— Так бы сразу и сказала, — ворчит он. — Дата?
— 1986 год, двадцать пятое апреля, ноль часов тридцать пять минут, Валентиновка. Отправляйся сразу на дачу Скворцовых. Вирус опасен только при непосредственном контакте, но развивается молниеносно и поражает как минимум млекопитающих, рекомендована полная биозащита. Остальное тебе объяснит Фёдор. Я должна найти их сбежавшего мальчишку, прежде чем до него доберётся противник. Конец связи.
Я сказала ему достаточно, чтобы вызвать желание пошевеливаться, остальное изложу, когда явится — на подробности нет времени, мои сканеры засекли передвижение в нужном секторе. Правда, там два объекта рядышком шагают, но всё же надо проверить, кто по улицам шляется. Особенно учитывая, что у одного из ночных бродяг подозрительно низкая температура тела.
Иду на снижение.
Пашку — здоров он или инфицирован — следует немедленно вернуть на базу...
...Пять утра по времени Сол-3, если верить перенастроенному календарю.
Я стою в непролазной грязи разбитой грунтовой дороги, зажатой неприглядными заборами. Внешние датчики заходятся сообщениями о том, что я вся покрыта вирулентной пылью и разгерметизация строго запрещена. Перед глазом — развёрнутый отчёт по неизвестному вирусу. Манипулятор обвит чем-то немыслимым, похожим на клубок стеблей и листьев. Главное, оно шевелится, и совсем не из-за предрассветного ветерка.
А ко мне, размахивая оранжевым баллоном, подозрительно похожим на примитивный садовый опрыскиватель, и коробкой локатора, несётся Хищник в военном респираторе четыре тысячи фиг-знает-какого года и орёт на всю улицу:
— Где тебя, твою скарианскую мать, полночи носило?!
А действительно, где меня носило... гм, последние два года?
Комментарий к Сцена шестая. *В советские года Лубянская площадь была надолго переименована в площадь Дзержинского, а улица Большая Лубянка, соответственно, в улицу Дзержинского.
====== Сцена седьмая. ======
Шипение военного аназоина на корпусе. Рядом с усталым и рассерженным Доктором, на земле — также облитая универсальной дезинфицирующей жидкостью и герметично запечатанная трёхлитровая банка, в которой шевелится обкромсанная биомасса («ТМД, что это? — Подснежник. — Что?!»). Её остатки слабо корчатся на земле, но аназоин и на них действует эффективно, так что им недолго осталось. В общем, всё, что имеет хотя бы намёк на нуклеиновые кислоты, разжижается в облаке смертоносного аэрозоля до полужидкой грязи — на то и «нежизнин», если дословно перевести название. В отличие от обычных антибиотиков, выбивает даже споры, вирионы и прионы*, а потом быстренько распадается, оставляя идеально стерильную среду. Предположительно — и это не может не развлекать, — формулу земляне будущего украли у нас.
Двуногие, естественно, стоят с наветренной стороны. За их спинами синеет ТАРДИС. Прекрасно, просто прекрасно — больше инфекцию взять, похоже, нечем, кроме как вывести всю жизнь на площади в пару кубических де-леров, включая почвенную микрофлору и микрофауну. Опустошённый опрыскиватель валяется под ногами у Хищника. Я сухо перечисляю факты о вирусе, то и дело бросая взгляд на первые строчки отчёта, которые не озвучила.
— ...последнее предпринятое действие по нейтрализации противника — уничтожение электроподстанции города Королёва, которую они использовали для генерации биостимулирующего излучения. Днём сигнал передавался вторым слоем по домашним электросетям, ночью, дополнительно — по проводам системы уличного освещения.
Это очень удачно, что противник не имеет возможности сразу захватить все электростанции и вынужден действовать от противного — сперва заражать отдельных случайных особей, поручая им перенастраивать под себя мелкие локальные трансформаторы, а уже потом, по мере инфицирования персонала, всё более и более крупные объекты. Иначе бы тут уже была совсем беда. У меня чёткое впечатление, что неизвестный враг ещё боится действовать в открытую, словно не имеет боевого опыта и не может адекватно простроить тактику. А я его, похоже, вовсе выбила из колеи. Это хорошо. Замешательство врагов даст мне время разобраться с механизмом работы вируса.
Доктор очень хмур. Очень. Если я правильно понимаю, то он меня нашёл именно по взрывам и пожару, и это ему не нравится. Ему вообще всё не нравится. Он и в обычной-то обстановке мрачен, такая уж регенерация. А в боевой и подавно.
— Это всё хорошо, — замечает мужчина со светлыми усами, серьёзно глядящий на меня, — но где Пашка? Ты его не нашла?
Меня коробит от его тона, и я не понимаю, что в нашем положении хорошего, но в присутствии Доктора и в текущей ситуации проявлять характер не следует, а то следующей остановкой будет мезозой. Поэтому я холодно отрезаю:
— Не понимаю вопроса.
— Но, Татишь... — начинает его подруга. Или жена. Или любовница. Не знаю, кто она там ему. — Поль. Ты же пошла искать Поля.
Татишь? Странное слово... Нет, память подбрасывает информацию в режиме дежавю: имя «Татьяна» на французский манер (примечание: вторая форма имени — «Танька» — может употребляться землянами как женский род от слова «танк»). Видимо, они меня знают: я не полная идиотка, чтобы не понять насчёт исчезнувших двух лет жизни и фамильярности низших тварей. Вот только я действительно не помню этих двоих, равно как и не знаю, кто такой Пашка-Поль. А самое главное, мне это ещё и безразлично. Типичный афтершок после редактирования памяти, ноль эмоций, лёгкое головокружение и оживлённость только в случае необходимости что-то уничтожить. Во всех других случаях — просто опустошённая холодность и сплошной анализ окружающей обстановки, пока ещё работающий весьма криво из-за постоянных дежавю. У нас эта группа симптомов называется «эффектом зияния», когда мозг пытается заделать дыру, выстраивая все событийные связи заново. Через несколько часов отпустит.
— Задание было — узнать подробности о вирусе, — поправляю. — Имя «Павел» не имеет значения и не числится в базе данных контактов.
У землян вытягиваются лица. А вот Доктор, резко прищурившись, пристально вглядывается в меня и, затыкающе махая рукой на своих спутников, спрашивает:
— Блокировка памяти? Подавленные воспоминания?
Умный...
— Подтверждаю.
— За какой срок?
— Два года.
— Что-о? — давится светлоусый. — Кузнецов, что значит «блокировка памяти»?
— Доктор, — поправляет галлифреец, морщась. — Фёдор, у неё же поликарбидная логика. Хотя тебе это ни о чём не говорит... В общем, слишком эмоциональные воспоминания у её народа давятся специальным фильтром, чтобы универсальный солдат не отвлекался от выполнения миссии и не страдал угрызениями совести и суицидальными порывами. Что-то вроде искусственной амнезии.
— Уточнение, — говорю. — У меня фильтр на ручном управлении.
Доктор разворачивается ко мне, напряжённый, как стрелка биоискателя, и уставляется в несколько раз пристальнее и даже чуть испуганно:
— Стой, ты что, сама у себя два года жизни вытерла?
Что, неожиданно? Уж тебе ли не знать, Хищник, что я и не такое могу в экстренных случаях. Вот только случаи должны быть действительно крайне экстренными.
— С пометкой: «Снять блок в случае невозможности принять окончательное решение по вопросу вируса», — зачитываю я ему сокращённую версию первого абзаца. — Если судить по количеству исследовательских материалов о гуманоидах, которых раньше не было, я жила в земной семье.
Доктор кивает головой на Фёдора и его подружку. Снова перевожу на них фоторецептор.
— Ты... действительно нас не помнишь? — растерянно и, кажется, даже с обидой спрашивает женщина.
— Подтверждаю, — холодно отзываюсь я. Что её расстроило? Мало наобщалась с далеком за прошедшие два года, ещё хочет?
— Мари, — говорит Хищник, — я знаю ТМД, мы через многое с ней прошли. Не в её характере кардинально издеваться над своей памятью. Если она так поступила, значит, альтернатива была — сойти с ума. У этих космических нацистов вообще плохо с эмоциями, и когда их накрывает, у них вскипает мозг, вплоть до безнадёжного улёта с катушек. Я таких видел — спятивших и даже покончивших с собой. А Тлайл — умница, любой ценой была готова донести нужную информацию. Даже ценой вашего расположения.
По мере вникания в его слова лицо женщины меняет выражение из обиженно-напряжённого в изумлённо-сочувствующее. Она делает пару шагов по направлению ко мне, словно собираясь обнять — какая фамильярность. Я бы даже не стала предупреждать, что яд на моей поверхности станет безопасным лишь через восемь минут, но Мари останавливает Доктор, напоминая о том же самом.
— Бедняжка... — она смеет меня жалеть? Земное ничтожество. Как это я ухитрилась не убить её за прошедшие два года?
— Но что с Павлом?
— Фёдор, будем надеяться, ТМД не нашла мальчика, и он вернётся домой, когда проголодается, — отвечает Доктор.
Мальчик. То есть детёныш, ювенильная особь. Фу-у. Во что я вляпалась на Сол-3, в должность няньки? Так это намного хуже, чем какие-то невнятные бионики с бактериологическим оружием на дистанционном управлении. Не-не-не, даже помнить о таком не хочу! Лучше заняться исследованием вируса и странных спор.
— Доктор, ты как-то упоминал, что ТАРДИС снабжена оранжереей. Там есть растительные формы жизни в компактных переносных контейнерах?
Он озадаченно глядит на меня почти рэл, прежде чем переспросить:
— Тебе что, цветок в горшке нужен?
Ну вот как с таким тупицей разговаривать? Только вздохнуть про себя и согласиться:
— Подверждаю...
Хищник вытаскивает из внутреннего кармана давно знакомый мне вариант галлифрейской рации и хмуро говорит туда:
— Ты ещё в лаборатории? Слушай, найди в саду что-нибудь в горшке, под эксперименты. Кактус там, или лучше, знаешь, петунию... нет, сенполию. От греха подальше, чтоб не колючая, не плетистая и не ядовитая. А то ТМД тут такой подснежничек в манипуляторе приволокла, тебе непременно понравится.
Не дождавшись ответа, он вырубает браслет. А жаль, мне любопытно, кто с ним прилетел и какой такой спутнице может понравиться слишком активный растительный мутант. Ведь даже у меня он вызывает омерзение. Скорее бы порезать его на кусочки.
Подбираю банку. Аназоин ещё не выветрился, но лучше зайти под защитное поле ТАРДИС прежде, чем на меня попадёт новая порция заразы. Я ещё не знаю, сколько собак, кошек и мышей превращено в ядовитое удобрение для почвы. Защита, кстати, оказывается даже более эффективной, чем я предполагала — стоило лишь внести под неё импровизированный контейнер, как «подснежничек» замер и прекратил попытки продавить стекло изнутри. Интересное дело, а я думала, это он сам по себе... И подстанция выведена из строя. Единственное предположение, которое могу сгенерить — направленный луч из эпицентра, можно сказать, из другого часового пояса, накрывающий весь столичный регион. Они там что, реактор своего космического корабля под это приспособили? Или действительно какую-то электростанцию захватили? Надо посоветоваться.
— Доктор, подснежник.
— Что — «подснежник»? — отзывается он, барабаня пальцами по синей двери.
— Больше не шевелится с того момента, как оказался под защитой ТАРДИС. Местный генератор био-импульсов уничтожен. Следовательно, противник использует мощное и направленное биостимулирующее излучение из другого региона страны. Это возможно лишь в двух случаях: или у них под это отведён реактор на корабле, и тогда их можно обнаружить твоими локаторами, или они засели на какой-то большой электростанции и забрали её под свои нужды.
— Ты предлагаешь перерыть весь Советский Союз?
Вот дурак. Есть же луч. Перенастроить сканер и прогуляться, как мы летали в гости к Монтегю. Впрочем...
— Нет необходимости. Согласно отчёту, первые заражённые вернулись такими из поездки на Украину.
Он набирает воздуху, чтобы выпалить в мой адрес что-то нелицеприятное, но внезапно замирает, словно получил залп из стазера, со стуком захлопывает рот, полрэла молчит, выпучив глаза, и потом выдавливает:
— Ты говорила, сегодня 25 апреля 1986 года?
— Подтверждаю.
— Украина. Электростанция. ЕДРИТЬ ТВОЮ МАТЬ!!!
Реакция, слишком резкая даже для текущего воплощения Доктора. Наверное, что-то очень серьёзное.
— Объясни-и?
— Сама поищи по своим базам, «1986-апрель-УССР-электростанция».
Ищу.
— Подтверждаю, реакция «едрить твою мать» обоснована.
Смотрим с Доктором друг на друга. У него непередаваемая рожа. Будь бы у меня столько же мимических мышц и менее примороженное состояние, была бы такая же.
— А нам кто-нибудь что-нибудь объяснит? — возмущается мужчина по имени Фёдор.
— Нет, — отрезает Доктор сквозь зубы.
— Крупнейшая ядерная авария ХХ века, — говорю я, наплевав на его «нет». — В ночь с 25 на 26 апреля. Взрыв реактора на Чернобыльской атомной электростанции с выбросом большого количества радиоактивной пыли в атмосферу, зона плотного поражения — примерно половина Европы, хотя некоторое количество заражённых осадков попало в Азию и даже в Северную Америку. До катастрофы осталось меньше суток.
Физиономия землянина догоняет наши:
— Едрить твою ма-ать...
Одна лишь Мари хлопает глазами, явно не понимая, что к чему. Неужели живой гуманитарий? Я слышала, что такие встречаются, даже два плюс два сложить не могут, но никогда не верила в их существование. Наверное, зря, потому что живое подтверждение — вот оно.
— Это очень серьёзно? — спрашивает женщина.
— Очень, — говорят Хищник и Фёдор хором, я же тяну более привычное «подтверждаю».
— «И пала с неба звезда, и треть вод стали горьки, а имя той звезде — Полынь», — совершенно не по тексту цитирует враг мой, вызывая у женщины нахмуренность. — Чернобыль — это местное название полыни обыкновенной, так что имей в виду, во что ввязываешься.
— Не дразни мою жену. В отличие от нас с тобой, она верит в Бога.
— Ошибка в цитате. Ошибка в фактах, — втыкаю, перебирая данные по радиационным катастрофам Сол-3. — Зона аварийного выброса не настолько велика, даже если суммировать её с будущими утечками на Фукусиме.
— Избавь меня от спойлеров, подробностей и поликарбидного занудства, — ворчит Хищник, разворачиваясь к будке. Обиделся, что все его затыкают. — Кстати, аназоин выдохся. Пошли в ТАРДИС. Пора снова принимать интерферон и жароповышающее.
— И не вздумай скакать по верхам, — говорю ему в спину. — Сперва полностью исследуем образцы и поймём, с чем имеем дело. А потом уже вылетим в Припять.
Спина напрягается. Но ответ почему-то не следует. Отчего это он так молчалив?
— Припять! — вдруг восклицает женщина. — Точно, Вася говорил, что они поедут в Припять!
— Вовремя ты вспомнила, Мари, — мрачно ворчит Фёдор. — Вот что бы раньше на несколько часиков, а? Может, тогда Таньке не пришлось бы стирать себе память, и Пашка бы сейчас был тут.
Женщина с виноватым вздохом покачивает головой, скрываясь в будке. Да уж, если это они обо мне и если несколько часов назад я была с ними, то название «Припять» точно вызвало бы у меня тревожную реакцию, уж больно знаменитое слово.
Наверное, эти двое думают, что мы попытаемся предотвратить катастрофу. Но увы, я всеми рецепторами чую, что Чернобыльская авария — это фиксированная точка истории. Главное, чтобы мы не оказались причиной взрыва. Что там далек Каан пел про «зажечь звезду»?..
...А что бы ни пел, тут — если исходить из текста Откровения, — не «зажечь», а «уронить». Не в счёт. Значит, не про меня.
Комментарий к Сцена седьмая. *вирион – отдельная полноценная частичка вируса, гуляющая вне клетки, сама по себе.
прион – штука, ещё более примитивная, чем вирус, хотя казалось бы, куда уж дальше. Фактически, голая РНК без белковой оболочки, способная к самовоспроизведению и вызывающая смертельные и пока неизлечимые заболевания, в основном, центральной нервной системы. Вследствие отсутствия белковой оболочки и нежизнеспособности вне клетки-хозяина, крайне слабо заразная, за что ей большое дружеское спасибо от биоценоза Сол-3.
====== Сцена восьмая. ======
Сколько общаюсь с Хищником, а даже не подозревала, что в ТАРДИС имеется настолько прекрасно оборудованная лаборатория. Часть аппаратуры незнакома даже мне. Видимо, её сюда притащили из отдалённого будущего или неведомых закоулков Вселенной. Кое-что имеет галлифрейский интерфейс, кое-что явно свинчено с наших кораблей, с миру по нитке — Доктору лаба. Правда, беспорядок здесь тоже соответствующий, в духе моего врага. Чего стоит столбик чашек Петри, покрытых пылью толщиной в палец, и на самой верхней лежит половинка мумифицированного мандарина, увенчанная дохлым жуком. Стоит ли говорить, что всё остальное в том же кошмарном состоянии? А уж количество огрызков мела на всех горизонтальных поверхностях, включая пол, не поддаётся разумению. То и дело что-то похрустывает под гравиплатформой. Даже думать не хочу, сколько грязи я растащу по ТАРДИС из-за того, что кое-кто ни разу в жизни не разгребал свой хлам. Как мне хочется заставить его выдраить помещение до блеска, но Хищник безнадёжен, быстро всё замусорит опять. Придётся работать в тех условиях, какие есть, хотя это совершенно невыносимо.