Мир—за—кромкой
ОГНЕННЫЙ БАРОН
Стёртые ботинки
Отмеряют ложь,
Мысли—половинки
Думаешь – найдешь?
Прочитай созвездье
На пустом окне.
Беглый кивок бездне,
В синей полынье.
Под фонарным светом,
Кружатся часы.
Полнятся ответом
Капельки росы,
Обратившись снегом
Упадут с небес.
И за тихим бегом
Не заметишь лес.
Ветер воет грозно.
Искрится луна.
Мир кромешный создан
В серединке сна.
По скалистым тропкам,
В ледяной воде
Твердо или робко,
В след одной звезде
Ты пройдешь, я знаю,
Не склонив главу,
Храбрость не теряя
В снах и наяву.
Ночь разрежут крылья,
Языки костра
Сказки пахнут былью.
Как она быстра!
Чтобы не бояться,
Чтоб не отступить,
Станешь ты сражаться,
Вороном кружить.
Пряные мгновения,
Отмеряют ложь.
Крах или спасенье?
Сможешь – разберёшь?
Пролог
Брумвальдский мёд
В огромном зале Брумвальдского дворца пахнет мёдом, терпкими винами и джемом из голубики. Люди пили, ели и смеялись. Сегодня праздник, трехлетняя годовщина революции. Кудрявый царь в кафтане из синего бархата встречает двух припозднившихся гостей: деву, с невиданными волосами цвета морской лазури, и юношу,заметно возмужавшего за время разлуки. Вежливые приветствия поглощает весёлый шум. Они встретятся и ни раз и поздороваются, как следует добрым друзьям. Подвыпивший менестрель, забывает разом все договорённости и заводит вместо торжественных, и не будем скрывать пристойных, мелодий извечную «Песнь неудачливого вояки». Его коллеги обмениваются смущёнными взглядами, искоса перебрасываются за частившим подмигиванием. Кто—то из гостей даже подмечает, что мигают товарищи—музыканты в такт. Цветное стекло весело мерцает. Сегодня зал греют своим сиянием тысячи и тысячи маленьких огоньков. Каждый волшебник, кудесник, колдун и заклинатель, переступив порог Брумвальской залы, выпустил на волю искристый шарик света в честь новой царской четы, во имя великого бога Рьялы, в благодарность за приглашение и покой.
Царь поднимает кубок. Красное вино играет в гранях чистого хрусталя, облачённого в серебряные лозы. Крепкие княжеские пальцы с короткими медвежьими когтями, сжимают тонкий хрусталь. «Во славу двух миров!», – громогласно произносит правитель, и зал тот час наполняется довольным перезвоном. Музыка льётся, вырываясь из нежных лир и быстрых лютней, а за ней льются вина, текут пьяные речи. Царь наклоняется и быстро целует прелестную деву с древесно—карими глазами, что сидит по левую руку от него. Он бы посадил её и справа, как верного советника, но девушка одна, а кресел чуть больше. Сегодня праздник, так пускай над умом превалирует сердце. Сегодня можно. Девушка юна, пусть и смотрится взрослой, её голову венчает чёрная диадема, вырезанная из тёмного—тёмного корунда. На самом деле он синий, и зовётся сапфиром, просто с первого раза не разглядеть. А сейчас они вдвоём выйдут в сердце зала и овеянные сиянием тысячи и тысячи огней станут кружиться в старинной пляске, шаги к которой никто до конца так и недоучил. Волосы цвета весеннего леса легкими волнами струятся по спине, яркие глаза глядят в очи партнёра. Так учил уважаемый придворный танцовщик, седой и усатый, точно сом. Лучше б на ноги, честное слово. Люди встают и пускаются в пляс. Ресницы дрожат, бросая узорные тени на светлую кожу. Тонкие пальцы нежно скользят по спине, уже можно – никто боле не смотрит. Шрамы зажили, на их месте выросли перья, мягкие черно—коричневые, вдоль пальцев, по запястьям, на скулах и на шеи – знак высших чар. В глазах царя таится древний лёд, могучие длани увенчаны короткими когтями. Они ревилы, новые. Девушка с бирюзовыми волосами и её избранник тоже, их ипостась морской змей, это выдают синие чешуйки. Сколько веков миры жили порознь? Сколько не видели ревилов? Страшно и сосчитать. Но несколько лет назад они вновь стали появляться, и ныне магия не есть привилегия хитрых богов. Она является сама к достойным или к тем, кто может таковыми стать.
Двое покидают зал. Через широкий коридор, по ступеням в летнюю ночь к огромной толпе, что ждёт внизу с кушаньями и сотнями других почётных музыкантов, уж там—то «Вояка» звучал и ни раз. Девушка останавливается у картины, что висит в огромной золочёной раме у самого края лестницы. Престранная, знаете ли, картина, канонам не соответствует совершенно. Камердинер ворчал трое суток, но повесить разрешил. Правда говорят, врут, наверное, будто её писал сам Аль Сопранг, веселый бог, покровитель путников и страждущих дорог. Девушка подолгу вглядывается в полотно, знакомое ей до последнего штришка, мазка. «Художник» – незатейливо гласит подпись. Не отпуская руки супруга, она кротко кланяется, закрывает глаза и порывисто обнимает царя. Как же долго ей пришлось учиться звать его царём, считать царём. Конечно, имя предпочтительней, но имя тоже для начала нужно узнать.
Глава 1
Можешь звать меня милорд
Дверь сарая обиженно скрипнула: ей хотелось спать в уютном полумраке потолочных балок, дремать в компании маленьких дыр, устилавших бревенчатые своды; отдыхать среди пахучих стогов свежего сена и благородного блеска трудолюбивых вил и кос, а никак ни скрипеть чуть заржавевшими после недавнего дождя петлями, ни щелкать огромным стареньким засовом, и уж точно ни вертеться, пропуская в выверенный спокойствием мирок слепящий солнечный день.
Только вот человек в высоких красных сапогах думал иначе. Ловко вскрыв узким кинжальчиком добротный навесной замок, красносапожный бесцеремонно распахнул дверь. За спиной «захватчика» неуверенно переступали с ноги на ногу высокая девушка с узким мечом на поясе и светловолосый молодой человек с неприлично красивым личиком и тяжеленым походным мешком за спиной.
Красносапожный был взвинчен и даже раздражён: он около недели искал подходящего проводника – неболтливого, опытного, бесстрастного, а главное абсолютно равнодушного к любым политическим распрям и склокам; и вот теперь, когда такой, наконец, обнаружился (слава Лучезарному!), им оказался вдребезги пьяный мужик, храпящий до полудня в чужом сарае! Вошедший пробурчал короткое ругательство, спрятал кинжал за пояс, поправил катастрофически съезжающий шлем, и громко кашлянул. Шлем был, верно, ему велик, как и почти весь доспех, только сапоги были в пору. Зашуршали складки одежды. Обиженно, нет, даже оскорблённо, клацнули ножны. На пол полетел маленький, но довольно увесистый для своего размера мешочек с деньгами. Красносапожному стоило немалого труда обменять обычные деньги на звонкие серебряные монетки. Вот кто сегодня предпочитает нарочито размахивать кошельками с драгоценными металлами? Хорошо, что Сизый, контрабандист из той забегаловки, упредил его о вычурных нравах этого лесного бродяги. Иначе отправились бы они втроем глубокими болотами да прямиком к криворогому Зюту. Человек в красных сапогах махнул рукой, и дверь захлопнулась сама собой.
Лежащий на полу мужчина болезненно поморщился: каждый хоть сколько—то громкий звук, чудился для него безумной пыткой, сравни удару молнии по железному куполу, а в куполе том его многострадальная головушка. Каким чудным вчера казался лиственный эль в таверне у бездельника Кабана! Какими чуткими и нежными были прикосновения бордельных нимф… А тот раунд в камнипядки? Да, он же почти выиграл у этого олуха две повозки с кольскими сливами! Ну что с того, что проигрался до последней рубахи?! Ну и что с того, что любимый, верный и на сей раз единственный меч перешел в руки того же олуха?! Подумаешь! К тому же, какого Зюта ему сдались эти сливы?
«Подъём! – несколько громче, чем следовало, объявил красносапожный: голос дрогнул, точно сфальшивил на пару непрошеных нот, но выровнялся со следующей фразы: – Есть хочешь – вставай и топай за мной!»
«Переигрываете, барон!»– с лёгким смущением подумал красносапожный, и тут же противореча сам себе, несильно ткнул ногой уже не спящего мужика на полу. Тот в ответ что-то недовольно пробурчал и, наконец, открыл глаза. В любой другой день, в любом другом случае он бы без труда разглядел затаившийся подвох. Если бы голова его не гудела от ужасного похмелья, если бы коварный свет не слепил глаза, если бы досада от того глупого провала не мешала думать ясно, всё бы вышло совсем по-другому, да и наша история оказалась бы заметно короче. Но слишком уж много этих «если»навалилось друг на друга, и всё вышло в точности так, как вышло. За спиной несдержанного гостя полушепотом препиралась статная парочка его не более терпеливых спутников. Красносапожный повернулся к ним и неодобрительно хмыкнул. Спорящие ненадолго притихли. Мужчина, приподнявшись на стоге сена, наблюдал за происходящим молча.
«Не стоит, Ремир», – едва слышно произнесла девушка, указав жестом сначала на ножны, затем на потенциального проводника, да так, что никто и не заметил её вольной улыбки, никто за исключением самого Ремира.
– Так, мой нерадивый эм… Мне лень придумать для тебя колкую остроту – придумаешь сам. Поднимай свой пьяный зад и выметайся из этого сарая! – красносапожный яростно блеснул глазами и лукаво улыбнулся, —Или я расскажу гривеньщиками, где тебя найти. Впрочем, дело не моё! – отсчитав про себя до пятнадцати, красносапожный развернулся и махнул рукой.
– Постойить-те, – речевой аппарат работал плохо.
– Что ты там мямлишь?! – резко бросил красносапожный, невзирая на противный тон, он был явно доволен.
– Кажется, мне… мне по душе ваше предложение, Ремир, – речь человека выровнялась, и красносапожному даже показалось, будто перед ним какой—то дворянин, а непростой пьяница—проводник, придремавший без работы. Мысленно проклиная предательски слинявшую координацию, человек подобрал с пола увесистый кошель, поднялся на ноги всем своим видом, выказывая готовность следовать судьбе, – Согласен.
– Барон Ремир вообще—то, но можешь звать меня милордом, – насмешливо бросил красносапожный.
Интерлюдия первая
Прятки
Рассвет аккуратно краснел, прикрываясь веером пухлых туч, стучался в окна придорожного трактира. Скособоченное здание медленно разваливалось в пыли, отмечая начало Горного тракта. Сухонький старикашка, приставленный там заглавного, недоверчиво щелкал тыквенные семечки. В тесной комнатке на втором этаже зажегся круглый светильник.
– Ремир? Ремир! Ты серьёзно? —девушка с бирюзовыми волосами звонко хохотала. Она сидела на краешке жесткого матраса с расческой в руке. Свободная зеленоватая рубаха смотрелась на Астрис не многим хуже роскошного бархатного платья. – Революция мира, что ли?
– А почему бы и нет? – я чуть смущенно пожала плечами. Глупое имя для глупого дела. У кровати стоял рюкзак с изумрудными латами —необъятный груз из прошлого. Астрис хотела продать их, но я не позволила. – Ты не хочешь спрятать волосы? – ещё одна глупость, без которой нам теперь не обойтись.
– Надо? – девушка тяжело вздохнула. Знаю, знаю, нам всем надоел этот маскарад. Но если тебя узнают, а так они, непременно узнают, будет очень и очень плохо. Тонкие пальцы грациозно скользнули по волосам. Взмах, взмах, и толстая коса готова, ещё пара взмахов и бирюзы не видно под косынкой. Ты и так красавица, нужно просто немного подождать. Стоит сказать ей это, приободрить. Но слова не идут. Я с отвращением вглядываюсь в собственное отражение. Губы расползаются в безумной улыбке:
– Ну как, нравлюсь вам, миледи? – я подскакиваю и кружусь, а не затянутые алые латы постукивают при каждом шаге. Девушка улыбается и кивает. Я спотыкаюсь о собственные шнурки и лишь чудом не падаю. Гвардеец, тоже мне. – Вот дурацкие ботинки!
– Это сапоги, Т…, ах простите, лорд Ремир!
***
Воспоминания клубились, воспоминания просились наружу нежданные и бесполезные. Простите, воспоминания, но здесь вы ни к чему.
– Восхитительно! – без малейшего намёка на радость объявил красносапожный. – К полудню мы, наконец, собрались: может, к вечеру даже выдвинемся в путь! Так, а вот и вы, наш хвалёный знаток лесов. Простите, как ваше имя?
– Милорд, прекрати глумиться! – мечница бросила недовольный взгляд в сторону барончика. Тот показательно потупился и постучал себя по лбу. – Ремир.
Что—то в облике этой бойкой незнакомки взволновало проводника, будто бы он знал её прежде, странное чувство, ведь на самом деле видит впервые. Возможно, виной тому зелень глаз, столь яркая, что и не чаешь встретить, похожая на море за кромкой горизонта, когда синь перестаёт быть синей под толщей вод; или странная стать, столь редко присущая девчонкам в льняных рубахах и походных штанах. Как не крути, знакомая барона плохо вписывалась в антураж Пятских деревень. В этой части страны мало кто мог похвастаться тёмными бровями, молочной кожей, а узкий клинок на поясе – это вообще разговор отдельный.
– Моё имя Аурр, милорд, – проводник театрально поклонился, с одной стороны вполне учтиво и между тем, выражая скользкое презрение. Настоящий аристократ никогда бы ничего не заподозрил, и оттого проводник был крайне доволен собственной дерзостью, был, пока капризный барон не разразился звонким громким смехом.
– Милый фокус. Но за те деньги, что я тебе плачу, попрошу оставить такие выходки в стороне.
Повисло смутное молчание. Девушка и парень с мешком в недоумении посылали друг другу странные взгляды. Проводник смущенно, на самую скромную малость, прикидывал, остались ли у него шансы заполучить отсрочку пред встречей с гривеньщиками или уже пора самому бежать в болота к Зюту. Гривеньщики слыли настоящим кошмаром нового постреволюционного мира. Эти ребята не гнушались самых страшных и безумных мер взыскания долгов. Молись всем богам и стражникам рода людского, молись светозарному лику Рьялы, молись самому Зюту и бесконечной пропасти его гнилых подземий, да только никакие молитвы тебя не спасут. Гривеньщики сдавали в наём лошадей и самодвижные повозки; выдавали на временное пользование оружие, ничего огнестрельного, никаких новомодных придумок, требующих тридцати трёх лицензий, кинжальчики, простенькие арбалеты, да мечи самой «кастрюльной» стали – только самооборона; они же могли подогнать тебе редкие лекарства, да магические причуды, настоящие из ещё сохранившихся. Гривеньщики – это последнее пристанище между «не могу» и «сдохну». Только безумец мог согласиться на их проценты, на их варварские условия. Но безумцев было много: война выжгла всё, до чего только смогла добраться, и у людей просто не осталось выбора. Что ж, гривеньщики процветают, а новоявленный правитель пока ничего не может с ними сделать. Оттого проводник и оказался в этом злосчастном сарае, хотя кое в чём он значительно темнит.
– Первые пташки недобитых огней, – звонко протянул Ремир, руша тишину. Все тотчас недоуменно посмотрели в его сторону. – Слышен хрум златогривых коней, – на губах благородного лорда плясала чудаковатая улыбка. Подперев бок рукой, он незнамо зачем взметнул плащ, – Это Астрис, – голос барона тут же стал официально приличным и даже вовсе нормальным, – лучшая мечница нашего бренного мира, превосходный воин и мой верный страж. Обращайся к ней крайне почтительно или тебе несдобровать! – Ремир усмехнулся и сделал совершенно не свойственный знати поступок – слегка поклонился своему стражу. Астрис многозначительно улыбнулась в ответ. И барон продолжил, – А этот красавчик таскает наш мешок, больше пользы от него никакой, но Астрис он приглянулся, да и места блондинчик много не занимает. – Вышеупомянутый блондинчик гневно сверкнул глазами. Барон мило помахал ему ручкой, словно трепетная принцесса из окошка высокой башни, но тут же вновь спешноотвернулся к проводнику.