Одна из дам действительно была из самого что ни на есть высшего общества губернского города. Её супруг, архитектор, снискал славу за здания двух театров - драмы и оперы и балета, отстроил вокзал, три музея и пребывал душой в мире искусства и интриг внутри губернаторского кабинета.
А жена на пятом десятке полюбила молодого офицера, который не только годился ей в сыновья, но и являлся внебрачным сыном самого губернатора. А ещё он был женат на пренеприятной особе низкого происхождения, правда, сказочно богатой, любил роскошь и спускал сотни тысяч в заграничных поездках и за игрой в карты. На женщин не тратился, вся отпущенная ему страстность ушла в игру. Женщины сами давали ему средства для неё.
Но не постыдное увлечение привело архитекторшу к особняку гадалки, а вопрос жизни и смерти.
Когда бледная, как снятое молоко, горничная Вера поманила посетительниц от особой двери, которая вела к крутой лестнице на второй этаж, архитерторша даже встать не смогла от потери сил из-за душевного волнения. Вторая дама, её двоюродная сестра, обнищавшая и вынужденная просить приюта у богатых родственников, помогла ей подняться и чуть ли не поволокла по дорожке.
Вера подхватила архитекторшу под другую руку, и несчастная была совместными усилиями доставлена к гадалке.
Марина сидела за самым обычным столом со стаканом травяного чая. Комната тоже была самой обычной, без роскоши и всяких жутких атрибутов деятельности гадалки, как-то: черепов и других частей скелетов, мумий загадочных существ со всей земли, диковинных чучел и россыпи фальшивых драгоценностей.
Гадалка надменно спросила:
- Чему обязана счастьем видеть вашу светлость? Чем могу угодить столь высокочтимой гостье?
Архитекторша зарыдала:
- Спасите! Помилосердствуйте! Протяните руку помощи к погибающей женщине! Не княгиня я урождённая, а проклятая Богом грешница. Несчастнейшая из живущих...
Одного носового платка "несчастнейшей" не хватило, родственница тут же подсунула ей свой.
Марина со скукой наблюдала за дамами. Надо же - когда-то архитекторша, разодетая, с бонной и сыном, проезжала в коляске мимо девчонки, просившей подаяния. У этой оборванки умерла мать, других родственников не было. Еды тоже не было, о деньгах и речи не шло. А когда девчонка несолоно хлебавши вернётся домой в избу на двух хозяев, то найдёт новый замок на своей двери. И ночлега у неё не будет. Эта девчонка не станет завывать: "Помилосердствуйте! Спасите!" Найдёт стог сена и заночует в нём. А утром отправится на рынок - подбирать упавшее на землю зерно, картошку, всякую съедобину. И будет схвачена конной стражей. И примется молиться Богородице, чтобы не попасть во Введенский приют...
- Хорошо, я открою вам будущее. Предупреждаю... - начала Марина, но её прервал вопль архитекторши:
- Нет, не надо! Я без вас знаю, что будет: муж обнаружит пропажу облигаций и акций, ценных бумаг и денег. Потребует мои драгоценности. Они уже не мои, а невесткины, должны были перейти к ней после женитьбы сына. А их тоже нет... - изображая умирающую, а может, ощущая себя таковой, прошептала архитекторша и, закатив глаза добавила: - И... выгонит меня.
Марина с трудом удержала улыбку. Ей-то были хорошо известны наказания, которыми карается воровство.
- Придётся мне доживать свой век в саратовском имении отца, - проговорила дама и посмотрела на Марину: как отреагирует гадалка на столь бедственное положение клиентки?
А колдунья замерла. Вся её жизнь промелькнула перед ней: и предсмертные муки, и посмертные. А теперь, кажется, появилась возможность отомстить.
Высоко, очень высоко взлетел человек, сыгравший зловещую роль в её судьбе. Нет Марине ходу в покои губернатора. А Саша, его невестка, отгородилась от мира, стала затворницей при муже, повесе, игроке и ловеласе. К этому ли она стремилась, убивая и грабя? Но выйти из покоев ей и в самом деле опасно: только там она может быть под защитой от ограбленного ею народа джат кале мануш. Только там её заслонят стены и личная охрана от сотен обиженных людей.
Но чтобы достать её сиятельство, самой Марине не нужно появляться во дворце губернатора.
Марина ответила архитекторше долгим взглядом. Зрачки её льдистых глаз пульсировали: сжимались до точки и расширялись. В такт этому стала дышать высокочтимая дама.
- Что ты хочешь от меня? - прямо спросила Марина.
Архитекторша не отреагировала на унизительное обращение.
- Смерти для Антона и его жены, - заявила она.
Марина в душе возликовала, но печально и строго задала вопрос:
- Ты отбираешь у Бога его право распоряжаться жизнью человека. За что ты так возненавидела губернаторскую семью, что хочешь отнять жизнь?
- Я полюбила Антона так, как любят Бога в монастырях, как любили его святые, совершая во имя Его подвиги. Со страстью крестоносцев, рвавшихся в Иерусалим. С уничижением хлыстов и скопцов, терзавших свою плоть, - стала перечислять архитекторша, и Марина скривила губы: слова дамы отдавали дешёвыми книжками и чужими чувствами.
- Ясно, - прервала она архитекторшу и обратилась к Вере и родственнице дамы: - Выйдите все!
Не успела стрелка на часах обмиравшей от страха приживалки пройти четверть круга, как дверь распахнулась.
Бедняга радостно вскрикнула: уж очень странным был взгляд горничной, которая всё время ожидания пристально смотрела на приживалку. "Будто укусить хочет", - подумала родственница архитекторши. Она никогда не узнает, как была права.
Вышла её госпожа. Чепец сбился, причёска рассыпалась, шарфик туго намотан вокруг шеи. В руке она несла флакон, а вслед ей нёсся тихий голос Марины:
- Найди способ подлить капли в питьё Антону и его жене. Он будет любить тебя как никогда. В последний раз - запомни это. Потом ты должна будешь отпустить его. И можешь заказывать траурный наряд для похорон.
Гадалка поморщилась: она терпеть не могла бульварные страсти, но для пущей доходчивости с княгиней следовало говорить именно так. Она должна думать, что капли сгубят врагов. Вряд ли осознает, что орудием убийства станут её зубы и ножичек для разрезания страниц романов.
Через два дня город бурно обсуждал новости: сын губернатора и его жена погибли в своём особняке, предположительно, от нападения бульдогов, которых они разводили ради охраны и боёв. Говорили, что для четы не было лучше удовольствия, как спустить свору на бедолаг, соблазнившихся богатством дома. Пятнистые твари появлялись в тот же миг, когда кто-то пытался проникнуть через кованую ограду на участок. И начиналась потеха, которая стоила больших денег: покалеченных убрать и уголовное дело замять.
Следствие столкнулось с загадкой: морды псов были чистыми, а сами животные жутко перепуганными. Но ведь кто-то мог наказать, а потом обиходить собак после нападения? Правда, пока не нашли этого человека.
Предполагалось хоронить пару в закрытых гробах, потому что шеи и лица несчастных были изорваны в клочья. Ушить раны не представлялось возможным. Даже родственники не решались подойти близко к пышно украшенным домовинам.
Когда в густом от благовоний воздухе храма растаяли звуки хора, троекратно пропевшего "Вечная память", к гробам протолкалась странная фигура. Мало кто сразу признал в ней архитекторшу.
Головы присутствующих на панихиде завертелись: а где же супруг, компаньонка? Вокруг женщины, похожей на пьяную, сразу образовалось свободное пространство.
А она словно бы и не заметила отчуждения, погрозила лаковым крышкам и возгласила:
- А вы знаете?.. Ха-ха, вы ничего не знаете! И Бог не знает! Покойница-то сначала извела родных деток губернатора, потом его жену, при которой состояла секретарём! Купила моего дорогого Антона награбленным добром! Она воровка, много лет собирала и прятала всё, что зарабатывали кочевавшие цыгане. А потом предала! Донесла на них.
Батюшка в богатом облачении недоумённо повернулся от столов с кутьей, которую он благословлял. Церковные служки направились к архитекторше.
Послышался гневный выкрик из толпы родственников и знакомых:
- А вам откуда знать?
- Я теперь всё знаю. Про всех, - заявила несчастная сумасшедшая и снова погрозила гробам.
Поднялся шум. Двое жандармов прошли от выхода, подхватили архитекторшу под руки и насильно потащили за собой.
Скандал получился чудовищным.
Марина не могла успокоиться: она сделала всё, что считала справедливым в жизни: нашла злодейку и покарала. Но ощущение, что где-то там, в надоблачных высях, белый огонь потерял цель и идёт теперь на неё саму, было очень отчётливым. Мир заслужил Божью кару, и она не заставит себя ждать.
Сначала появились газетная заметка о том, что пьяные мастеровые в открытую опрокинули двуколку в парке, причём спутница мужчины не выжила. Потом подобные статьи заполнили все газетные полосы - убийства и грабежи стали обыденностью.
Следом пошли слухи о трагической участи архитекторши, застреленной собственным сыном. Мол, застали её у кроватки внука, которого еле отходили от смерти.
Зло, как язва, пылало воспалением, таилось, чтобы однажды прорваться. Город содрогался от череды преступлений. А однажды он проснулся от набата. Это начался погром.
Марина предчувствовала его. Тёмной тенью он лежал на лицах людей, которые обращались к ней за помощью. Таился в злобном и косом взгляде подёнщиц. Срывался с языков стайки мальчишек, которые дразнили дворников. Всё вокруг едва слышно гудело от напряжения. Стена, которую Марина воздвигла между собой и миром, дала трещины и грозила рухнуть.
И вот - в чёрном опахале дымов над крышами раскинулись огненные лепестки.
Запахло безумием и смертью.
Марина совершенно не волновалась за свою участь: никто не сможет войти в её дом. Недаром она после приюта год скиталась с народом джат кале мануш, разыскивая Сашу, и впитала всю его магию. Сама она принесла "чёрным" одни несчастья, тюрьмы и каторга стали уделом последних его представителей.
Полная чужой злобы, боли, ярости и мольбы ночь завершилась тусклым утром. Но возле ограды дома уже стояла галдящая толпа, вооружённая чем попало. Люди не понимали, что мешает им ворваться за кованую ограду, поживиться колдуньиным добром, а саму её распять на причудливых узорах искусной работы кузнеца.
- Мразь! Не хуже заводчика кровь пьёт!
- Ей больше денег несут, чем попам!
- Портит баб и детишек!
- Наживается на горе и слезах!
- С богатеями дружбу водит, вона какой домина-то!
- А где ж это видано, что цыганка была светлой? Морок, что ли, наводит?
- Нет, она из этих, которые колдуны. Из-за которых несколько лет назад слобода вымерла.
- Так те же вроде рыжие, а эта, говорят, беленькая...
- Морок это всё!..
- Спокойно, товарищи, не нужно пустых разговоров!
Но крики затухали, толпа редела.
Марина выглянула из-за занавески.
Разгорячённые кратковременной властью над чьей-то жизнью, всклокоченные, измазанные в крови люди напоминали персонажей цыганских легенд. Они ужаснее кровососов-мулло, ибо их создала сама жизнь. Не магия, а то, что всегда было в натуре человека.
Грязная ругань, угрозы, белые от бешенства глаза. Пена на искривлённых от жажды убийства губах.