Доктор с Фёдором идут впереди и ведут тихие переговоры, действуя мне на нервы. Мари осталась на кухне, наводить там порядок и готовить еду. Кстати, в пространственно-темпоральном корабле, оказывается, есть ещё и нормальная кухня, а не только экспресс-духовка и мини-холодильник под консольной. Хочется клубничного йогурта, просто зверски. Такое ощущение, что я его два года не ела — может, его тут просто не умеют делать? Зато в холодильнике, небось, лежит стаканчик-другой... Но мне страшно разгерметизироваться в условиях ведения бактериологической войны, поэтому загоняю соблазн и голод подальше. Перебьюсь синтезатором и послушаю разговоры двуногих.
— Знаешь, Танька себя странно ведёт. Говорит, как робот...
— Хм, по-моему, она всегда так разговаривает.
— Да нет, если не считать её коронных «подтверждаю», «подчиняюсь» и «ошибка», раньше вполне нормально болтала.
— Что, правда? — даже не видя лица Хищника, знаю, какие у него глаза. Я и сама слегка удивлена. Неужели я переходила на полное неформальное общение с этими двумя? Чушь. Быть того не может.
— Даже шутила, правда, специфически. Например, на Новый год, по команде «ёлочка, гори», исправно притаскивала мне канистру с керосином и коробок спичек.
Хищник оглядывается на меня и давится, я, мысленно, — тоже. Шутка-то в моём стиле. Реально сошла с ума, я в себе разочарована. Подпустила этих гуманоидов так близко — верно, была какая-то причина. Какая-то серьёзная причина, чтобы подстроиться под Землю, а не подстраивать её под себя...
...Быть может, неимоверная скука? В конце концов, что-то ведь значит первая строка первого абзаца: «Эксперимент по ассимиляции с землянами признан опасным и закрыт, повтор запрещён». Забавная такая строчка. Даже не по себе от неё.
Мы почти добираемся до толстенького РЭМа*, рядом с которым стоит коробушка сонтаранского зондового микроскопа со встроенным монитором, как вдруг из-за стеллажа с гербарными папками раздаётся громкое и страшно знакомое:
— Доктор! Далек! За тобой!!!
Мы с Хищником синхронно поворачиваемся в сторону голоса.
— Ри-ивер, — стонет он. — Ну сколько можно?
Она стоит, привалившись к стеллажу, и посмеивается, целясь в меня из пальца:
— Бах! Падай, крестница, ты убита!
— Здравствуй, фея-крёстная, — отвечаю. Даже несмотря на сомнамбулическое состояние после удаления большого массива воспоминаний, мне приятно её видеть. Из-за выпавших из памяти лет, с момента расставания для меня прошло всего несколько часов. Но я думала, что больше никогда не встречусь с Ривер, так что — приятный сюрприз. Теперь понятно, кому Доктор обещал цветочек показать. Уж Ривер Сонг точно не упустит шанс потыкать скальпелем такую «прелесть».
А враг мой тем временем стонет:
— У вас даже шутки одинаково идиотские.
— Смотри, — протягиваю банку Ривер, не обращая внимания на завывания галлифрейца. — Подснежник.
— Это — подснежник? — жадно вытаращивается она и тут же тянет к банке левую руку. Странно, и целилась из левой, а правую не вынимает из кармана куртки…
— Подтверждаю. Ты ещё не видела, сколько от него отрезали и как он пытался вскрыть мой корпус.
— Хочу! — она, словно взвешивая, подбрасывает банку на ладони и хищно глядит на мутировавшее растение.
— Подопытная сенполия готова?
— Сумасшедшие женщины, — цедит Хищник сквозь зубы. — Мы вам не мешаем?
— Не-ет, — радостным хором тянем мы.
— Спелись два одиночества... Фёдор, пошли посмотрим, что там вирус натворил под микроскопом, пока они тут подснежник на препараты разбирают.
Ривер внезапно серьёзнеет.
— А мальчик нашёлся?
Фёдор мотает головой и мрачно говорит:
— Танька себе память почему-то стёрла. Мы не знаем, что с Павкой.
— И ещё у неё афтершок после блокировки большого участка памяти, — добавляет Доктор. — ТМД сбросилась до заводских установок, так что будь осторожнее с далеком, у него в мозгах сейчас только одно слово.
Он знает. Гад.
— Я не представляю для вас опасности, — отзываюсь я, искренне соврав, ведь на самом деле такую гарантию дать не могу. И тут вижу такое, что забываю вообще обо всём. Из кармана моей феи появляется и ложится на крышку банки правая рука. — Сонг, указательный палец. Что ты трогала?
— Угу, — отзывается она слегка виновато. — Ну, была немножко неосторожной. Я уже на лекарствах. И потом, ТАРДИС и артронная энергия не дают инфекции развиваться ускоренными темпами.
Звучит, как плохая отмазка. Не ожидала я от неё такой безалаберности.
— Тебе повезло, что для нормального равития вирионы нуждаются в биостимулировании, — говорю. Вот смысл был обливать меня аназоином, если Ривер заболела? И местные тоже нездоровы, судя по недавно прозвучавшему предложению попить интерферончику. Выходит, и Хищник тоже болен? Так вот отчего он напрягся, когда мы в ТАРДИС заходили. Представил, что я про него подумаю, когда дознаюсь. Он прав, именно это и думаю. Деби-ил! Самоуверенный дебил с прогрессирующим старческим маразмом!
— Про биоизлучение мы уже догадались, даже нашли подходящую частоту. Непонятно только, каким образом пришельцы его обеспечивают.
Доктор поворачивается к нам раньше, чем я успеваю ответить:
— После того, как кое-кто устроил на местной подстанции отработку первейшего инстинкта, они пускают направленный луч с четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС.
Ривер делает страшную гримасу, а потом уточняет:
— Какое сегодня число?
— То самое. В час ночи рванёт.
— Это фиксированная точка?
— Да.
Что и требовалось доказать.
— Сладкий, ты обещал мне фейерверк, но не такой же!..
Хм, по хранящимся у меня в базе данных описаниям свидетелей, фейерверк будет красивый.
— А, значит, про это ты всё-таки не забыла, — слегка насмешливо хмыкает Хищник.
Ривер, остановившись у стола с приоткрытой банкой в руках, возводит глаза к потолку и цитирует, без сомнения, запись в своём дневнике:
— “Вляпалась в серьёзный парадокс. Задружилась с далеком. Видела мужа – как всегда, великолепен. Обещал фейерверк. NB! Больше никогда не ходить к себе на могилу”. Да, и предвосхищая глупые вопросы: я по-прежнему не знаю, как я умру. Последнее, что помню — это неудачные попытки пробиться в дату, которую ты мне тогда прислал.
Они не на то переключились. У нас мало времени, и тем более его нет на пустую болтовню. Придётся перебить.
— Предположение, — говорю, пока Сонг вытряхивает растительного монстра на стол и начинает перебирать инструменты, а Доктор стоит в непонятном мне лёгком ступоре. — Согласно моим данным, противник запланировал на ближайшее время массированную бактериологическую атаку. По его расчётам, через двое суток даже для Сибири все методы защиты будут неактуальными. Возможно, готовится взрыв с целью распространения биоизлучения по всей Земле.
— Похоже на правду, — хмуро отзывается Доктор.
И ещё как. Согласно имеющимся у меня историческим данным, четвёртый энергоблок долбанул в связи с цепочкой настолько дурацких ошибок и дебильных совпадений, что официальная причина кажется совершенно притянутой за уши. Это породило массу альтернативных гипотез, порой весьма странных. Сейчас я уже начинаю сомневаться в том, что они бредовы. А ещё очень хочется знать, как зовут наших врагов. Я их непременно уничтожу, у меня уже ложноручки чешутся пустить кому-нибудь кровь. Но пока надо выяснить, каким образом работает их зараза. Узнаем — поймём, чего они добиваются. Поймём цели — расколем, кто они сами и откуда свалились на Сол-3. И вот тогда я оторвусь.
Ривер полосует подснежничек ланцетом, стараясь сделать тончайший продольный и поперечный срез, и напевает себе под нос:
— «Ускоренье — важный фактор, но не выдержал реактор, и теперь наш мирный атом вся Европа кроет матом...»
— «Тихо на улице, чисто в квартире, спасибо реактору номер четыре», — в тон ей подхватывает Хищник, ухитряясь глядеть в два микроскопа разом и одновременно с этим свинчивать какие-то провода. — Хиты КВН-1986. Так, вирус доел клетки крови, там теперь сплошная красная пыль. Фёдор, ну-ка, смени препарат на следующий, пока я тут...
И, зажав три провода зубами, сваривает ещё два отвёрткой.
— Ща вывежу ижобважениве на больфов экван.
— С набитым ртом говорить неприлично, — хмыкает Ривер.
— А вы не хотите заниматься всем этим с соблюдением хоть каких-то норм биозащиты? — осведомляюсь я уже чисто из интереса.
— Нафига, — отзывается моя фея, — мы тут все инфицированы. Даже Доктор.
— Это я уже поняла, — не полная же я тупица. — Но я не могла вас не предупредить.
— Предупредила...
— Вы — два твердолобых идиота, — искренне возмущаюсь в ответ. Вот как можно быть настолько безответственными?! Они же продолжают травиться этой дрянью. Спасибо, хоть перчатки не забыли натянуть. Ещё немного, и я поверю, что они способны прогуляться в этот самый реактор номер четыре завтра с утречка без скафандров. Уровень интеллекта самый подходящий.
— Мы — это мы, — счастливо отвечает Сонг. — И не в такое влипали. Тем более, что у нас с ним другое строение ДНК, забыла?
— Зато у тебя биохимия землянина, — смотрю на неё и думаю, что было бы неплохо избавиться от Хищника с помощью вируса. Вряд ли его способность к регенерации переборет инфекцию пришельцев. Как бы запихнуть его под биоизлучатель после уничтожения текущего противника? Потому что до того он нужен мне живым.
— Если не давать вирусу замедлить естественный метаболизм, то лейкоциты прекрасно с ним борются, — сообщает Фёдор. Насмешил.
— Если попадёте под направленный биостимулирующий луч, то вирусу ваши лейкоциты будут безразличны, — отвечаю. — В этом случае достаточно одного вириона, чтобы за пару рэлов превратить слона в кучку вирулентной пыли. Вам лучше не покидать ТАРДИС.
Похоже, я озадачила эту троицу дебилов, так что дальнейшие приготовления к пыткам сенполии мы проводим в приятной слуху тишине. Подснежник забрасываем под обычный конфокальный микроскоп — я успеваю проглядеть препарат, пока Ривер передаёт его Доктору, и сделать кое-какие предварительные выводы, — а клетки сенполии будем заражать спорами и постоянно наблюдать под зондовым, надо поглядеть в подробностях, что там произойдёт с ДНК. Хорошо, что Фёдорова жена наглухо застряла у плиты, у неё бы мозг взорвался от всего того, что здесь творится и говорится. Слишком много биологии на профанском уровне — в конце концов, все мы, включая галлифрейца, не ботаники. Итого, много терминов, мало смысла. Особенно для гуманитария, в чём она честно и призналась, отпрашиваясь на кухню.
Десять минут проходит в приготовлениях, потом ещё несколько часов мы всё так же молча созерцаем на общем экране, как неведомый противник преуспевает в геноциде неугодных видов, переговариваемся лишь на уровне: «Передай то... Подай это... А это что за фигня?» Я исхожусь чёрной завистью. Всё-таки нам есть чему поучиться у биоников. Вот бы Новый Давиус таким пробомбить, порадовать талов в отместку за всё хорошее!
— Судя по тому, что творится с растением, это не совсем спора, — заключает наконец Доктор, не отрываясь от окуляра. Как он ухитряется при этом отсекать изображение, транслируемое на большой экран с зондового микроскопа, с которым воюют Ривер и Фёдор? Затылком, что ли, глядит? — Это консервированная плазмида**.
— Она переключает всю клетку на себя, полностью разрушая родную ДНК? — спрашиваю, отмывая стёклышки от старых образцов и параллельно пытаясь вникнуть в происходящее на экране.
Доктор, наконец оторвавшись от окуляра, мотает головой:
— Нет, ТМД, не вполне так. Внедрившись в клетку, плазмида заполоняет цитоплазму своими копиями, встраивается целыми участками в ДНК, переворачивая в клетке-хозяине всё вверх тормашками, а при попадании в меристемные ткани*** ещё перед этим блокирует клеточное размножение. И только после полной перестройки наследственной информации в ядре счастливо распадается на аминокислоты и позволяет растению продолжить рост. Кстати, все, обратите внимание на срез подснежника — в его клетках, помимо скоростной мутации ДНК, произошли ещё кое-какие любопытные изменения.
— Да, — отвечаю. — Вакуоли**** срослись.
Особое свойство земных растений, да и не только земных, но и многих других — твёрдые клеточные стенки. В отличие от мяконьких клеток животных, они целлюлозно-лигниновые, поэтому влага через них проходит весьма скверно, и растения создают вместо пор что-то вроде межклеточных трубочек из той же твёрдой оболочки. И вот сейчас вакуоли сливаются через самые большие канальцы в единое целое, расширяя их дальше по мере сил и возможностей. Мелкие трубочки остаются для транспорта воды и прочих веществ.
— Но для чего им это нужно? — бормочет Хищник.
Хм. А для меня всё более-менее очевидно.
— Содержимое вакуоли — это электропроводящий раствор, — отвечаю. — Единая вакуольная сеть по всему организму работает, как нервная система, проводя нейросигналы.
— Но где же тогда мозг? — хмурится Фёдор.
— А зачем им мозг, за них вторженцы думают, — отзывается Ривер Сонг.
— Знавал я как-то растения, управляющие другими растениями на дистанции, — задумчиво говорит Хищник.
— Криноиды? — уточняю, быстро пробежавшись по базе. — Отпадает, им для этого не нужны вирусы. Нет, Доктор, это перестройка земных растений в нечто более совершенное, чем мёртвые марионетки. Кто-то пытается научить их мыслить и чувствовать, перестраивая по образу и подобию растений своего мира.
— Они и так мыслят и чувствуют, — отрезает Доктор, снова утыкаясь в микроскоп, и ворчит себе под нос. — Только тупые далеки не в состоянии понять, что в мире даже камни умеют говорить, надо лишь научиться их слушать.
Влепить бы ему промеж глаз микроскопом, чтоб окуляр в затылок постучался... Но опять он мне нужен живым!
— Вакуольная система — лучший проводник, чем водный раствор неорганических веществ, всосанный растением из почвы. Кроме того, в вакуолях содержатся нерастворимые отложения в кристаллической форме, — говорю.
— Оксалаты же, на что они годятся? — морщится Ривер. Надо же, что-то помнит из базового курса биологии.
— Пепоро, если ты таких знаешь, использовали нерастворимые соединения кальция для записи и передачи информации, — отвечает Доктор. — Вот и тут нервы и мозг в одном флаконе, мягко размазанные по всему телу, да ещё утрата куска организма не особо влияет на всё остальное, особенно если хранить кристаллы памяти где-нибудь в корнях. Потрясающе. Чего только в космосе не бывает! Век живи — век учись.
Я заканчиваю:
— А содержимое вакуоли управляет внутриклеточным давлением и, соответственно, передвижением. И может это делать ещё эффективнее, например, под действием электричества. Например, вырабатываемого химическим путём.
— Вот только триффидов нам не хватало! — восклицает Фёдор.
— Нет, корни ходить не станут — корневые волоски оборвутся, растению от этого нехорошо, — отвечает Доктор, грызя отвёртку. Кажется, он перепутал её с мелком. — Но надземная неодревесневшая часть сможет быстро шевелиться. Например, трава — хватать за ноги.
Что-то есть в этом всём смутно знакомое, особенно в корнях с памятью. Но что? Ясно одно: сама не сталкивалась, вот и вспомнить не могу. Был бы под боком патвеб — спросила бы, а так придётся дальше собирать данные самостоятельно и надеяться, что вспомню.
И тут в мозгах что-то щёлкает, часть информационных кирпичиков укладывается в правильном порядке. Хоть я и не сильна в биологии, но чисто с точки зрения логики, кажется, угадала.
— Поняла, почему они не распылили свою инфекцию в атмосферу. Если вирус постоянно находится под биостимулированием, то вирионы, парящие в воздухе и не имеющие клетки-хозяина, быстро погибнут. В воде добыть какую-нибудь бактерию или водоросль в качестве промежуточного хозяина проще. Или же вода глушит конкретно этот род стимулирующего излучения, заставляя вирионы вести себя, как обычно себя ведут их земные собратья. Это объясняет и высокую концентрацию вируса в поверхностных слоях организма — именно там он получает наибольшую дозу биостимулирующей энергии, а уже оттуда пробирается внутрь по капиллярам. Таким образом, контактное инфицирование — наиболее подходящий способ для передачи заболевания, а вам от излучения можно довольно эффективно защититься мокрой одеждой.