- Я слушаю вас, капитан! – врывается в сознание голос Алферова. Воспоминания стремглав улетучиваются, спугнутые рокотом командирского голоса. Павел смотрит в глаза генерала, видит сочувствие, жалость, желание помочь и … бессилие. Хоть и генерал, но плетью обуха не перешибешь.
- Мне нечего сказать! – раздается голос Павла.
Тишина в зале сгущается еще больше, твердеет. Кажется, будто огромное помещение офицерского собрания заполнило железобетоном, в котором гаснут все звуки.
- Так, хорошо, - произносит Алферов. Глаза стремительно бегут по строчкам служебной характеристики, останавливаются на середине текста.
- Здесь отмечена низкая боевая готовность вашей роты. В чем конкретно выразилось?
- На проверке снаряжения у двоих солдат не было складных кружек.
- Они и не нужны. Ими пользовались во времена царя Гороха, - удивился Алферов.
- Проверяющий со штаба округа заявил, что есть директива, предписывающая обязательно иметь в запасе кружки. Я пытался доказать, что это полная чушь, достаточно одноразовой посуды, но меня не слушали. Внесли в акт проверки, как серьезный недостаток.
Алферов молчит, только скулы твердеют. В разговор осторожно вмешивается председатель суда:
- Разрешите вести заседание дальше, товарищ генерал-майор?
- Да.
Потом были многочисленные выступающие с обвинительными речами. Павел не вслушивался в слова, знал все заранее. И когда во время перерыва увидел председателя суда рядом с Сидельниковым, нисколько не удивился. Приговор был таков: снижение в воинском звании на одну ступень и ходатайство перед командованием о досрочном увольнении по причине невыполнения условий контракта. На следующее утро Павел получил на руки письменный приказ сдать дела заместителю, а самому безотлучно находится в части впредь до особых распоряжений.
В полном безделье незаметно пролетело несколько дней. Командование стало беспокоиться, как бы опальный капитан не учудил чего. Павла начали через день назначать на дежурство, в свободное время поручили вести занятия с отстающими солдатами. Так прошла еще неделя, а потом в часть прибыли стажеры из военного института. Быстренько раскидали по батальонам, назначили старших, но тут случилось непредвиденное – в группе, которая должна была вот-вот отправиться в рейд на Мертвый континент стажерами «чистильщиков» - так прозвали подразделения поиска и ликвидации ядерных объектов – заболел сопровождающий офицер и заменить его было совершенно некем. Офицеры разъехались на задания, многие ушли в отпуска. Срывать стажировку последнего курса никак нельзя, за такое по головке не погладят, особенно начальника штаба бригады. Одним словом, беда да и только!
По пустому коридору штаба медленно идет полковник Родионов. Густые черные брови столкнулись мохнатыми лбами на середине лица и так и остались там, страдальчески изогнув спины. Круглое лицо, обычно благодушно розовое, вытянулось книзу, приобрело желтоватый оттенок. По небритым щекам медленно ползают красные пятна. Бледные губы сжаты в ниточку, словно полковник собрался плюнуть, но не в кого и они так и застыли, наполовину втянутые в рот. Карие глаза быстро перебегают с предмета на предмет, ни на секунду не останавливаясь. Коридор пуст. Стук шагов гулко звучит под изогнутыми сводами потолка, злобно мечется туда-сюда и улетает в раскрытые настежь окна. В штабе никого, если не считать прапорщиков делопроизводителей и женщин машинисток. Печатных машинок давным-давно нет, никто даже не знает, как они выглядят, а дурацкое название «машинистка» осталось. Полковник мучительно размышляет, что делать с группой курсантов стажеров. От напряженной умственной работы голова болит, как будто в затылок гвоздь забивают. Взгляд безнадежно скользит по сверкающему паркету, перебегает на шкаф из бронестекла, где хранится знамя бригады. Краем глаза полковник замечает движение на строевом плацу. Голова медленно, словно башня тяжелого танка, поворачивается к окну, взгляд лазерным прицелом упирается в мужскую фигуру в офицерском кителе с погонами капитана. Полковничье лицо озаряет неземной свет радости. Обнаружен целый капитан, бесцельно идущий по плацу. И это в тот момент, когда в бригаде каждый офицер на счету! Бледные губы наливаются краской, рот раскрывается, блестят на солнце белые клыки, из полковничьей пасти рвется наружу торжествующий рев:
- Капитан! Ко мне!!
И тут Родионов замолкает, словно внезапно подавился воздухом: капитан, неспешно идущий по плацу, никто иной, как Павел Климочкин. Это его прямые плечи, светлые волосы, голова чуть склонена набок, глаза сощурены, на курносом продолговатом лице теснятся веснушки, а синие глаза широко раскрыты. Да ушей начальника штаба доносится уверенный голос:
- Есть, товарищ полковник!
Плечи Родионова опускаются, брови опять выгибают спины над переносицей, полковник тихо произносит:
- Тьфу, черт!
Пара мгновений и перед расстроенным полковником замирает рослая фигура капитана Климочкина. Пока еще капитана. Взгляд Родионова скользит по широким плечам, невольно задерживается на выпуклой от мускулов груди. Офицер чисто выбрит, мундир выглажен, сидит, как влитой. В синих глазах капитана нет и намека на растерянность, взгляд тверд и спокоен. « Молодец, крепкий парень, - подумал Родионов, - другой бы уже ныл, страдал, жаловался всем встречным на несправедливость и сшибал деньги на водку. А этот будто каменный. Жаль парня, не в те руки попал с самого начала».
- Чем занимаетесь, Павел Андреевич?
- Да чем попало, товарищ полковник. От меня все шарахаются, как от зачумленного. А я всего лишь морду набил сынку и его лизоблюдам, эко событие!
Начальник штаба крякнул, выразительно посмотрел в глаза капитана. Дать по физиономии отпрыску высокопоставленного чиновника вовсе не рядовое событие! Если эта гнида пожалуется папочке – а так, скорее всего, и будет – командиру бригады влетит так, что мало не покажется. Налетят шавки московские, начнут рыть, вынюхивать и нароют. Бригада – большой, сложный военный механизм, не всегда командир может уследить за всем, что-то да упустит. А проверяющие шестерки этому и рады. Для них главное – нарыть недостатков, работу свою показать, иначе ведь и самим можно отправиться в войска. Для бюрократа в мундире это – смерти подобно. Он, военный бюрократ, может существовать только в пределах АВО - Арбатского военного округа. Район кольцевой дороги уже Крайний Север, тут без тройной выслуги лет служить нельзя!
- Да, действительно, - согласился Родионов, - на такую мелочь и внимания не стоит обращать, вы правы. Дело у меня к вам серьезное. К нам курсанты на стажировку прибыли. Всех распределили, но в группе, что должна была отправиться с командой чистильщиков на континент, заболел сопровождающий офицер, а без него нельзя.
- Почему? – удивился Павел, - ведь стажеры выпускники, без пяти минут офицеры, им нянька не нужна.
- Верно, но дело в том, что команду наших чистильщиков возглавит офицер оперативного отдела главка. Новый командующий - угадаешь с первого раза, как его фамилия? – считает, что штабники слишком много времени тратят в кабинетах и никому ненужных проверках. Каждый офицер штаба обязан раз в месяц участвовать в боевой операции. Вот и послали целого подполковника руководить группой поиска и уничтожения особо опасного объекта. Непосредственно командовать будет, понятно, не он, а опытный прапорщик. Вы же понимаете, что отправлять курсантов на боевую стажировку одних нельзя, офицер главка сразу шум поднимет. Словом, капитан, не могли бы вы слетать старшим группы стажеров. Командировка коротенькая, на неделю. Разведка обнаружила работающий реактор в развалинах древнего города с дурацким названием … э-э … яблоко зеленое, что-ли … Дорогу обработает авиация, всего делов для чистильщиков заглушить реактор, включить систему сброса в шахту и подорвать ствол. Я не могу приказывать вам после того, что произошло, просто прошу помочь.
Павел вздохнул, отвернулся к окну. Приказывать можно, его же не выгнали из армии. Другое дело, что он запросто наплюет на приказ и ничего ему не сделаешь, и так наказан дальше некуда. Но … а чего, собственно, отказываться? Домой идти не хочется, жена смотрит зверем на мужа неудачника, разговаривать не желает. В бригаде никого не осталось, только наряды и караул. Скучища!
Порыв сухого ветра мазнул теплой лапой по лицу, бросил горсть пыли в глаза. Старые тополя, выросшие частоколом перед окнами штаба, хором зашелестели листьями, дура ворона сварливо раскаркалась в гуще ветвей. « Угадай с первого раза фамилию командующего! - с горькой усмешкой повторил мысленно Павел фразу начальника штаба. - Уже угадал! М-да, похоже, что понижением в звании дело не ограничится. Может, и правда махнуть на Мертвый континент в последний раз»?
- Когда ехать, товарищ полковник?
- Завтра с утречка, - обрадовался Родионов, - сейчас дуй в строевую часть, оформляй командировочные и все остальное, а потом ко мне, растолкую что и как.
На следующий день Павел ровно в восемь утра был в штабном автобусе. На заднем сидении расположилось четверо стажеров курсантов. Все рослые, плечистые, как на подбор. Новенькая полевая форма выглажена, подогнана, словно собрались на парад. Им еще ни разу не приходилось стажироваться в таком опасном месте, как Мертвый континент и теперь сидят довольные, в предвкушении необыкновенных приключений – глаза блестят, щеки покрыты румянцем, переговариваются излишне громко.
Павел ссутулился на сидении возле водителя, небритый подбородок трется о воротник, больно цепляется за металлические эмблемы. Как назло, проспал, бриться было уже некогда. Хотел соскоблить щетину в машине, на ходу, но впопыхах забыл бритву и теперь сидел злой, расстроенный. Болтовня и смешки стажеров раздражали.
В динамике раздается короткий перезвон колокольчиков – электронная система охраны опознала своих, половинки автоматических ворот медленно ползут в стороны. Автобус мягко трогается, неторопливо едет прямо к посадочной площадке для вертолетов. Дежурная машина уже вращает лопастями, турбины жалобно воют, будто жалуются пилотам на жизнь в неволе – летать не дают! – вход в салон неприветливо раззявил беззубую продолговатую пасть. Курсанты буквально прыгнули в нутро машины, расселись возле иллюминаторов. Капитан неторопливо поднялся, алюминиевое сидение, обтянутое несгораемой кожей, недовольно заскрипело под его немалым весом. На сияющий хрусталь окошечка даже не покосился; вертолет мчится с такой скоростью на сверхнизкой высоте, что поверхность земли сливается в серо-зеленую муть, смотреть не на что. Дверь автоматически закрывается, поворачиваются рычаги уплотнительного механизма. Завывания и свист за бортом глохнут. Машину пробирает мелкая дрожь, салон слегка покачивается, ощущение твердости под ногами исчезает. Невидимая сила вдавливает людей в спинки сидений, головы тяжелеют. Давление становится сильнее и сильнее, но вдруг останавливается на полпути. Павел недовольно морщится, трясет головой – лопасти подъемного винта сложились, турбины заработали на полную мощность, вой ушел на сверхвысокие частоты. Пилоты выводят машину по длинной дуге прямо на скоростную железнодорожную магистраль Москва - Ревель. Когда-то на побережье стоял город Таллин, один из лучших портов на Балтике и прекрасная база для военно-морского флота. Непрерывно поднимающаяся вода сначала превратила город в некую эстонскую Венецию, а потом и вовсе поглотила. Вода наступала, никакие дамбы не могли остановить. Прибалтика ушла на дно. На узкой полоске земли, что осталась от страны эстов, построили небольшой городок под названием Ревель – давным-давно, в позапрошлом веке, так назывался утонувший Таллин. В Ревельском порту располагается часть Атлантической эскадры ВМФ России.
Капитану Климочкину с четырьмя курсантами стажерам надлежало прибыть на базу, встретиться с командой «чистильщиков» во главе с неведомым подполковником из главка, затем на тяжелом экраноплане «Гангут» отбыть в район дислокации патрульной эскадры во главе с авианосцем «Варяг». Экраноплан «Гангут» был первым кораблем серии и направлялся в Атлантику на ходовые испытания. Заодно предстояло проверить все системы вооружения как на учебных стрельбах, так и на боевых, если представится возможность. Командир эскадры твердо обещал. Экраноплан последнего поколения был ничем иным, как тяжелым крейсером. Вооружение и огневая мощь полностью соответствовали требованиям, предъявляемым к боевым кораблям этого класса, а возможности гораздо больше. Когда-то экранопланы считались совершенно бесперспективным направлением, все работы свернули, а уже построенные хранили едва ли не под открытым небом. Технологии прошлого века сделали прекрасную машину слишком дорогой и прожорливой. И только спустя годы удалось создать такой двигатель, рядом с которым движок атомного ледокола «Россия» моторчик от детского автомобильчика. Судно целиком построено из сложных полимеров с перестроенной атомной решеткой. Такой материал не подвержен отрицательному воздействию внешней среды, артиллерийские снаряды отскакивают от брони, не причиняя никакого вреда. Но даже если кумулятивный заряд сумеет прожечь дырку сантиметров тридцать глубиной, она сразу же затягивается. Столкновение с айсбергом, что исключено, так как экраноплан летит над водой на высоте в несколько метров, не причинит ни малейшего вреда. Ну, разве что посуда на кухне попадает. Но не разобьется!
Вертолет мягко коснулся бетона посадочной площадки, двигатель взвыл напоследок и стих. Дверь плавно отъехала в сторону, бортовой компьютер ласковым женским голосом предложил покинуть салон. Павел вышел первым, за ним курсанты. Прохладный ветер с моря без предупреждения поцеловал влажными губами лицо, запорошил мелкой изморосью. Теплые запахи пластмассы, кожи и краски, которыми пропитался салон вертолета, моментально выветрились из легких, на их место пришли запахи водорослей, соли и чего-то такого, чем пахнет только море.