Я в недоумении обернулась на папу. Он поцеловал меня в лоб и решил объясниться.
- Ясь, ты даже не представляешь, как мне было не по себе, когда я видел приютских детей. Они, как инопланетяне для меня. Кто их родители? Чем они больны? Какая наследственность? Представлял, что не смогу к ним привыкнуть, полюбить их, а как они будут жить со мной бок о бок, и мне становилось противно.
- Папа! Ты чего… - не верила я своим ушам.
- Не осуждай меня, Яся, не каждый способен любить чужих детей.
- А меня? – с надеждой посмотрела на отца.
- Ты совсем другое дело! - успокоил он меня. - Слушай дальше.
Я ждала с нетерпением продолжения от мамы.
- На всякий случай мы стали готовить необходимые документы и справки для усыновления. – продолжала она. - Но однажды я разговорилась с одной мамочкой в поликлинике, она сказала, что у них с мужем были те же самые проблемы со здоровьем, что и у нас, и она обратилась к бабке-знахарке, живущей в Истре. Как же её звали? Имя такое редкое. Вот вылетело из головы. – мама потерла лоб.
- Как-то на «Р», вроде начиналось. – помог папа.
- Радмира! Её звали Радмира. – обрадовалась, что вспомнила, мама. – Мы решили попробовать. Ну а вдруг? У других получилось, может и нам повезёт. Сели в машину и поехали. Это было воскресенье, двадцать первое марта.
- Мой день рождения? – удивилась я.
- Да. - мама снова глубоко вздохнула и продолжила. – Радмира жила в деревне возле Новоиерусалимского монастыря. Только её дом прям в лесу стоял. Простая такая бабушка лет семидесяти. Без заскоков, не баба Яга какая-нибудь, куриными лапками не размахивала, в шаманский бубен не стучала. В простом платье, тепло так встретила нас. Рассказала про деревню, про монастырь, что место волшебное, те, кто к земле той припадает, у Бога и природы прощение попросит, то исцелиться может даже от смертельных недугов. Чаем напоила. Поговорила с нами и сказала, что будет у нас ребёнок, обязательно будет. Как сейчас помню её слова: «Роднее родного, дороже дорогого, ближе ближнего». Я тогда об этих словах сильно и не задумывалась. Такая надежда в душе зародилась, я от радости хотела петь и прыгать. Мы вышли от неё и решили погулять по лесу. Сделать, как она сказала. Припасть к земле и все остальное. Шли между ёлок и голых деревьев. Солнце тогда помню светило, но ещё довольно-таки прохладно было. Градусов пять не больше. Мы сняли обувь и на землю босыми ногами встали. Сыро так было. Стояли, замерев, думая, что вот сейчас мы волшебство местного леса и почувствуем. И слышим, как где-то кто-то как будто мяукает. Огляделись, а в метрах двадцати стоит ящик картонный, в таком фрукты перевозят, и что – то в нём шевелится. Мы обулись и пошли смотреть, думали котята. А ближе подошли и увидели, что там лежит… ребёнок. Это была ты.
Мамин голос стих. Моё сердце пропустило удар. Как так? Выбросили... В коробке… Как мусор какой-то?
- Холодно, а у тебя из одежды только одна пелёнка с вышивкой такой славянской. И больше ничего. – продолжила мама. - Отец куртку снял, мы в неё тебя завернули и поехали в ближайший роддом. Тебе тогда, судя по пуповине, не больше нескольких часов было. Сколько из них ты пролежала на холоде мы не знали. Отец гнал, нарушая все правила дорожного движения. Ты не кричала, тихо лежала, я боялась, что с тобой могло случиться непоправимое. Но, слава небесам, все обошлось. Тебя покормили, обследовали и на несколько дней оставили для наблюдения. Нам ещё долго пришлось объяснять полиции, где мы тебя нашли, при каких обстоятельствах. Никто о пропаже ребёнка не заявлял, и позднее тебя передали органам опеки. Мы с отцом тогда не хотели от тебя отходить. Подкупили персонал, чтоб нам дали понянчиться ещё хоть чуть- чуть. От тебя исходил такой свет, такое тепло. Мы держали тебя, крохотульку, на руках, и время останавливалось. Если бы была наша воля, мы бы забрали тебя сразу, как врачи сказали, что нет никакой угрозы для твоей жизни и здоровья. В эту же ночь мы решили, что ты наша и никому тебя не отдадим. Ярина, не плачь. – пыталась успокоить меня мама- Кем бы ни были твои родители, это их ошибка, а не твоя. Они не должны были бросать такое чудо.
Я плакала, а мама вытирала мне слезы. Вот она правда, я хотела её и получила. Меня просто оставили умирать в лесу на холоде.
Папа обнял меня со спины.
- Ярина, я тогда понял, что ты единственный ребёнок, который нам нужен, я за тебя любому глотку готов был перегрызть, а если надо и сам бы умер.
- Папа, мама, простите меня. – всхлипывала я.
Мама обняла меня поверх папиных рук.
- За что, дурочка?
- За всё.
Не знаю, сколько бы мы так еще просидели, если бы папа не вспомнил ещё кое-что.
- Кстати, знаешь, почему мы тебя назвали Яриной?
- А да, это очень интересно, послушай, Ясь. – мама взбодрилась, и мы теперь с ней смотрели на папу.
- В той коробке, в которой мы тебя нашли, лежала такая увесистая кожаная книжка. Страницы чистые, без записей, а на обложке большими буквами, золотым тиснением было написано «Ярина».
- А что за книжка? Она сохранилась, покажите её? – взмолилась я.
Это же могло быть хоть какой-то нитью, связывающей меня с моими биологическими родителями.
- Мы её потеряли, извини, дочь. – вот так беспечно признался папа. - В тот день, когда мы тебя нашли, она постоянно попадалась нам на глаза, а потом, как сквозь землю провалилась. Но я успел её со всех сторон изучить. И страницы на свет просмотрел, и огнём прогревал. Пусто. Не расстраивайся, дочь, в книге совершенно точно не было ничего примечательного. Да в ней вообще ничего не было, кроме твоего имени, разумеется. Так вот! Тебе выписали документы с именем Лена. Но как только тебя так называли, ты начинала орать.
Я и сейчас готова заорать, если меня так звать будут. Имя не плохое, ничего против него не имею, но только если так будут звать кого-нибудь другого.
-Случайно назвали имя из записной книжки «Ярина» и ты успокоилась. Пробовали с другими именами - тоже самое. Вика- орешь, Марина-орешь, Полина – тоже орёшь, Ярина- улыбаешься. Так что имя свое ты сама выбрала. Когда суд нам полностью тебя отдал, сразу тебе поменяли и имя, и фамилию, ну и отчество приличное дали.
Папа поцеловал меня в лоб.
- Получается, вы ничего не знаете, о моих родителях?
- Ничего. – ответил папа и нахмурил брови. - Я теперь уж врать не буду и скажу все, что давно хотел сказать. Я презираю твоих биологических родителей. Их поступок не поддаётся никакому оправданию.
Я хотела возразить папе и защитить тех, кто дал мне жизнь. Но он не дал мне сказать и слова.
- Не пытайся меня переубедить. Если я их когда-нибудь увижу, они мне за все ответят. Но! Нужно быть слепым, чтоб не видеть очевидного. Твои биологические родители передали тебе хорошие гены. Ты ведь в них такая умная, красивая, здоровая. Совершенно точно они не были алкашами или наркоманами. Может они были слишком молодыми и безответственными, и теперь жалеют о своём поступке? Не знаю. Но я и слышать о них не хочу. У тебя ещё есть к нам вопросы? – обратился ко мне папа.
Я смотрела на них по очереди и представляла, сколько им пришлось пережить. Моя мама, нежная и заботливая, папа- такой сильный, смелый. Они спасли мне жизнь, можно сказать, они мне её подарили. Я им благодарна, очень. Мои любимые. Смотрела на них… а хотела видеть других. Хочу знать все о моих родителях, хочу посмотреть им в глаза и услышать, что они скажут. Если я об этом скажу сейчас, то наверняка обижу маму с папой. Поэтому лучше держать свои переживания и желания при себе.
- Нет. – спокойно ответила папе. Фу, как же противно врать. Как будто лягушку дохлую проглатываешь.
- Посидеть с тобой или хочешь остаться одна- поинтересовалась мама.
- Хочу побыть одной. Спасибо.
Мама поцеловала меня в лоб, взяла папу за руку и вместе они вышли из моей комнаты, закрыв за собой дверь.
Глава 3. Заветное желание
Глава 3.Заветное желание.
Я выключила свет и легла под одеяло, спать рано, а больше делать ничего не хочется. Из соседней комнаты слышу, как мама кричит папе, что компьютер сломался. Папа на всю квартиру ей также и отвечает:
- У одной телефон, у другой компьютер. Девки, может вам вязанием заняться или икебаной какой. Все польза, и вреда для техники никакой. Тут еще, я смотрю, и часы остановились, и таймеры все неправильное время показывают. Электричество что ли вырубали?
- Вииить! – не успокаивалась мама.
- Да иду я, иду. Не трогай там больше ничего.
Лежу, ворочаюсь, слушаю разговоры родителей, копаюсь в своих тяжёлых мыслях и никак не успокоюсь. Краем глаза вижу, как в углу комнаты возле изголовья кровати загорелся огонёк. Маленький человечек шёл с малюсенькой свечкой, прям, как светлячок. Да это ж мой сегодняшний знакомый. Слезла с кровати и подползла к нему поближе.
- Семён, это ты? – на всякий случай спрашиваю ночного гостя.
- Ну а кто ж ещё? Поди мала ещё, чтоб к тебе женихи похаживали.
Семён скривил лицо, наморщил нос и… чихнул.
- Ох, хозяйка из тебя никудышная. Пыль в углах, задохнуться можно. – решил отругать меня Семён. – Завтра за генеральную уборку возьмёмся.
- Так я вроде и не хозяйка! Сам же мне сегодня наговорил. Даже наорал. Теперь я могу и вовсе не убираться. Разведу тут грязи, чтоб ты даже пройти не мог. – съехидничала я.
- Ишь чего захотела! Токмо жук навозный грязюке радуется. А ты девка вроде красивая, на жука не похожа.
Я аж забыла, что сказать хотела. Этот суровый, вечно чем-то недовольный домовой, мне комплимент сделал!
- Спасибо за красивую. – смутилась я.
- На здоровье. А ты чаво мне не сказала, что терем ваш так мудрено устроен? Как муравейник. Этажов ажно двадцать, да сотни хозяев. И во всей этой громадине помимо меня, есть только два домового: Гаврюша да Прошка. И то, бедолажные, из последних сил порядок наводят. Не хорошо это! Дел много, а рук мало.
- У нас ещё тут есть домовые? – удивилась я.
Семён сощурил один глаз и уставился на меня снизу-вверх. И вот странное ощущение такое возникло, что я - ничтожное создание, которое меньше самого Семена раза в два.
- А ты как думала, дурында? Дом есть, а домового нет? – сурово сказал он.
- Семён, ты меня, конечно же, извини, но до сегодняшнего дня я считала, что домовые это вымысел, герои сказок. Была уверена, что вас не существует. А сегодня я вообще сама не своя. Голова разрывается просто от разных новостей. – оправдалась я.
Семён хмыкнул и что-то пробурчал себе под нос.
- Не обижайся на меня. Я не знаю, как нужно вести себя с домовыми. - как могла, извинилась я.
- Да не обижаюсь я. – сел по-турецки на пол Семён и продолжил. - На обиженных воду возят. Я токмо вразумить не могу. Как же ты меня из упокою вытащила, коли про меня даже и не ведала?
- Я случайно, наверное… Порезала палец, брякнула набор звуков, ты и появился.
- Случайно? - пробурчал Семён. – Случайно даже кошки не родятся. – задумался он, почесал макушку и выдал. – Сила в тебе есть, которая нас домовых пробуждать может. Вот что!
Ой, домовой что-то знает. Он же с чего-то взял, что я не родная Наумовым. А может и про настоящих родителей в курсе. Ура! Вот, пришла помощь в лице маленького воришки. Семён, вредный домовой сможет приоткрыть завесу тайны моего происхождения.
- Семёнушка, а расскажи, что ты знаешь про эту силу. Может это наследственность такая от моих настоящих мамы и папы?
Я снова села на кровать, отодвинула одеяло и легла так, чтоб видеть Семена. Но света от его свечки, или что это у него было, не хватало, и я включила ночник. Он убрал свой светлячок в карман, быстро и легко вскарабкался на мою кровать и встал на подушку, прям возле моей головы. Повёл носом в мою сторону, а потом и вовсе, глубоко вдохнул и выдохнул прямо возле моего лица.
- Ты что, опять меня понюхал? – поинтересовалась я.
- В запахах больше правды, чем в словах. Он тебя обмануть не сможет. – заинтриговал домовой. - Знакомый у тебя дух, да токмо откуда ведаю его, запамятовал совсем. Долго я спал, сном беспробудным, покойным, а такой сон, знаешь, он как сквозняк в доме, все, что не прибито выдувает. Не могу тебе всего растолковать.
Вечно хмурое лицо Семена стало отрешенным и даже грустным.
- А расскажи, что помнишь. Может начнёшь говорить, и мысли сами к тебе вернуться. – предложила я один из мною самых любимых психологических методов активизации памяти. Часто так помогала маме искать потерянное.
- Ишь ты - усмехнулся домовой. – Все-то тебе расскажи.
- Я не настаиваю. Просто хотела помочь.
- Ладно. Слушай. – спокойно начал он. – Мы- домовые к домам привязаны, как стебель к корню. Корень нам силы даёт, а мы корню расти помогаем. Не даём мы дом в обиду, так как без него и нас не будет.
- А откуда вы вообще беретесь? – поинтересовалась я.
- Да пёс его знает. Ты как родилась помнишь?
Я замотала головой.
- Вот и я нет. Так ты меня слушать будешь или перебивать? – нахмурился Семён.
- Всё, молчу. – закрыла ладошкой себе рот.
- Хозяевам мы не служим, но помогаем так, чтобы они дом держали в порядке и чистоте. Хозяева меняются, мы - нет. И дом свой храним от всех несчастий. Ни сырости, ни чёрной плесени не допускаем, пожары предотвращаем и даже грабителей можем отпугнуть.
- Ого! – не удержалась я. – А ты действительно полезный.
- А я тебе что втолковывал, девке неверующей. Дом, к которому мы привязаны, любим больше всех богатств на свете. Силу жизненную черпаем от стен, от пола, от потолка, от предметов, что здесь издавна стоят и с домом сроднились. И если, кто решает его разрушить, мы на защиту встаём. Нет страшнее в мире существа, чем домовой, у которого дом отнимают, а с ним, получается, и жизнь его. Мстительный мы народ. Страшшшный.
Вроде Семён не больше пупсика, и голос у него писклявенький, а сказал и от страха мурашки по коже побежали.
- Чтоб дом снести, надо сначала с домовым договориться. Ему отдельную часть дома сохранить, а потом в новый дом пригласить. Или же, чтоб не мешал, попросту взять и упокоить. А уж как это делают - не знаю, не ведаю. Токмо, не каждый на то способен. Ведь люди, которые сему обучены, не простые, особливые. В них сила течёт не человеческая, но и, видать, не божья, коль они духа от родных мест изгоняют и сеё место без защиты оставляют. Благо не насовсем уничтожают. Видишь, обратно вернуться смог. – Сема на секунду улыбнулся, а потом снова серьёзным стал. - Вот мне чуется, что ты из них, кто силой этой владеет, но так судьбе угодно было, чтоб не знала ты об том. Пади от мамки с папкой с умыслом разлучили, чтоб чего-нибудь не натворила, аль ещё что.
Я заплакала. Что такое? Просто водопад слез. За всю жизнь столько жидкости из глаз не выливалось. А домовой встал и погладил меня по носу.
- Нуууу, будет тебе. Я ж предупреждал, что домовые сырости не любят?
Я покивала головой.
- Вот и не разводи её.
Легче сказать, чем сделать. Утерла слезы, а Семён вздохнул и продолжил уже совсем ласково.
- Ты прости меня, дитя, что я наговорил тебе сегодня не подумавши. Птенец ты ещё желторотый, неразумный, а я испугался тебя спросонок. Не хотел тебе больно сделать, душеньку твою дитячую поранить словами обидными. Я ж теперь, напротив, поблагодарить тебя должен, что пробудила ото сна вечного и к такому дому могучему привязала.
Хотела возразить, что ничего подобного не делала, но Семён меня опередил.
- Знаю. Сама не ведала, что творишь. Попить, поесть дала, спать уложила, а домовому больше чести от людей и не надобно.
Семён поклонился в пол, верней в подушку, руку к сердцу прижал и заговорил.
- Я домовой Семён, скрепляю твёрдой клятвую слова свои, что отныне не наврежу Ярине и хозяевам этого дома ни словом, ни делом. Скажи: «Принимаю клятву твою Семён – домовой.»
- Зачем? – недоумевала я.
- Говори и вопросов ненужных не задавай. - сердито произнёс Сёма. - Слышала же в чем клянусь-то. Второй раз предлагать не буду.