Сэр Чарльз, судья межгалактической категории, нервно накрутил на палец локон напудренного парика, каковую вольность позволял себе лишь при крайней степени волнения.
— Что-то не так, ваша честь? — равнодушно поинтересовалась секретарша, удивленно приподняв верхние ложноножки. — Можно сказать, постоянный клиент…
Пожалуй, для искреннего удивления её голос звучал слишком равнодушно, а ложноножки приподняты недостаточно высоко и повернуты не под тем углом. Но трудно было бы ожидать иного — над взаимоотношениями Его Чести и ожидающего на скамье подсудимых клиента давно уже втихаря потешались все, мало-мальски знакомые с сутью дела.
Вернее, дел…
Похоже, упоминание о постоянстве оказалось для судьи последней каплей.
— Вот именно! Постоянный!!! — возопил судья не хуже меркурианского псевдо-слизня, по ошибке глотнувшего крутого солевого раствора.
Сорвав с головы парик, сэр Чарльз бросил его на пол и принялся сосредоточено топтать. Ровно через минуту, удовлетворённо осмотрев превращённую в грязную тряпку деталь судейского облачения и затребовав новый парик из хранилища, он продолжил уже почти спокойно:
— Подсудимый оказывается у меня уже пятьдесят четвёртый раз, причём многие его проступки даже преступлениями фактически не являются. Пререкания с роботом-регулировщиком, сквернословие в общественном месте, домогательства по отношению к парковой скульптуре… Каждый раз я стараюсь назначить ему максимальное наказание, но его выпускают досрочно за примерное поведение, и он снова оказывается на скамье подсудимых. И снова за какую-нибудь ерунду. Что на этот раз? Плюнул мимо урны? Пустил лишнюю струйку в фонтан?
— Один раз он всё же совершил нечто серьёзное, — напомнил прокурор, пряча усмешку под приспущенным хохолком и расправляя чёрные бархатистые крылья. — Помните, попытка подкупа, чтобы судьей по его делу назначили именно вас. Вам тогда удалось добиться целых трёх лет.
— Да, это был самый счастливый год в моей жизни! Но только год, а не три, этого паскудника амнистировали! А потом снова было мелкое хулиганство в торговом центре. Я нашёл столько отягчающих обстоятельств, но все присяжные хором заявили протест и настояли на формулировке «невиновен и заслуживает снисхождения». Он их поблагодарил, раскланялся, и пошёл приставать к статуе. Я даже мантию снять не успел, как его притащили обратно! И вот опять… да он просто издевается над правосудием! Я не буду его судить.
Усевшись в кресло, сэр Чарльз принялся демонстративно разглядывать журнал «Шаловливые плавники», фигурировавший на вчерашнем процессе в качестве вещественного доказательства, но отведённый из-за представлены х защитой доказательств отсутствия у подсудимого центурийского квазиклубня склонности к ихтиофилии.
— Ваша честь, прошу меня простить, но без вас — никак, — вкрадчиво заметил помощник, переливаясь всеми цветами спектра. — Вы единственный аккредитованный судья в этом секторе, надежда и опора законности. Сегодня мы отменим судебное заседание, а завтра рухнет вся система…
Судья отбросил журнал, фыркнул, смиряясь. Спросил, морщась, словно раскусил протухший лимон:
— Так что там на этот раз?
— Попытка украсть одноразовую зажигалку.
Сэр Чарльз, только что понуро взиравший на голограмму готовящейся к нересту ихтипиды, резко вскинул голову. В его мозгу словно щёлкнули выключателем, в глазах зажглись нехорошие огоньки.
— Зажигалку, говорите? Это многое объясняет…
Нахлобучив на лысую голову только что доставленный новый парик и схватив со стола судейский молоточек, сэр Чарльз, судья межгалактической категории и единственный представитель человечества в системе Пегаса, решительным шагом направился в зал судебных заседаний. Он наконец-то понял всё и больше не намерен был медлить…
Подсудимый, заранее препровождённый на деревянную кафедру, выглядел так, будто ему только что назначила свидание мисс Вселенная. Вцепившись в низенькую деревянную решётку четырьмя парами передних ножек, он нетерпеливо поводил усиками из стороны в сторону. Крохотные рудиментарные крылышки чуть заметно трепетали. Хитиновый покров сиял, будто подсудимый полировал его не менее суток. Бантик, которым он украсил жало, заставили снять как предмет, нарушающий судебную процедуру, но инкрустированный на верхнепередней части головогруди портрет сэра Чарльза в судейской шапочке оставили, поскольку удалить его можно было только хирургическим путём.
Адвокат и судебный психолог, сидящие рядом на соседней скамье, обменивались короткими мыслеформами, пользуясь задержкой для светской беседы.
— Как полагаете, коллега, удастся хоть на этот раз обойтись малой кровью?
— Безнадёжно, коллега, сэру Чарльзу опять вожжа попала под мантию. Даже отсюда ощущаю, как он лютует. Ещё один парик уничтожил. Помощник опасается, что судья на этот раз будет требовать высшую меру.
— А он имеет право? Правонарушение-то мелочь, на пару недель исправ-работ, и то с натяжкой…
— Имеет. Если сумеет доказать неуважение к суду.
— А что наш клиент?
— Доволен, словно выиграл миллион.
— Загляните в его голову, коллега, если вас не затруднит. Я совершенно не представляю, на чём строить защиту при таких обстоятельствах!
— Уже. Да только это ничего не даёт. У него очень качественный блок, никак не могу пробиться. Или эта защитная блокировка поставлена умелым мозгоправом, или же наш клиент действительно так желает попасть в постель к Его чести, что ни о чём другом не в состоянии и думать. Только воспевания на все лады судейских прелестей. И различные красочные предположения относительно его постельных принадлежностей. Очень, знаете ли, яркие картинки…
— Хм. Его честь в курсе?
— Увы, — мыслеформа пожатия плечами сопровождается ментальным вздохом, выражающим предельное огорчение. — Сэр Чарльз из новаторов, не придерживающихся старой доброй толерантности. Он категорический противник межвидового обмена физиологическими жидкостями. Потому и бесится так, усматривая в достаточно невинном желании подзащитного изощрённое оскорбление как себя лично, так и всей судебной системы в целом. И если сумеет убедить в этом присяжных…
— Встать! Суд идёт!
Джек-поджигатель!
Неуловимый серийный убийца, обливающий свои жертвы горючей жидкостью и сжигающий несчастных заживо.
Джек-поджигатель, от одного имени которого вот уже второе десятилетие трепетала половина галактики. Приговоренный к смертной казни на двадцати трёх планетах. И ещё на ста шестидесяти — к пожизненному заключению, но лишь потому, что смертная казнь на них была отменена, как мера чересчур радикальная и неподобающая просвещенным носителям разума. Приговорённый, конечно же, заочно, поскольку не то что поймать, но даже и увидеть его до сих пор не удавалось никому. Кроме жертв.
Джек-поджигатель, о котором до сих пор не было известно ничего — ни внешности, ни места рождения, ни даже видовой принадлежности.
Где проще всего спрятать дерево? Конечно же, в лесу.
Где проще всего скрыться преступнику? Среди других преступников, конечно же. И особенно, если попадется злобный и несговорчивый судья, который за самую малость впаяет по максимуму, и можно будет спокойненько пересидеть облаву…
Сэр Чарльз терпеть не мог, когда его пытались использовать. А тем более, когда такие попытки оказывались удачными.
Он вошёл в зал, грозно хмурясь и метая молнии из-под насупленных бровей. Решительным шагом преодолел расстояние до представителей защиты, зыркнул на сомлевшего психолога и взмахнул судейским молоточком…
Удар был страшен.
Подсудимый скончался на месте, раздавленный в самом буквальном смысле этого слова. Остро запахло дорогим коньяком.
Судья, ещё раз мрачно глянув на психолога, решительным шагом покинул зал заседаний, так и не выпустив из рук карающего молоточка.
— Ужас какой… — адвокат смотрел вслед судье, нервно подрагивая скрученным в спираль хоботком. — Чтобы вот так, самолично… и даже без возможности подать апелляцию… ведь моему подзащитному не так уж и много надо-то было… всего-то миллилитров сто пятьдесят — двести, не более. Какие все-таки они жадные, эти люди… а ещё мантию надел!
— Не тронь судью, — хмуро возразил психолог, содрогаясь всем тельцем от подсмотренного в лысой голове под напудренным париком. — Наш судья — молоток! Строг, но справедлив! Он ничего не делает без причины!
Судебному психологу очень хотелось жить.
Конечно, он был вовсе не из постельных клопов, а из семейства травоядных вонючек, и потому не питал никаких особых чувств к единственному в системе Пегаса представителю племени гомо сапиенс-сапиенс. Но ведь виды-то родственные. Кто его знает, этого сэра Чарльза…
Вдруг он совсем не разбирается в инсектологии?
16. Матрасик мечты
«…Жила была девочка, которая больше всего на свете любила мягонькие матрасики. Вот чтобы воздушные такие и невесомые, как облако, ляжешь — и забываешь обо всём на свете!
Конечно, ещё больше она любила поспать, но ведь хорошенько и всласть поспать без уютного матрасика никак невозможно! И потому матрасики она любила больше.
— Разве можно столько спать! — ругалась на девочку бабушка. — Дождёшься, что матрас тебе ногу откусит!
Но девочка только хихикала, поглубже зарывалась в мягкие подушки и покидать матрасик не спешила. Очень уж она его любила — мягонький такой, набитый нежнейшим пенохреночототамбитаном, а материала, более воздушного и упругого, чем пенохреночототамбитан, в природе не существует. Впрочем, пенохреночототамбитана тоже не существовало в природе, его химики случайно выдумали, когда дешёвое топливо для антигравитационных ватрушек изготовить пытались. С топливом промашка вышла, а вот набивочный материал для матрасиков и подушечек получился выше всяческих похвал.
Короче, любила девочка свой матрасик.
И только единственное её огорчало — цвет.
Матрасик ведь был сиреневенький, в жёлтенькую полосочку, как у всех в классе. Ну, правда, были ещё жёлтенькие в сиреневенькую полосочку, но такие иметь вообще неприличным считалось.
А девочка очень хотела красный матрасик. И чтобы пумпочки на нём белые. Девочка видела такой матрасик мечты, и долго уговаривала бабушку, но бабушка ни за что не соглашалась. Девочка даже поплакала немножко, но бабушка всё равно не согласилась.
Бабушка была строгая и вообще ничего красного девочке не покупала. Ни скафандр, ни летающую ватрушку, ни даже сапожки. Хотя сапожки — они ведь не очень крупные, никакой вимпус в них сроду не поместится! Но бабушка всё равно фиолетовые сапожки девочке выбрала, ватрушку ярко-зелёную, а скафандр оранжевый. А красненькие — только босоножки и купила, с тонюсенькими ремешками, и то смотрела на них подозрительно. Но тут уж девочка совсем истерику в магазине устроила, и продавец-консультант вступился, убедительно доказав, что даже новорождённый вимпус весит раз в десять больше, чем эти самые босоножки.
А девочка очень любила всё красное, и жутко переживала из-за бабушкиного суеверия — ведь всем известно, что хищные марсианские вимпусы неслучайно называются именно марсианскими. А на Венере, куда бабушка забрала девочку после того, как маму съел красный спортивный комбинезон, вимпусов отродясь не видали. Жарко им тут слишком, не климат.
Но бабушка была старенькая и переубеждению не поддавалась. Никакие разумные доводы на неё совершенно не действовали! Стоило девочке принести домой что-то красное крупнее носового платка — как ПУФФ! — и только жирный пепел. И прятать за спину бесполезно — рука у бабушки твёрдая, а плазмоган военного образца, снайперский. Она же десантником работала, бабушка-то. Такой плазмоган заряд может по любой траектории послать.
— Вот когда я помру, — говорила бабушка, сдувая воображаемый дым с кристаллического дула и засовывая плазмоган в потёртую кобуру. — Вот тогда можешь этих тварей собою и подкармливать. А пока я жива — красная зараза до тебя не доберётся.
Но случилось всё совсем иначе.
Девочка выросла, закончила институт и пошла работать. Она больше уже не жила с бабушкой, при институте имелось общежитие. А после института бабушка решила, что девочка уже достаточно взрослая и должна жить в своей квартире. Девочка очень обрадовалась — ведь это значило, что можно не прятаться под одеялом, если хочешь читать до утра. И бросать вещи на пол — никто и слова не скажет! А ещё можно купить матрасик — такой, как давно хотелось…
Во время учёбы девочка не смогла его купить — в общежитии каждой студентке был выдан казённый матрасик, и приносить чужие строго запрещалось. Но теперь-то у неё была собственная квартира! Только бы тот матрасик не продали…
Но матрасик её мечты не продали — девочка его сразу увидела, как только вошла в магазин. Ярко-красный, с ослепительно белыми треугольными пумпочками в три ряда! Девочка немедленно заплатила в кассу столько, сколько сказал продавец, схватила матрасик в охапку и потащила домой.
Она не обратила внимания на то, что продавец казался немного растерянным и смущённым, и долго смотрел ей вслед, хмурясь. Дело в том, что он никак не мог вспомнить, откуда в их отделе взялся этот красный матрасик с белыми треугольными пумпочками? Тем более — на витрине. Они же сроду таких не продавали. А если бы и продавали, то он ни за что не поставил бы товар с такой ужасной расцветкой на витрину, когда есть великолепные образцы восхитительного сиреневого оттенка в изумительную нежнейше-жёлтенькую полосочку.
Но это был истинный продавец, продавец по призванию, и подобные мелочи не могли остановить его в намерении продать товар покупателю, тем более, что покупатель почему-то требовал именно этот товар.
А девочка принесла матрасик в свою квартиру, положила его на пол в пока ещё пустой комнате и сразу же на него легла, потому что вдруг ужасно захотела спать. И она сразу же заснула, да так глубоко, что ничего не чувствовала.
А матрасик откусил ей ногу.
Дело в том, что это был не матрасик, а самый настоящий марсианский вимпус, а белые треугольные пумпочки — вовсе не пумпочки были, а острейшие зубы, в три ряда. Такими ногу оттяпать — две секунды. Между планетами в последнее время стало летать очень много туристов, один и не заметил, что вместо своего красного чемодана прихватил с Марса семейку местных хищников-оборотней.
На корабле вимпусы впали в анабиоз и никак себя не проявили. Вот никто внимания и не обратил.
На Венере вимпусам не понравилось — душно, жарко. И красного почти ничего нет, а вимпусы — они же только форму менять умеют, цвет-то у них всегда один и тот же остаётся. А как тут спрятаться, когда ни красного песка, ни красных скал? Даже небо — и то не красное, а сиреневое в жёлтенькую полосочку… Большинству удалось просочиться обратно на корабль. Они думали, что он опять на Марс полетит. А он на Землю летел, не повезло вимпусам — на земной таможне такой карантинный контроль, что даже тараканы стараются держаться подальше, а более крупных хищников тем более в момент обнаружат и в клетки засадят.
Но некоторые вимпусы остались на Венере, как и вот этот, который девочка купила, думая, что он — матрасик.
Это был очень голодный вимпус. Он долго не мог отыскать себе жертву — то зонтиком прикидывался, то чемоданом, то креслом, то велосипедом. Но никому не нравился ярко-красный цвет, когда рядом есть сиреневые или нежно-жёлтенькие. Он потому и не удержался, откусив девочке ногу в первую же ночь — обычно вимпусы так не делают, некоторое время втираются будущей жертве в доверие, и лишь потом начинают есть. Зато съедают сразу целиком.
Но этот вимпус долго голодал, его желудок скукожился, и девочка целиком туда поместиться не могла. Только нога и влезла, да и то не полностью — до лодыжки. Вот он её и откусил, сколько мог. Ранку зализал и особый наркотик девочке впрыснул, чтобы больно не было.
А девочка утром проснулась и на работу пошла — потому что начальник у неё был строгий и не любил, когда опаздывают. А что ступни у неё больше нет — она и не заметила, так на работу торопилась, только подумала, что ходить почему-то трудно сделалось. А на работе она всё время за столом сидела, даже на обед не ходила, так заработалась — вот никто и не заподозрил ничего.