— Притворялся, да?
Она потянула его из толпы. Когда в пределах нескольких шагов не оказалось никого, кроме них с Призраком, остановилась и прошептала в самое ухо:
— Я обещала ему не говорить ей. Молодой Волчице. А тебе не говорить не обещала. Поэтому хотела найти тебя одного.
— Постой. Кому ты обещала?
— Мансу же! — она даже топнула ногой, будто удивляясь его недогадливости. — Обещала не говорить твоей матери, что он вывернул свой плащ наизнанку.
— Он — что?! — То, черный брат, которого лечила мать и на чью помощь в переговорах с Дозором надеялась, дезертировал, укладывалось в голове с большим трудом, но, когда первое замешательство прошло, Джон разозлился. Правильно он засадил в Манса тогда снежком. Надо было сильнее. Нет, надо было убить — как поступают с дезертирами в Семи Королевствах по рассказам матери. Только целовать ее был способен, а как что-то путное от него понадобилось, так сразу в кусты! — Она просила его поговорить с лордом-командующим. Всего лишь поговорить. Конечно, раз он сбежал, то не смог этого сделать!
— Эй, ты что? Не кричи так! — Игритт заозиралась по сторонам. — Он говорил. Они не стали слушать.
— Ты там с ним была? — обида жгла, и Джон не мог позволить себя так легко убедить. — Может, он соврал.
— Ты просто не знаешь этих ворон. Гады они все. А Манс — из наших, вот он и ушел, — ее голос зазвучал уважительно, будто она говорила о вожде клана.
— Раньше ты считала его таким же, как другие дозорные.
— Считала-пересчитала, — она дернула плечом. — Он — свободный человек и великий воин.
— И как ты об этом узнала? — спросил Джон насмешливо. Надо же, великий воин, а сумеречному коту дал себя порвать на тряпочки. Робкую мыслишку, что с котом могло бы не повезти даже Призраку, он постарался затолкнуть подальше.
— По дороге сюда мы встретили отряд Великого Моржа со Стылого берега. Они его сперва чуть не изрешетили, не разобравшись, пока я не закричала, что он теперь наш. Тогда Морж заявил, что Манс должен доказать, что больше не ворона, а настоящий мужчина, и взял его с собой на охоту. Меня не взяли, но я залезла на страж-дерево и все-все видела! — ее глаза сверкали возбуждением. — Он двух медведей убил, здоровенных! Он их заманивал, каждого по очереди, а когда медведь его догонял, отскакивал в сторону и колол копьем. И убил.
Джон обнаружил, что слушает ее с приоткрытым от удивления ртом, и постарался принять безразличный вид:
— И? Они его приняли?
— Еще бы! У них убить медведя — испытание, которое должен пройти каждый воин. А тут сразу два! Великий Морж побратался с ним, и Манс пел у него в шатре. А потом сделал собственный шатер из шкур убитых зверей. Пойдем, покажу. — Они двинулись в сторону стоянки группы моржовых людей, чьи палатки были сшиты из тюленьих шкур. — Видишь — белый, вон там?
Джон посмотрел, куда она показывала. Там, рядом с другими палатками, в самом деле белел шатер, увенчанный парой огромных оленьих рогов. Вокруг стояли повозки с полозьями из моржовых бивней, бродили олени и сновали собаки размером почти с лютоволка. За шумом, который они производили, тонкий слух оборотня различил звуки песни:
– Братья, вышел мой срок, мой конец недалек,
Не дожить мне до нового дня,
Но хочу я сказать: мне не жаль умирать,
Коль дорнийка любила меня.
Джон узнал голос, и ноги сами понесли его к входу в шатер.
— Эй, ты куда? — Игритт попыталась его остановить, но он вырвался и отдернул входное полотнище.
3.
Посередине шатра тускло горел переносной очаг, над ним в котелке что-то побулькивало. Струя свежего воздуха пригнула язычки пламени, так что, когда шкура опустилась на место, на мгновение стало совсем темно. Джон моргнул, привыкая к мглистому красноватому сумраку. Внутри на шкурах, устилающих землю, сидели четверо. Трое моржовых людей, плосконосых и широкоскулых, с темными глазами и волосами, стянутыми на макушках веревками, разделись в тепле до меховых штанов, их мускулистые тела поблескивали от тюленьего жира. И рядом с ними сидел Манс. Джон не знал, каким именно готовился увидеть дезертира — может быть, в одежде из тюленьих шкур, разукрашенных бисером и широкой каймой по обычаю обитателей Стылого берега, или даже с оленьими рогами на шапке. Сбрившим волосы или отрастившим бороду. Но Манс совершенно не изменился с их последней встречи, и это сбивало с толку. Он был во все том же черном плаще и с той же лютней, струны которой он рассеянно перебирал.
Один из моржовых людей прищурился на вошедшего Джона.
— Нако! Кого ишшо духи принесли?
Пока Джон соображал, что сказать, полог за спиной снова шевельнулся. Мелькнула мысль, что это вошла Игритт, но тут его почти коснулось в прыжке большое лохматое тело, лютня издала резкий визгливый звук и смолкла, а Манс оказался лежащим на спине под ощерившимся лютоволком. Моржовые люди повскакивали с мест и схватились за свои костяные ножи.
— Призрак, стой! Назад! — выкрикнул Джон. Призрак взглянул на него светящимися красными глазами, соскочил с Манса и опустился у ног хозяина. Манс приподнялся, потирая ребра.
— Кажется, такое начало наших встреч стало традицией.
— Ты знашь этого варжонка? Ворог он те?
Джон про себя возблагодарил богов за выдержку моржовых людей, не спешащих пустить оружие в ход. Меньше всего ему хотелось бы стать причиной резни на мирной встрече племен.
Манс, глядя на Джона, насмешливо улыбнулся.
— Он мой друг. Джон Таргариен, наследник королей-драконов с юга. — Джон сглотнул. Он называл себя так только мысленно. Имя, произнесенное вслух, звучало торжественно и грозно. Если бы он был старше и мог ему соответствовать!.. — И сын сестры лорда Старка, знахарки, уважаемой вольным народом. Не сомневаюсь, он пришел по важному делу, и я хотел бы поговорить с ним наедине.
Моржовые люди бесстрастно его рассматривали. Наконец, один из них наклонился за своей рубахой из тюленьей шкуры мехом наружу, натянул ее через голову и подпоясал ремнем, на который прицепил нож.
— Короли поклонщиков для нас ничто, — сказал он на правильном общем языке. Великий Морж, догадался Джон. — А этот — даже не дракон еще, а мальчик, не прошедший проверку битвой и не допущенный на пиры мужей. Поговори с ним, брат, а потом присоединяйся к нам на борьбище. Сегодня вожди решат, кто достоин вести за собой вольный народ.
Оба его спутника тоже быстро оделись и вышли вслед за ним. Джон проводил их взглядом и повернулся к Мансу.
— Извини, — слова давались с трудом, — я не хотел… Не знаю, что нашло на Призрака.
Лютоволк на эту ложь только махнул хвостом, будто отгоняя надоедливую муху. «Все-то ты знаешь», — его красные глаза смотрели укоризненно. Джону стало стыдно. Зверь чувствует настроение своего хозяина, а в мыслях и эмоциях Джона по отношению к Мансу царила полная неразбериха. Только его вина, что он утратил контроль, и Призрак решил, что должен его защищать. Но, если Манс и прочел что-то по его лицу, то вида не подал.
— Это я должен просить прощения, — возразил он, — у тебя и твоей матери. Я не смог вам помочь. Вряд ли, впрочем, это полностью моя вина. Даже те два чудища, чьи шкуры пошли на мою палатку, были более договороспособны, чем мои бывшие командиры.
— И ты дезертировал.
— Да. — В его тоне не было ни малейшего раскаяния. Манс указал на шкуры рядом с собой. — Садись. Кстати о чудищах — в котелке еще осталось немного рагу из медвежьего мяса. Будешь?
Пахло из котелка вкусно. Обедать Джон должен был с Астрид и Лианной, но отказываться теперь, после того, что он только что чуть не натворил, было бы некрасиво.
— Спасибо, с удовольствием.
Рагу было вкусным, но жирным. Джон поискал глазами воду.
— Мать разрешает тебе пить вино? — Манс достал фляжку и поболтал ею. Судя по звуку, жидкости там оставалось немного.
— Я его никогда не пил, — признался Джон. — Только сидр. К северу от Стены виноград не растет…
— А налетчикам, залезающим в погреба северян, обычно не хватает терпения, чтобы дотащить бочонки до своих домов в целости, — понимающе ухмыльнулся Манс. — Говорят, что лучшие на свете вина делают в Бору, но если они и достигают иногда Стены, то чтобы наполнить кубки офицеров, а не простых разведчиков. То, что осталось у меня во фляге — редкостная кислятина, но лучше, чем ничего.
Джон глотнул. Вино обожгло нёбо, а мерзкий вкус заставил скривиться, но затем он почувствовал тепло, и это было приятно.
— Ты даже не сменил плащ. Почему ты продолжаешь ходить в черном?
— Я теперь свободный человек, не так ли? А свободный человек ходит, в чем хочет. Потом, мой плащ ведь и не черный вовсе.
Он расстегнул плащ, чтобы показать прорехи, которые Лианна зашила красным шелком. Джон это помнил.
— Ну и что? — спросил он. — Разве от этого он перестал быть черным?
Манс рассмеялся.
— Вот видишь. Ты тоже удивился.
Он застегнул пряжку, и его лицо вдруг резко стало серьезным.
— Ты слишком хорошо воспитан, Джон Таргариен, чтобы упрекать меня, после того, как ел и пил под моим кровом. Хотя, когда я был твоим гостем, бросать в меня снежки это тебе не мешало, — ввернул он.
Джону показалось, что уши у него вспыхнули как два факела, но Манс продолжил, как ни в чем не бывало:
— Я знаю, что ты хотел бы мне сказать, и это все будет правдой. Я действительно трус: провалил поручение, которое твоя мать возложила на меня, да еще и не смог прийти, чтобы самому сказать ей об этом. Ведь я знаю, как это было важно. Я родом из этой земли, и, пусть я почти не помню мать и совсем не помню отца, вольный народ — это мой народ, а не поклонщики, которых я когда-то обязался защищать. Раз мертвые вновь встают, надо что-то делать. Скажи, у Молодой Волчицы был еще какой-нибудь план?
Джон вспомнил погрустневшее лицо матери и покачал головой.
— Она надеялась, что, если Дозор поможет нам, можно будет обойтись без войны. Но, раз они отказали… Сегодня вожди собираются выбрать короля, который поведет вольный народ на Стену.
Манс кивнул.
— Мой новообретенный брат Великий Морж в числе кандидатов, как я полагаю. А кто еще?
— Тормунд. Девин Шкуродел, — начал перечислять Джон. — Вождь теннов, если послание успело до него дойти. На самом деле, попробовать может любой, но у вождя племени или предводителя отряда больше шансов, что его поддержат.
— Само собой. А кого из них тебе и твоей матери хотелось бы видеть Королем-за-Стеной?
Джон пожал плечами:
— Тормунд — хороший воин и человек тоже. И с матерью они друзья. Но… — он замялся.
— Но? — На губах Манса блуждала улыбка, однако карие глаза смотрели серьезно и проницательно, будто заглядывая в душу. И Джон решился поведать ему страхи, которые до сих пор они с Лианной обсуждали только между собой.
— Он ненавидит всех, кто живет к югу от Стены. Все они ненавидят. Если им удастся прорваться за Стену, они будут убивать всех без разбора.
— Да, так уже было не раз. Это огорчает тебя?
Джон вспыхнул.
— Я не боюсь битвы! Но поклонщики, о которых ты говоришь, тоже мой народ. Разве подобает королю возвращаться в свою страну, убивая подданных?
— Они — подданные Роберта Баратеона, а не твои. Чем ты им обязан, раз они даже не знают о твоем существовании?
— Роберта я когда-нибудь убью! — Джон сжал кулаки. — За отца. Но я не хочу, чтобы пострадали невинные люди. Если бы я был Королем-за-Стеной, я бы удержал их от этого.
— Но вольный народ никогда не признает королем мальчишку и не станет ему подчиняться. Сколько тебе — восемь, девять?
— Десять, — с горечью произнес Джон. И прибавил, не сдержавшись: — В отряде Тормунда есть мои одногодки. А мне мать не разрешила участвовать в поединках, хотя, когда мы с ней фехтуем, я уже выигрываю половину схваток. Больше половины.
— Так значит, ты не желаешь победы никому из них?
Джон много думал об этом, но теперь ему пришлось сказать:
— Я не знаю. Сильный вождь сможет победить в битве, но потом Север будет разграблен. Но если мы… если вольный народ не одолеет Стену, то окажется между Дозором и Иными, и мы все погибнем. И скорее всего так и будет. Мать говорит, ни одному Королю-за-Стеной не удавалось завоевать Север. Дозор и Старки всегда отбрасывали их назад.
Манс подобрал брошенную лютню, взял аккорд, поморщился и подкрутил колки.
— Все когда-нибудь случается в первый раз. Дозор уже не тот, что прежде, это я тебе точно могу сказать. Они отказали в смиренной просьбе, но запоют совсем по-другому, когда у ворот Черного замка встанет огромная армия. Может быть, некоторые из них даже окажутся настолько разумными, что пропустят ее без боя.
— Старки отбросят ее назад, — упрямо повторил Джон. — А они — наша родня. Тот, кто проливает родную кровь, проклят богами и людьми, а в битве это может случиться.
— То же можно будет сказать и о них, — Манс отложил инструмент и внимательно поглядел на Джона, — если они обнажат сталь против тебя и твоей матери.
— Они даже не знают, что мы здесь, — возразил Джон.
На мгновение ему показалось, что по лицу Манса пробежала тень. Но тот сказал только:
— Пойдем посмотрим, что там у вас за борьбище.
Комментарий к Часть 7. Джон
В речи моржовых людей использованы слова из поморской говори.
========== Часть 8. Король ==========
1.
Люди ходили туда-сюда, сновали между повозок и палаток, беспорядочно, как кусочки лука и моркови в кипящем котелке. Прошел полдень. Джон не вернулся к обеду, и Лианна поела с Астрид. К ним заглянул Тормунд, под неодобрительное ворчание хозяйки стащил из супа половину куриной тушки, сунул в карман на подкладке плаща — нимало не смущаясь тем, что жир тут же стал подтекать, впрочем, плащ и без того был грязным — и унес с собой. О сыне Лианна не слишком беспокоилась. Наверняка встретил Игритт, оттого и припозднился. Джона в деревне знали и, хотя сегодня здесь было много чужого народу, вряд ли кто-то стал бы задирать оборотня с огромным лютоволком. Она оглянулась на Серую Звезду — та лежала, положив голову на передние лапы, и флегматично разглядывала жужжащую перед самым носом муху, отогретую неярким северным солнцем. Эта картина наполнила Лианну умиротворением.
Но после обеда общий настрой поменялся. Котелок будто выкипел: затихли перебранки над мешками муки или бараньими окороками, мужчины и женщины собрали все, что успели выменять и даже то, что вроде бы никому не приглянулось, увязали тюки и котомки и поспешили на все усиливающийся гул, стоящий над площадкой для борьбы. Астрид всучила своим младшим отпрыскам два выменянных топора и бочонки с медом и сидром и велела нести в дом, а сама обернулась к Лианне:
— Мелких петушков уже подрали, поди, сейчас вожди петушиться начнут. Как думаешь, Волчица, угодно ли богам, чтобы мой пустобрех стал королем?
Некоторые ведуны и оборотни были провидцами. Лианна к их числу не принадлежала, но для вольного народа все они были отмечены богами, и даже бойкая и властная Астрид спрашивала ее мнение с толикой боязливого уважения.
— Я надеюсь на это.
Лианне ничего больше и не оставалось, раз надежда на мирный союз пошла прахом. Наверное, она не была угодна богам. Старые боги, боги Севера и вольного народа жестоки, здесь им до сих пор приносили в жертву коз и овец, но люди шептались, что племена и кланы, живущие дальше, в еще более суровых местах, до сих пор устраивали человеческие жертвоприношения, омывая кровью корни чардрев. Война же принесла бы тысячи жертв.
— Думается мне иногда, — вздохнула Астрид, лицо ее стало необычно печальным, и резко обозначились морщинки вокруг глаз, — что лучше бы им стал кто-нибудь другой. Загордится еще старый хрыч, заважничает, девки на ём будут виснуть гроздьями, как яблоки на яблоне в урожайный год, и вся добыча на них уходить будет. А потом еще полезет в битву, как герой какой, первым, и голову там сложит.
— Но если он проиграет в схватке…
— То умрет, — жестко сказала Астрид. — И так плохо, и сяк — не очень-то хорошо. Так что лучше уж пусть побеждает. Живой мужчина лучше мертвого, — это была ее любимая присказка.
Лианна кивнула. Она не заблуждалась насчет отношения Тормунда к поклонщикам – тех, кто не был способен сам за себя постоять, он и за людей не считал, но никого лучше из вождей она не знала. «И так и сяк плохо», — повторяла она про себя, идя за Астрид к месту, где в поединках вожди решали, кто из них достоин быть Королем-за-Стеной.