В деревнях, как знала Инна, случается всякое. Наверняка дед Дмитрий был не просто тираном, скандалистом и пьяницей, - чтобы человека даже хоронить на общем кладбище отказались, нужно что-то из ряда вон выходящее. Атмосфера всеобщей ненависти к покойному подтверждала ее догадки. "Ну и наследство! Удружил дедуля, ничего не скажешь. Нам придется постараться, чтобы убедить соседей - мы другие, нормальные..."
Прибыли мастера, чтобы устроить ванную. Но в той части дома, которую выделили под ванную Филатовы, это почему-то было невозможно; в чулане, который предложили мастера, обнаружился двойной пол и маленькие антресоли - там валялись какие-то кости, связки старых перьев, выдолбленная тыква, мумифицированная собачья лапа, а на антресолях еще и заплесневелые старые книжки и журналы. Пыль и вонь от них шла такая, что Инна сразу же бросила все это "добро" в печку - оттуда сразу же повалил невыносимо смрадный коричневый дым, - и долго оттирала руки.
Ночные кошмары, которые беспокоили старших Филатовых, становились все ярче и отвратительнее: Инне все время снилось, будто какие-то склизкие полуразложившиеся руки затягивают Женю в пруд, а Володе - будто он должен убить Женю, и какой-то вкрадчивый старческий голос нашептывал "убей девку, убей девку", так что Володя уже начал опасаться за собственный рассудок. Впрочем, хозяйство внушало не меньшие опасения.
Кроме дома, после деда Дмитрия не осталось ничего пригодного для использования. Лопаты и другие инструменты - тупые, ржавые, ломались прямо в руках; одежда - полусгнившая и пропитанная чем-то вонючим; в подполе валялось множество ссохшихся трупиков мышей, крыс и мелких лесных зверьков - должно быть, дед Дмитрий их травил; посуда вся не годилась - треснутые тарелки, прогоревшие кастрюли... На старых, некрашеных досках пола сохранились пятна, подозрительно напоминавшие кровь. Все, что бы ни находили Филатовы, было таким грязным, гадким и уродливым, что и Володя, и Инна невольно возненавидели покойного деда Дмитрия.
Хотя бы за то, что развел бардак при жизни, а разгребать - им.
Но больше всего их беспокоило состояние Жени. Она совсем ушла в себя и целыми днями сидела на берегу озера, бессмысленно глядя на воду. Лишь изредка жаловалась, что в доме много "зверьков черненьких, с лысыми головками, злобных таких и вредных", или просила "котика". Наконец, Филатовы решили, что Женю надо к психиатру, и уж совсем собрались было ехать с ней в город, как заглянула вездесущая тетя Марина.
- К бабке ее надо, - сказала она, указав на Женю.
- Какой еще бабке? Ей врача надо... В понедельник повезу.
- Свози к бабке. У нас своей нетути, а вот намедни семья с Украины приехала - там в кажном селе бабка есть, молитвы читает, зло отгоняет, пусть она твою деточку и поглядит... Вона где они живут-та, крайний дом по уличе, не наплутаешь.
Инна выдохнула, чтобы не нагрубить. И... пошла к мужу.
- Слушай, тут, говорят, какая-то деревенская знахарка с Украины приехала. Пусть, может, глянет Женечку? Что от этого плохого будет... Ведь вреда-то никакого...
Володя поджал губы.
И согласился.
Искомая "бабка" обитала в маленьком, больше похожем на времянку, домике на отшибе. За домиком красовался навороченный тюнингованный "Харли Дэвидсон", на забор была небрежно брошена штормовка в листьях, на двери белела надпись "Изнакурнож". Определенно, украинские бабки продвинутые, вполголоса усмехнулся Володя, вылезая из своей "Лады Калины" и обозревая окрестности. Или это ее сын? Сказано же - семья приехала...
Из дверей вышел кот.
Кот был огромный.
Кот был черный.
Это был даже не кот - котище. Кисточки на ушах придавали его морде рысье выражение, хвост размером со средний веник мел желтеющую траву во дворе, могучие лапы важно ступали вперед. Холодные немигающие зеленые глаза уставились на Володю.
- Куррррмау, - благосклонно обронил кот.
- Привет, - машинально отозвался Володя.
- Мррррау, - сказал кот, повернулся и величественно прошествовал в домик.
Вместо кота вышла женщина.
На первый взгляд ей было лет тридцать, на второй - сорок или сорок пять, на третий... пожалуй, все шестьдесят, но очень хорошо сохранившиеся шестьдесят. Короткий седоватый "ежик" стриженых волос, пятьсот первые "Ливайсы" на худощавых ляжках, подкатанные рукава клетчатой рубашки, шнурованные ботинки и рассеянный, но очень цепкий взгляд. Сразу видно: серьезный, интеллигентный человек, а не "бабка", - подумалось Инне. И заговорила "бабка" с грассирующим петербургским выговором.
- День добрый. Проходите, чай на столе. Саша.
- Володя, Инна, Женя, - растерянно сказала Инна, указывая на домочадцев. - Очень приятно.
Чай тоже был знатный - настоящий улон. Хозяйка, впрочем, пила кофе - тоже какой-то сортовой и не из дешевых. Инна приметила на столе пачку сигарет - дорогих и изысканных.
Домик был обставлен эклектично, так что Инна окончательно убедилась: это просто дача. На стенах висели охотничьи ружья и арбалеты, на столе рядом с чайным прибором стоял ноутбук. Никаких лекарственных трав, икон и прочего, чего можно ожидать от сельской знахарки, не было и в помине.
- Под чаек можно и о вас, - решительно сказала Саша, отставляя чашку. - Что у вас там случилось, рассказывайте, соседи. Вы ведь по делу пришли, разве нет?
- Да, - Инна нерешительно посмотрела на Володю, а он - на нее. Наконец, Инна продолжила: - Женя... она больна... ей плохо, она совсем вялая...
- Да, но... простите, я... я, конечно, доктор, но это степень, а не профессия, - растерялась Саша. - Я физик, а не врач. Может, я ее в город к врачу отвезу?
- Нет, - Володя встал. - Нам нужна именно ваша помощь, врач тут ни при чем. Она... видит мертвых. Она и в Питере с мертвецами водилась, а тут совсем кошмар начался. Ей везде какая-то нечисть чудится. Говорит, маленькие, черные и злые. А тут еще кладбище это домашних животных нашла в лесу, так совсем скисла...
Саша побледнела и тоже встала.
- Это вы в доме ведьмака, стало быть, поселились? Славно, славно... Что ж, поехали. Вы на своей, а я за вами. Баюн!
Кот вскочил в рюкзак, Саша забросила рюкзак за спину и ушла за дом. Мотоцикл же, вспомнила Инна.
И действительно, мотоцикл Саши обогнал их очень быстро. Видимо, у себя в Украине продвинутая "бабка" привыкла носиться с бешеной скоростью по проселочным дорогам.
Когда Филатовы прибыли домой, Саша уже вошла. Неужели я забыла запереть дверь, удивилась Инна, но тут ей резко стало не до двери.
Кот Баюн носился по дому по очень странной траектории - резкими ломаными линиями. Инна присмотрелась - и вдруг поняла, что он выписывает лапами пентаграмму.
Саша стояла в самом центре горницы и неотрывно смотрела в одну точку.
- Выходи, - вдруг властно скомандовала она. - Ну-ка, выходи! Ишь, ведьмак чертов, распоясался. Вышло давно твое время! Почто дитя невинное погубить хочешь, в воду заманиваешь? Почто отца ее зарезать подбиваешь?
Секунду ничего не происходило. А потом... потом вокруг забегали какие-то существа, похожие не то на обезьянок, не то на крыс. Они носились с необыкновенным проворством, нарезая круги - противосолонь, визжа и пища, а то и взрыкивая, на крохотных старческих личиках скалились огромные ярко-красные рты. Черные, волосатые, но с лысыми головами - совсем как Женя рассказывала, припомнила Инна, - злобно сверкая красными глазами, эти существа носились и размахивали руками. И вскоре стало ясно, что их злобные маленькие ручки тянутся к Жене и угрожают ей.
Женя вскрикнула и попятилась.
- Уходите! - срывающимся голосом крикнула она. - Не буду топиться, не буду, не хочу нявкой быть! Не буду!
Инна схватила дочь и прижала ее к себе, но какая-то сила оторвала ее и швырнула на пол, потом приподняла и швырнула еще раз - Инна закричала, больно ударилась и разбила губу. Рядом упал Володя и больше не шевелился.
Лежа, как во сне, Инна видела странный голубоватый свет, разливающийся по комнате. Кот Баюн бросился в гущу черных тварей, вспарывая их когтями, - когти удлинялись, превращаясь в настоящие лезвия, черные тельца распадались, вываливая скользкие зловонные кишки, выплескивалась темная кровь, взламывались ребра, огромная пасть кота с мерзким хрустом впилась в голову одной из тварей... Голова щелкнула, треснула, но вместо мозга из нее полилась тошнотворная темно-зеленая жижа; Баюн брезгливо, совсем по-человечески, выплюнул трупик и снова набросился на тварей, полосуя их когтями. Наконец, толпа тварей начала редеть. Их трупики медленно испарялись, распадясь и сгнивая на глазах: вот вздувается мясо, лопаясь с негромким хлопком, разворачивается туша, распространяя зловоние, потом усыхает, остаются кости с шерстью - и исчезают... Вот и последний трупик пропал.
И тут из норки в углу потолка полилась мгла. Она клубилась, становилась все более осязаемой, и наконец, из этой мглы соткался силуэт высокого сутулого человека с бородой. Мало-помалу все четче проступали черты лица, и вот перед Инной встал огромный дряхлый старик. Испитое, обезображенное всеми мыслимыми пороками, перекошенное злобой лицо; единственный желтый гнилой зуб, торчавший из приоткрытого рта, из которого тянулась струйка слюны, ссутуленные плечи, огромные лопатообразные руки с искривленными узловатыми пальцами - вот каков был дед Дмитрий в последние годы жизни, сообразила Инна. Это его призрак. Нет, - дух! Недаром тетя Марина предупреждала...
Безобразные, непропорциональные руки взметнулись вверх.
- Оставь своих родных в покое, - угрожающе произнесла Саша. - Убирайся! Уходи туда, где тебе и место, - проваливай в ад, чертов старикашка!
Безгубый слюнявый рот раскрылся. Беззвучно, но страшно - будто призрак хотел что-то сказать, и Инна поняла, что Саша его слышит, потому что лицо Саши протестующе дернулось, и она подняла руки.
А она, Инна, - не слышит, и слава Богу.
Потому что Саша шевельнулась. Она медленно пошла по кругу с поднятыми руками, нараспев повторяя: "Завяжу на веки вечные колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на внучку Даждьбожью Евгению зла не мыслити!" - а может, там были и какие-то другие слова, более древние и более страшные, Инна запомнила только это. И под речитатив Саши призрак начал изменяться. Очертания его приобретали чудовищный, отвратительный вид, призрачная плоть стекала по костям, источая тяжелый трупный смрад, на полу расползалась гнилостная лужа.
- Вон, - приказала Саша в ярости. - Вон! Чтоб духу твоего не было среди живых! Еще раз объявишься - разметаю твою душу так, что ни Чернобог, ни Морана не отыщут и клочка!
Сказочные имена из уст доктора-физика, "бабки" с Украины... Инна уже ничему не удивлялась, молилась только, чтобы сохранить рассудок к концу представления.
И то, что Саша тоже изменилась - теперь у нее были длинные, до пят, распущенные черные с проседью волосы, обувь куда-то подевалась, и левая нога оказалась то ли протезом, то ли голой костью, а на руках вместо забавной бисерной фенечки проступили кованые створчатые браслеты из серебра, - показалось Инне естественным и правильным. Как будто человек на работе переоделся в положенную форму.
В бессильной ярости призрак сжал кулаки и дернулся, будто желая напасть. Узловатые огромные пальцы мелькнули у самого лица Саши, метя в глаза; Саша, однако, не дрогнула. А кот Баюн, разобравшись с мелкими пакостными зверьками, тоже встал рядом с хозяйкой. Свирепый рык вырвался из кошачьей пасти, когти сверкнули металлом; Баюн поднялся на задние лапы, вспорол ими призрачную плоть, и это окончательно добило деда Дмитрия - он развеялся, оставив после себя только трупный запах...
И наступила тьма.
Очнулась Инна от того, что кто-то тряс ее за плечо.
Саша, снова в джинсах и клетчатой рубашке, снова стриженая и обутая, протягивала ей стакан воды.
- Вы все-таки кое-что увидели, - сказала она. - Странно. Внук этого старого греховодника - Вова, а способности есть у вас. Ну, и у девочки. Вы можете идти?