«Ты тоже брошенная?»
Я не нужна не только Империи. Я даже Доктору и Ривер не нужна, а больше в этом мире у меня никого нет. У меня даже право на смерть отняли без моего на то согласия. Да, Металтрону было сильно проще, он мог хотя бы умереть, когда у него отняли надежду. Даже было кому отдать приказ о самоуничтожении, Вселенная явно его любила. А у меня вот не хватает решимости развинтить скафандр на детали и каким-то образом их уничтожить, а потом кинуться под колесо грузовика. Трусость не даёт. Одно дело, короткий «бах» и всё чисто, там даже испугаться не успеешь. А долго и поступательно подготавливать своё самоубийство — нет, это страшно. И никто мне не поможет, потому что жизнь не любит трусов и подлецов.
«Ты тоже брошенная?»
А ещё был далек Сэк, который занимался всякими гадостями. Но кое-что в его методах представляет интерес — это попытка ассимиляции. Для того, чтобы создать базу в Нью-Йорке, Культ Скаро должен был худо-бедно ассимилировать с местным населением или хотя бы попробовать поискать общий язык с посредниками между собой и низшей расой. Думать, как земляне, просчитывать ситуацию, как земляне...
«Ты тоже брошенная?»
В конце концов, данная семья — единственное, что у меня есть и на что я могу опереться. А этот мальчишка — словно эхо меня самой на проклятой отсталой планете. Я могу попробовать интегрироваться в общество землян, используя его в качестве контрольного образца. Научиться думать и действовать, как землянин. Я ведь больше не далек. Я вычеркнута из всех списков, и ни один уроженец Скаро не признает меня своей. Я больше не далек и должна сама решать свою судьбу. Мне необходимо куда-то встроиться, иначе я сойду с ума. Не могу быть сама по себе, за полтора года одиночества я поняла это прекрасно. Надо приспосабливаться к окружающей среде, чтобы выжить.
Просто я хочу жить, даже если никому не нужна.
Цель: корректировка менталитета и интеграция в семью.
Приказ: начать эксперимент.
Исполнять приказ!
Подчиняюсь».
Пятидесятипроцентная заглушка эмоций была явно недостаточной. Зря я думала, что проскучала эти два года. Нет, это была тяжёлая депрессия, требовавшая медикаментозного вмешательства, частично обеспеченного мне встроенным медблоком, а также какой-то психологической разгрузки. И я нашла её в бегстве от реальности, в попытке стать человеком. Жалкая дура! Слабая жалкая дура!
Между тем перед внутренним взором разворачивается ещё одно воспоминание.
«— И в тот же миг влюблённое созданье, включив форсаж, умчалось на свиданье, — весёлый голос из телевизора заставляет меня поморщиться, хотя Пашка с хохотом валится на диван, дрыгая ногами, а Фёдор улыбается.
— Нет ничего смешного, — говорю.
— Почему?
— Объясни, как можно снимать комедию про войну? Война — это работа, причём грязная. В ней нет ничего весёлого. Почему вы снимаете игровое кино в лёгком жанре о самой страшной войне вашего века, объясни-и?
Фёдор чешет в затылке.
— Ну, понимаешь, наверное, потому, что люди не могут не смеяться. Говорят, смех снимает стресс. Даже на войне, отец рассказывал, было место шуткам. К тому же фильм не очень весело закончится.
— А ты воевала? — спрашивает Пашка с любопытством, забыв о кино.
— Подтверждаю, — говорю.
— А где? А с кем? А они злые были?
— Кто, земляне? — усмехаюсь, потому что здесь по человеческим параметрам положена усмешка. До Павла медленно доходит, но задать дополнительные вопросы я ему не даю, сама продолжаю. — Да, я воевала с землянами. И ещё много с кем. Нас не зря называют «поликарбидной чумой космоса». С вашей точки зрения, я нацист и завоеватель, ваш враг.
— Ур-ра! За наших! За Родину! — орёт этот мелкий придурок и радостно прыгает на меня, молотя кулаками. — Я тебя победил! Сдавайся!
Я не реагирую на его дурачество. Нормальный далек, конечно, тут же бы размазал мальчишку по ближайшей стене за предложение о капитуляции, но меня-то изгнали, и я пытаюсь прижиться на другой планете. Поэтому лучше промолчать.
Фёдор тянется за пачкой сигарет: пока нет жены, он пользуется ситуацией и курит в доме.
— Сейчас-то ты не там, а тут, — замечает он, чиркая спичкой. — Сделаем вид, что я ничего не слышал и ничего не знаю.
— Почему? Я не понимаю. Я — ваш враг...
— Потому что сейчас мы с вами ещё даже не повстречались.
— Ошибка, мы уже несколько раз посещали вашу планету, и если земные спецслужбы услышат слово «далек», они вам весь посёлок перемесят танками. Но открытые военные конфликты с Землёй действительно в будущем.
— Значит, у нас есть основательная причина молчать, — неожиданно широко улыбается Фёдор. — Если во время боя погибнет любимый сервиз Мари, она нам всем такое устроит, что никакие танки не спасут.»
О, да. Теперь я верю, что Мари способна броситься на танк с кухонным ножом и выйти победителем. Тогда я это восприняла, как несмешную шутку. Я вообще земные шутки долго не понимала, и мои первые попытки внедриться в человеческое общество были изрядно неуклюжими. А это был первый раз, когда я что-то рассказала о себе и тут же натолкнулась на нерасчётно-позитивную реакцию, хотя ждала отторжения. Дальше больше...
«— Значит, это — запись музыки? — белые листы, разлинованные и испещрённые непонятными значками, раскиданы по крышке пианино. Несмотря на то, что графические символы мне незнакомы, я всё же улавливаю в них систему.
— Да. Положение ноты относительно нотного стана — это высота звука. Форма и цвет нот — длительность. Целая, половина, четверть, восьмая, шестнадцатая... Повышение или понижение звука на полтона... Цифры в начале строки — размер. Ну, ритм, тебе так, наверное, понятнее.
— Типа двоичной системы, — пытаюсь вникнуть я, вызывая недоумевающий взгляд хозяйки помещения. — Здесь есть что-то от математики и программирования.
— Я тебе сейчас фуги Баха найду, вот где алгебра, — она принимается рыться по полкам. — А у вас какая музыка?
— У нас нет музыки в вашем понимании, — отвечаю, продолжая вникать в нотную грамоту и пытаясь синтезировать внутренним слухом то, что вижу фоторецептором. Полученное не складывается в единую картину, однако нотная запись явно имеет алгоритм, это интригует. — У нас другое.
— Что?
— Дай радиоприёмник, покажу.
Пара рэлов, чтобы аккуратно снять корпус, подключиться через контакты манипулятора к динамику и подъехать к окну, где сияет полуденный диск местной звезды.
Мари, забыв про поиск обещанных алгебраических нот, долго вслушивается в незнакомые ей звуки, прежде чем спрашивает:
— Что это?
— Выражаясь понятным тебе языком, песня твоего солнца. По-нашему, это просто электромагнитное излучение небесного тела, переведённое в слышимый диапазон. У каждого космического объекта свой индивидуальный, уникальный звук. Нам нравится улавливать логику и систему в... этой песне.
— Слушай, — она садится под стеллажом, задумчиво-восхищённо слушая гул и звон, льющийся из динамика. — Это потрясающе. Смотри, вот мужской хор тянет на басах... А это вступило женское меццо-сопрано, и вдруг колокол — бом-м! — она взмахивает руками. — И ещё раз, бом-м! А это флейта-пикколо — «фиу-фиу-фиу»... Это же настоящая музыка, музыка небесных сфер! А ты можешь сделать так, чтобы моё радио всегда её играло?
— Надо изготавливать другую антенну, но если вашими средствами и с вашими материалами, то это привлечёт внимание. Лучше я тебе специально буду давать прослушивать небесные объекты, когда захочешь.
— А как звучит твоё солнце?
Вздрагиваю.
— Я не посмела бы его слушать даже в записи, — говорю.
— Почему?
— Потому что... Его частоты были использованы для модуляции голоса нашего правителя. А я — изгнанная... Я его подвела.
— Король-солнце? — тихо спрашивает она. Ну да, с кем ещё может проассоциировать такое француженка-роялистка из прошлого?
— Это плохое сравнение. Карл Великий или Наполеон подошли бы чуть больше. Но даже они не значили для своей страны столько, сколько наш Император значит для нас. Хотя он тоже имеет право сказать: «Государство — это я», но в другом контексте. Потому что он знает всё о каждом из нас. И каждому находит его место и его роль. Он — наш идеальный правитель.
— Живой бог? — уточняет Мари, удивлённо глядит на улыбастер и выжимает вежливую улыбку. — О, извини, я сказала глупость, да?
— Абсолютную. Он — такое же живое существо, как ты и я, сверхзнание ему обеспечивает электроника, а долгую жизнь — биотехнологии. Кроме того, мой народ не акцентируется на идее бога. С одной стороны, мы следуем только доказанным фактам, а существование бога нельзя подтвердить или опровергнуть на нашем уровне науки. С другой стороны, мы сами были сотворены и не можем напрочь отрицать возможность сотворения наших творцов. Поэтому решение вопроса о богопочитании или богоотрицании мы отложили до появления непреложных доказательств или опровержений существования всеобщего Творца. Если ты хочешь более приземлённых сравнений для нашего социального устройства общества, то было бы правильнее поискать что-то в биологии Сол-3, например, муравьёв. Хотя у них нет отделения себя от общей колонии, а мы способны на индивидуальную работу, но земляне часто сравнивают нас с муравьями, я знаю это из их статей.
Мари трясёт головой, словно укладывает там информацию.
— Всё, хватит на сегодня, — говорит она, устало морща лоб, смотрит на стеллаж рядом с собой и вытаскивает какую-то тетрадь. — Вот твои фуги, попробуй с ними разобраться. Может, после них начнёшь понимать, что такое земная музыка...»
Да, с точки зрения судьбы — или стараниями Доктора, — я угодила в очень удачную семью, в которой соединились не только поколения, но и физика с лирикой. Если Хищник всерьёз хотел, чтобы я научилась чему-то, чего далеки не понимают, то он подобрал идеальный вариант. Но допустил просчёт в главном. В том, что заметил сам ещё два года назад: далек — это далек. Это не лечится.
А воспоминания продолжают разворачиваться перед внутренним взором бесконечным потоком, пока не добираются до логического конца.
«Территория подстанции. Высоковольтная линия добегает сюда от местной ТЭЦ, и ток через трансформаторы и распределители уже по обычным кабелям разводится по кварталам. Метрах в двадцати от приоткрытых ворот стоит милицейский автомобиль, на капот которого я кинула начавший расти и почему-то ветвиться подснежник. За воротами — грунт, покрытый мокрыми бетонными плитами. Воздух напоен треском и гулом энергии, я её всей поверхностью скафандра чувствую, выезжая на середину площадки. Тут же находится группа инфицированных представителей планктона. И водитель машины, и наш участковый — оба в предательской красной сыпи по уши. Рядом с ними — окончательно обнаглевший Васька, его бабушка, совсем не похожая на прежнюю уютную старушку, и дежурный диспетчер с подстанции. Судя по данным приборов, ещё один диспетчер должен быть в главном здании. А самое важное, милиционер держит брыкающегося и орущего Пашку, на котором пока ни следа инопланетной заразы, что само по себе удивительно.
Я стою напротив их группы, готовая в любой момент воспользоваться всем своим арсеналом — электричеством, звуковыми волнами любого диапазона и прочими видами волн и излучений, для генерации которых можно использовать собственный корпус. Проблема в том, что всё это — накрывное, и мой контрольный образец тоже попадёт под удар. Патовая ситуация, и мы все это понимаем. Сдвинусь — свернут шею пацану, и прощай, эксперимент. Ударю — убью и его.
— Ну вот и всё, — говорит Василий на правах самого наглого. — У тебя два варианта, машина. Или уходи с этой планеты, или самоуничтожься прямо здесь и сейчас.
Меня трясёт от диссонанса детского голоска и взрослого тона. Лучше бы противник использовал милиционера, как представителя законной власти, чем мальчишку. Наверное, богатое детское воображение облегчает понимание инопланетного разума с принципиально другим мышлением. У детей меньше рамок в головах, не случайно мы тоже использовали их для своих стратегических компьютеров. Не случайно для интеграции в человеческое общество я пользуюсь Пашкиным обществом и примером.
— Не смейте называть Таньку машиной! — малец уже в который раз пытается засветить противнику по коленке, но бьёт ниже. Участковый тут дылда, а Павел — мелкий. — Она живая! Она мне как сестра! И плевать, кто она и откуда! Она нас всех защитит, потому что она зыкенская! А вас всех убьёт, поняли?!
— Живая? Что значит, живая?
— Павел, заткнись.
— Дураки! Она просто инопланетянка в скафандре! — и кричит уже мне. — Чего — «заткнись»?! Они не смеют тебя обзывать машиной! Тупые дураки, на *уй порву!
На мне скрещиваются пристальные взгляды всех инфицированных. Ну всё, приехали.
— Тогда даже проще, — говорит диспетчер. — Или ты добровольно будешь инфицирована, или мы убьём мальчишку.
Пашка по-прежнему не понимает, как он меня подвёл, продолжает выворачиваться и орать, чтобы я не обращала внимания на слова противника. Я медлю, слушая, как тихо-тихо тикает система жизнеобеспечения, и меня постепенно начинает колотить озноб, вовсе не на почве ультиматума. Почему мальчишка так в меня верит? Что значили его слова о сестре? Я достигла своего? Ассимилировала с землянами? Они начали воспринимать меня как себе подобного? Я... сестра... низшего... существа?
Меня внезапно накрывает приступом тошноты, который удаётся сдержать лишь каким-то чудом, и я выплёвываю в микрофон, содрогаясь от гадливости:
— Убивайте.
Пашка замолкает и вытаращивается на меня.
— Что? — удивляется Васька.
— Убивайте, — повторяю. — Я не стану жертвовать собой ради одного землянина, потому что тогда не смогу остановить заражение.
— А ты так и так не сможешь, — отвечает мне водитель.
— Кстати, знаешь, почему твой братишка до сих пор здоров? — ухмыляется Васька. Вот вам и маленький вежливый человеческий детёныш, меня уже трясёт от его голоса. Теперь буду не любить детей в несколько раз сильнее. — Мы хотели тебе показать, что мы можем и что скоро будет по всей планете.
Диспетчер машет в сторону главного здания, где горят окна и где должен находиться распределительный пульт и ещё один дежурный. Гул электричества, пронизывающий воздух вокруг нас, чуть меняет интонацию. Человеческое ухо бы не уловило, но я это чувствую всей внешней оболочкой. Что это? Они как-то воздействуют на частоту энергии? Почему в воздухе формируется физически ощутимый поток и явно концентрируется на Пашке? В мозгу начинает брезжить догадка, но тут милиционер отталкивает мальчишку в мою сторону, успев чиркнуть кончиком пальца по его щеке. Павел бросается ко мне. И не добегает, рассыпаясь по дороге в смертоносную красную пыль. У самой гравиплатформы падает его новенькая «хоккейная» шапочка. Человек, назвавший меня сестрой, больше не существует.
...Внезапно понимаю, что ору и давлю на гашетку, хотя она два года как не функционирует. И это поражает меня сильнее, чем утрата контрольного образца и сорванный эксперимент. Почему я так реагирую? Ведь гашетка... не функционирует. Почему я веду себя, как глупый нерациональный человек? Почему я позволяю им до сих пор стоять и смотреть, как в злой истерике ору и жму на неработающую гашетку от несуществующего излучателя? Почему противник до сих пор не уничтожен наиболее эффективным в данной ситуации методом?!
И внезапно делаюсь сама себе чудовищно противной. Так вот как превращаются в Мерзость. Эксперимент по внедрению в человеческое общество зашёл слишком далеко. Я перестала мыслить, как далек. Позволила эмоциям взять над собой верх и сразу же ошиблась, опустившись до уровня твердолобых двуногих скотов. Как можно было вообще подумать полгода назад, что далеку-изгнаннику подойдёт такой вариант существования?! Вот тебе результат глупейшего эксперимента, девушка. Ты, представитель высшей расы, один из обладателей самого мощного интеллекта Вселенной, идеальное оружие, потеряла способность соображать и совершила ошибку в бою!
Для начала надо исправить положение, пока это ещё возможно. От слепой ярости не осталось ровным счётом ничего, лишь выжженное пустое место. Ни боли, ни гнева — лишь вакуум и холодный поиск цели. Хватит выглядеть дурой. Я вспомнила, кто я такая, и больше не играю в человека. Пора работать. Враг использует электроподстанцию для стимуляции вируса. Эти низшие существа, его марионетки, не представляют угрозы и не имеют значения, можно их проигнорировать. Важно обезоружить противника. Оптимально — сгенерировать электромагнитный импульс в районе главного трансформатора. Это поднимет силу тока в проводах до нерасчётных нагрузок и выведет подстанцию из строя.