Механический монстр достигает края площади, слегка притормаживает и разворачивается. Под гусеницами скрипят и лопаются камни, земля черными фонтанами вырывается из под сверкающих лезвий траков, корпус заволакивает пылью и выхлопными газами. Прилипший намертво труп на передке нелепо машет руками и болтает головой, словно кукла на ниточках. С ноги срывается башмак, катится, подпрыгивает и наконец, останавливается. Толпа, как завороженная, почему-то смотрит на этот дурацкий башмак, а не на обезображенные трупы. Двигатель ревет в последний раз и глохнет. Свинцовая тишина обрушивается на город. Бесшумно, словно в полном вакууме, ложится пыль, тает синий туман сгоревшей солярки. Только сейчас Павел разглядел, что это старенький "Брэдли", древний механический бронетранспортер морской пехоты той страны, что когда-то была на Мертвом Континенте. Железная коробка на гусеничном ходу, высокая, неустойчивая на поворотах и крутых склонах, сверху торчит нелепая, лопоухая от пулеметных ящиков, башня. В громадном корпусе скрывается маленькое десантное отделение и боевой отсек на трех человек. Чрезмерно мощный двигатель пожирает несметное количество топлива, выбрасывая наружу облака ядовитого газа, поэтому "Брэдли" скорее экологическое оружие небольшого радиуса действия, чем реально боевая машина. Бронетранспортер очень похож на старую коробку из-под обуви, к которой малолетний вундеркинд приделал гусеницы от игрушечного вездехода.
Раздается металлический звон, в верхней части откидывается люк, словно крышка канализационного колодца. На броне появляется Солидус во всей красе - полированные доспехи слепят зеркальным блеском, на макушке шлема колышется гибкая веерная антенна, словно гребень, на плечи красиво ниспадает кольчужная сетка для защиты от осколков, забрало приспущено, так что видно только скулы, нос и квадратный подбородок. Черные усы угрожающе торчат острыми пиками, бородка клинышком как язык дьявола указывает вниз, в преисподнюю. Ноги на ширине плеч, руки вдоль тела, пальцы в латных перчатках сжимаются и разжимаются. Явственно слышен скрип железа. Верхняя губа по-волчьи приподнимается, показывается белая линия зубов. Над площадью раздается усиленный аппаратурой железный баритон:
- С этого момента вы все считаетесь зачисленными на военную службу. Я принял решение о проведении боевой операции по уничтожению врага. Необходима живая сила в значительном количестве. Моих солдат недостаточно. С сегодняшнего дня начинается боевая подготовка для всех. Уклоняющиеся будут схвачены и казнены. Запрещаются: алкоголь, табак и другие наркотические вещества. Имеющиеся в наличии сдать до полудня. Употребление вышеперечисленных веществ карается поркой - на первый раз, на второй - показательной казнью. Далее ...
Павел просто не верил своим ушам. Такого не может быть! Он, конечно, надеялся, что Солидус оценит его предложение и, как человек неглупый, поймет его правоту. Но не так скоро! День, другой, может, неделю будет советоваться, прикидывать так, эдак и все это время жизнь Павла будет висеть на волоске. Вместо этого Солидус уже на следующее утро проводит мобилизацию всех дармоедов и мечтателей (мысленно Павел отбил ладоши от бурных, продолжительных аплодисментов такому подходу к решению вопроса)! Конечно, боеспособность такой "армии" весьма сомнительна, но в качестве пушечного мяса пойдет. Что он там говорил дальше, Павел не слушал. Привлекли внимание странные доспехи поклонника прусского короля. Непонятно, зачем столько блеска, ведь это демаскирует. Вояку в такой броне видно за версту. Конечно, блистающие латы производят впечатление, но сейчас ведь не средневековье. Воин в таких доспехах выглядит как опереточный Дон Кихот. Осталось двуручный меч на спину повесить и копье в левую руку. Верхом на бронетранспортере со щитом и копьем - мдя-аа!
Вообще-то был дурацкий фильм с многозначительным названием "Звездные войны", в котором роботы похожи на говорящие кастрюли, астронавты носили средневековые доспехи и кавалерийские сапоги, а космические корабли в буквальном смысле бороздили пространство, пугающе завывая двигателями в полном вакууме! Тысячные толпы дебилов истекали слюнями от восторга, режиссер-постановщик - очень неглупый человек!- сказочно обогатился за счет дураков. Неужели Солидус прямой потомок тех самых, что слюни развешивали? Не может быть, но надо проверить!
Пламенную речь Солидус закончил впечатляющим жестом - пальцы в кулак, кисть в латной перчатке энергично сгибается вовнутрь, небрежно распрямляется, пальцы врастопырку - словно отбрасывает холодеющий труп. После секундного молчания площадь оглашается жалобными воплями, стенаниями и воем. Внимательно следящие за толпой солдаты бросаются вперед - некоторые "творческие личности" торопливо глотают "колеса", тычут в вены шприцы или просто тупо жуют белый порошок. Таких безжалостно выдергивают из толпы и швыряют на землю. Через несколько минут набралось больше полусотни невменяемых. "Грязные" наркотики действую быстро. Люди стремительно теряют человеческий облик. С земли несутся стоны, хрипы, многих тошнит, неподвижный теплый воздух наполняется кислой вонью и запахом испражнений.
Солидус несколько минут брезгливо наблюдает с крыши "Брэдли" за происходящим. Раздается короткая команда. Солдаты ловко надевают противогазы, щелкают бичи. Потерявших сознание наркоманов волокут к забору, кого за руки, кого за длинные патлы. То, что произошло дальше, было сюрреалистической картинкой из ветхозаветных времен. Пусть наркоманов, но все-таки живых людей солдаты безжалостно приколачивали к доскам забора. Павел не увидел, откуда взялись гвозди. Молотки не понадобились - солдаты забивали штыри кулаками в железных перчатках. Сами казнимые отнеслись к процедуре достаточно равнодушно - одурманенные, они просто не понимали, что вокруг происходит. Наркотики полностью заглушили боль и висящие на гвоздях люди счастливо улыбались, глядя на окаменевшие лица знакомых и друзей.
Солдаты развесили "дуриков", как мокрое белье для просушки. Когда последний наркоман повис на гвоздях, солдаты сняли противогазы, вернулись в строй. Шеренга железных людей дрогнула, выравниваясь и замерла. Опять наступила тишина, прерываемая выкриками и глупым хихиканьем наркоманов. Солидус подходит ближе к краю. Над площадью разносится металлический звон и треск - это маленькие камешки крошатся под каблуками. Голова в блестящем шлеме неторопливо поворачивается. Под взглядом предводителя строй солдат еще больше выравнивается, шеренга становится похожей на железную стену. Квадратная нижняя челюсть выпячивается, борода шевелится на ветру, как черный язык змея. Солидус величественно указывает пальцем, кивает. Тотчас срывается с места солдат с золочеными полосками на плечах. Железные руки выхватывают из толпы человека. Павел присмотрелся - это был тот самый художник, что "творил" анусом. Раздет по пояс, выпуклый животик украшают стеклянные бусы, узоры из блестящей проволоки и цепочек. Рыжие волосы стоят дыбом и мелко трясутся, словно в голове поселились некие фантастические существа и постоянно стучат в черепную коробку, пытаясь выбраться. Все те же альпинистские ботинки на босу ногу, но уже есть штаны ошеломляющей пестроты - "взрыв на складе чупа-чупс"! Бледное лицо заливает синевой, глаза закатываются, тонкие ножки волокутся по земле. Юное дарование что-то невнятно блеет на неведомом языке.
Мазилку вытаскивают на середину строя. Он никак не хочет или не может встать на ноги, они подгибаются и рыжий художник падает на колени. Солдат злится, что-то рычит, через забрало не разберешь. Но когда тяжелая длань в железной перчатке поднимается, дабы отвесить мощную оплеуху, раздается окрик. Солидус укоризненно качает головой. Солдат козыряет, отступает на шаг. Выходит тот самый Федор, что давеча встретил Павла на воротах. Только на этот раз мускулистая грудь покрыта стальным панцирем, живот и ноги тоже блестят начищенным железом, на руках бронепластины топорщатся от вздувшихся мышц, скрипят сочленения. На коротко стриженой голове ничего, кроме черного платка, завязанного узлом на затылке. Квадратное лицо кривится в жестокой ухмылке. Правая рука опускается к поясу, в сжатой ладони появляется большой пистолет устрашающего вида. В толпе кто-то коротко воет и тотчас замолкает в испуге.
Федор извлекает обойму, прячет в рукав. Сует пистолет рыжему. Тот автоматически сжимает рукоять, тяжелое оружие тянет вниз, подхватывает левой рукой. Даже без обоймы пистолет все равно заряжен - первый патрон в стволе. Павел смотрит на странную сцену, ничего не понимая. Федор что-то ласково шепчет на ухо рыжему, тот кивает, но по закатившимся глазам и отсутствующему выражению на лице видно, что ничего не понимает. Парень в полном улете, еще минута и свалится без памяти. Тогда Федор прекращает бесполезный разговор. Левую руку подставляет под пистолет. Ствол перестает колебаться. Правая рука поднимается, ладонь останавливается у головы художника. Павел недоумевающе смотрит, как пальцы складываются в знакомую фигуру. " Рожки, что ли, ставит"? - удивляется он. Указательный палец распрямляется и с силой бьет по затылку рыжего. Удар получается мощным и внезапным. От неожиданности художник жмет спусковой крючок, грохочет выстрел. У одного из распятых на стене наркоманов вдребезги разлетается голова, просто исчезает в воздухе, словно ее и не было, только коричневая изморось ложится на землю. Рыжий художник авангардист непонимающе смотрит вдаль. Постепенно в задурманенном мозгу выстраивается цепочка причинно-следственных связей и, логически мысля, он приходит к выводу, что убил человека. Это открытие так потрясло, что без сознания падает на землю, рыжая голова сухо стучит по твердой глиняной корке, тонкие ручки подворачиваются под тело, ноги в альпинистских ботинках нелепо растопыриваются.
Федор ловко подхватывает выпавший пистолет, в одно движение вставляет обойму и досылает новый патрон в ствол. Солдаты громко хохочут, переглядываются и тычут пальцами в неподвижную фигуру рыжего на земле. Федор сдержанно улыбается, пистолет ныряет в кобуру. Квадратное лицо поворачивается к застывшей толпе, глаза щурятся, высматривая новую жертву. Люди словно сжимаются, становятся меньше ростом, прячут глаза. Федора такое поведение не смущает. Вразвалку, словно моряк на пенсии, подходит к первому ряду. Короткий осмотр и следующий - не то поэт, не то писатель гей-романов вылетает из строя. Рывок получился сильный, от души. Артистическая натура некрасиво едет интеллигентным лицом по земле, собирая физиономией все засохшие плевки и недокуренные косяки дурной травки. Едва поступательное движение творческой личности прекращается, она резво вскакивает и замирает по стойке смирно, не решаясь очистить лицо от прилипших окурков и грязи. Федор поощрительно улыбается, дает легкий подзатыльник, чтобы мусор осыпался. Далее следует предыдущая процедура и пистолет с одним патроном оказывается в руках новенького. " Певец голубой любви" крепко сжимает розовыми пальчиками рифленую рукоять, впалая грудь откинута назад, живот пучится этаким яичком. Узкие шелковые штаны обтягивают таз, гениталии воинственно торчат, словно хозяин решил не стрелять из пистолета, а заняться совсем другим делом.
Федор вытягивает правую руку, указательный палец чуть подправляет ствол. Солнце играет на полированной стали доспехов, кольчужная сетка сыпет искрами. Узкие губы разжимаются, появляется жесткая улыбка. Федор немного наклоняет голову, произносит несколько слов. "Голубь" вздрагивает, словно шило воткнули в одно место. Палец судорожно давит загогулину спускового крючка, раздается оглушительный хлопок и еще один наркоман бессильно виснет на гвоздях. Ровно посередине грудной клетки расползается продолговатая кровавая клякса. Писатель закатывает глазки, словно барышня, случайно наступившая на воробышка, без сил валится на землю. Федор выхватывает пистолет. Брови ползут вверх, лицо искажает презрительная ухмылка. Оружие прячется в кобуре, смачный плевок падает рядом с обеспамятевшим писателем. По сигналу Солидуса солдаты хватают первых попавшихся, ставят в неровную шеренгу и заставляют стрелять распятых. Выстрелы гремят пачками и по одному. Забор покрывается дырами, фонтаны пыли один за другим выбрасывают мутные облачка, убитые и раненые наркоманы покрываются грязью, становится плохо видно, но процедура казни не прекращается. Каждый отстрелявшийся получает внушительный подзатыльник или пинок и уползает обратно. Меткость у творческих интеллигентов хреновая. Распятые лишались рук, ног, некоторым отстреливали уши, носы. Пули страшно рвали брюшины, внутренности вываливались наружу, словно отвратительные кровавые лохмотья. Новые пули попадали в несчастных распятых, еще больше кромсая изуродованные тела. До кого очередь в экзекуции еще не дошла, стоят как статуи, лица белые, глаза сухо блестят, не мигая. Тех, кто не выдерживал страшного зрелища и падал, стоящие рядом товарищи спешно поднимали - потерявших сознание солдаты волокли к стене и распинали. Слышно только выстрелы и веселые возгласы солдат. Теплый воздух знакомо пахнет кровью и порохом. Чудовищное по жестокости и цинизму зрелище завораживало. Павел смотрел во все глаза, не в силах отвернуться. На плечо ложится чья-то рука. Оборачивается - рядом стоит Римский, лицо на удивление спокойно, даже можно сказать, благостно. Он едва ли не с умилением наблюдает за массовой казнью.
- Что с вами, Римский? - спросил Павел таким тоном, как будто разглядел на челе знаки смертельной болезни.
- Ничего, - пожал плечами тот. - Со мной все в порядке. Это у них там ... э-э ... сложности.
- Еще какие, - пробормотал Павел. - Не знаете, с чего вдруг Солидус за них взялся?
- Это балласт, - коротко ответил Ледатр. Заметив непонимание в глазах Павла, пояснил: - Эти люди ничего не производят, ничем не заняты, кроме своих собственных дел, ищут удовольствий, по большей части извращенных, самовыражаются в диких стихах, картинках или музыке, тоже несуразной. Солидус решил избавиться от паразитов.
- Вот как? Значит, в городе, помимо солдат гарнизона и ... этих вот, - кивнул Павел вниз, - есть другие?
- Конечно! Вон там, правее дома - ну, ремесленников, что ли. Там живут оружейники, программисты, слесари ремонтники и прочие химики-натуралисты. Тоже чокнутых хватает, но все зарабатывают на хлеб честным трудом. Как видите, в том районе облава не проводилась.
Действительно, в части города, где, по уверениям Ледатра, жили "ремесленники", солдат не было. Народу на улицах нет, попрятались, но это скорее, на всякий случай.