
Ноги не держат, подкашиваются, и я оседаю в придорожную пыль. На меня градом сыплются ягоды. Пытаюсь встать, но руки не слушаются, подламываются, ладони слепо шарят по обочине и давят, давят чертовы ягоды. По локоть я багровых потеках, будто снова в крови.
Год за годом я делаю себе такой подарок на день рождения - вспоминаю самое лучшее что было с нами, а потом представляю в мельчайших подробностях жизнь такой, какой она могла бы быть, какой я мечтала ее прожить. Тебя, мальчишек, дочурку красавицу, ты же так хотел девочку. Сейчас все не так.
Память вышвыривает меня прямо в летящую с обрыва машину, которая через несколько секунд превратится в груду искореженного металла.
В окно дышит жаркий осенний вечер, восхитительно пахнут лилии, которые я, как великую ценность, нежно прижимаю к груди, играет романтическая рок-баллада, которой мы со смехом подпеваем, в коробке на заднем сидении протяжно булькают бутылки с местным брютом, купленный родителям в подарок, дробно стучат по коврику вывалившиеся из корзинки лесные орехи, мягко урчит мотор, продолжают крутиться в воздухе колеса, твои руки крепко и уверено держат руль, но ничего уже не изменить и для нас начинается обратный отчет.
Пять.
Мы резко разворачиваемся друг к другу, с удивлением пытаемся понять, что вообще происходит. Я вдруг чувствую, что меня приподнимает над сиденьем, только ремень еще как-то удерживает.
Четыре.
Мимо окон мелькают деревья, скалы, по машине барабанят какие-то осколки, за окном гремит камнепад, снаружи что-то надсадно хрустит, ломается.
Три.
Волной накатывает паника - мы что, падаем? Из внезапно ослабевших рук выпадает букет, а мгновением позже я судорожно вцепляюсь в тебя. Глаза в глаза, немой вопрос: что это, как это вообще случилось?!
Два.
Ты бросаешь руль и сгребаешь меня в охапку, закрывая собой, загораживая от кошмара наяву.
Один.
Мы сплелись в тугой клубок и оба молим об одном - лишь бы другой выжил.
Ноль.
Нет боли. Нет смерти. Вы живы. Еще живы...
...
Падение чуть смягчают макушки деревьев, но стекла все равно лопаются со звоном и блестящими брызгами разлетаются по всему салону. Мне по-прежнему все кажется нереальным и оттого красивым, особенно когда в окошко заглядывает низкое солнце и грани осколков вспыхивают, словно бриллианты.
Машина, круша толстые сучья, проваливается куда-то в дебри леса. Нас крутит и мотает, внутри полно острых, как копья, обломков веток. Разве можно так бесконечно долго падать?!
Удар об землю такой силы, что кажется, будто сейчас из тела вылетят все кости. Но мир наконец-то перестает вращаться и накрывает полная темнота. Сколько она длится не знаю, но выплываю из нее в реальность медленно, все так смутно, зыбко. После скрежета, хруста, стука, треска, грохота внезапно наступившая тишина оглушает. Я не двигаюсь, не могу поверить, что все закончилось и мы больше никуда не падаем.
Ничего не болит, только кажется, что правая сторона тела онемела, должно быть отбила, когда приземлились. Потихоньку приподнимаю голову и осматриваюсь: в салоне настоящий хаос. Все усыпано корой, листьями, орехами, хвоей, шишками, оконными осколками, осколками от бутылок, растерзанными цветами. В сиденьях и обшивке тут и там торчат сучья, щепки, стекла, крыша местами продавлена чем-то тяжелым, на капоте валяются камни и какие-то плоские куски чего-то темного со светлыми вкраплениями. Асфальт?
Пытаюсь вертеть головой, но ничего не получается, ты так придавил, что дышу с трудом. Глажу ласково по плечам, по спине - куда дотягиваюсь, тормошу тихонько. Отключился что ли?
- Даня... - только мычишь в ответ. Тормошу сильнее и снова зову. - Данечка!
Кое как вытягиваю из-под тебя левую руку, пытаюсь уже двумя руками столкнуть, совсем воздуха не хватает и начинает ныть бок.
- Милый, ты нас так раздавишь! Пусти, ну пусти же! - ох, как больно. Глажу живот, успокаиваю. - Мальчишки, держитесь там, все будет хорошо. Сейчас только папу перекантую на водительское сиденье, он очнется и спасет нас всех!
Никак не могу уцепиться за тебя, все кругом мокрое, скользкое. Все шампанское разбилось, наверное. Ну и запах, брр. Еще лилии эти!
- Какой же... ты... тяжелый... уф! - еле спихиваю тебя на сиденье рядом. Ты тихо стонешь и чуть вздрагиваешь при перемещении, но и только. Закрываю глаза и откидываюсь на спинку, устала. Уже чуть легче, но правая сторона все сильнее пульсирует болью, хочется вдохнуть полной грудью, а никак, сдавило как обручем. Ладно, отставить страдания. Даня, аптечка, помощь.
Поворачиваюсь к тебе и открываю глаза: "Господи, какой бледный. И до сих пор в себя не пришел. Головой что ли приложился? Ой, а вдруг у него травма позвоночника, тогда его совсем-совсем нельзя было двигать! Что же я наделала!"
Снова зову и пытаюсь понять, что с тобой. Голова цела, руки в царапинах, но это мелочи, ноги тоже на месте, спина, вроде, ровная. Только очень уж ты бледный и холодный. И в себя никак не приходишь. Не понимаю!
Какая я огромная и неуклюжая, слишком большая для нашей машины, прям дирижабль. Как же трудно отодвинуться чтобы рассмотреть тебя со стороны! Эй, ну с тобой же все в порядке, почему ты в себя никак не придешь?
Ладно, я все равно ничего больше не могу сделать, сейчас устрою тебя получше и постараюсь до аптечки добраться, там вроде должен быть нашатырь. Так, тут какая-то деревяшка в сиденье застряла, тебе неудобно, наверное, в спину врезается. Сейчас я ее... Ох, узкая, липкая, скользкая, зараза, засела еще так глубоко, прям под спиной!
- Ммммм... Не... не надо...
- Данечка, родной мой, ты очнулся, как хорошо, сейчас-сейчас, я быстренько, ты потерпи, я аккуратно, только ногтями подцеплю и...- рвано, почти глотая слова, говорю я, дышу часто-часто, бок болит просто нестерпимо, но так хочу помочь. Завожу руку поглубже тебе за спину - спинка сиденья хлюпает мокрым. Ну это ж надо, и как только туда шампанское попало?
Пытаюсь поддеть дурацкую деревяшку, закрываю глаза чтобы лучше чувствовать, ощупываю кончиками пальцев, и вдруг понимаю что она торчит вовсе не из сиденья. А из тебя.
Распахиваю глаза. Значит спинка не в брюте, а в крови? В каком-то тупом оцепенении обшариваю взглядом салон. Сзади, как обломанное копье, валяется толстая ветка чего-то типа елки. Один конец чуть белесый, другой кроваво-красный, с длинным светлым сколом. Замечаю что почти все лепестки изломанных лилий в бордовых пятнах, где россыпью капель, где легкий мазок по краю, где-то плотным сгустком во впадинке, а какие-то легкими лодочками плавают в пузырящихся красных лужах на ковриках. Да сколько ж ты ее тогда потерял?! Литр, два? Почему так много и так быстро? Из-под обломка ветки же, вроде, фонтаном не хлещет? Как это вообще могло произойти?
Боже, да где мои мозги, надо же срочно в скорую звонить! Трясущимися руками лезу в бардачок, за верной Нокией. Давай, миленькая, не подведи. Скользкими от твоей крови пальцами тыкаю кнопки, пытаюсь звонить, но в ответ тишина. Связи нет.