— А ваша дружба?
Ириго тяжело вздохнул.
— Я — только лишнее напоминание о прошлом. Он винит себя и избегает меня. Ему слишком тяжело. У него слишком хорошая память.
— И вы жили так шесть лет?
Слуга кивнул.
— Нам удалось сбежать благодаря ему. Он вытащил меня и еще нескольких. Правда, тогда с ним остался лишь я, прочие сбежали. Он решил возвратиться домой, поговорить с отцом и братьями, и не слушал меня. Он до последнего верил, что они жалели о том, что сделали. Несмотря ни на что — он чтил законы крови и не осмелился поднять на них руку. Для них же он был давно мертв. Он ушел в замок один, а утром я нашел его недалеко от ворот. Он еле полз, истекая кровью, а они смеялись на стенах и бросали вниз камни, словно в пса. Целых костей почти не осталось, он не мог идти — они перебили ему хребет. Тогда он сказал мне, что я был прав. Я не надеялся, что он выживет. Он умирал у меня на руках, я ничего не мог сделать. Сидел на дороге, держа его, когда у него начинались судороги, и ждал последнего вздоха, чтобы можно было оставить его, пойти в замок и попытаться отомстить или хотя бы умереть, пытаясь это сделать.
Слуга явно увлекся, и Риан с интересом наблюдал за ним.
— Но он не умирал. Неожиданно возле меня остановился человек в длинных одеждах и сказал, что знает, как помочь. Он дал мне какое-то снадобье и велел привезти хозяина в порт. Я сделал все, как он велел, и герцог уснул, его перестали мучить конвульсии — не знаю, что за средство дал тот человек. Его корабль отплывал в полночь, и он забрал с собой моего господина, велев через два года быть на этом же месте.
Он вновь повернулся, глядя в глаза графу Моле.
— Я отдал его, не зная, что с ним сделают и куда отвезут. Я обезумел от страха его потерять и схватился за надежду. Впрочем, незнакомец не солгал. Ровно через два года герцог вернулся. Он сам спустился с корабля, но…
Ириго задумался на мгновение.
— Это был уже не он. Он стал равнодушным — он не был таким даже в худшие дни у работорговца. Он дорого заплатил за то, чтобы выжить и отомстить за предательство. И отомстил. Не только за нас. Он считал, что смерть матери на совести кого-то из них. Я видел, как он хладнокровно убивает своих отца и братьев, хотя до этого не осмеливался даже защищаться от них. Его словно подменили. Мне есть с чем сравнить. Его тело вернулось оттуда, но душа — осталась там, куда его забирали. Потом он собственноручно уничтожил свой герб и написал прошение королю, чтобы тот позволил ему сменить имя. Потому оно вам не знакомо. Он сознательно прервал свой род, отрекся от прошлого и будущего. А замок и земли по праву принадлежат ему. У него нет наследника, и его дело — просто попытка забыться. Оно рухнет, когда его не станет. Ему придется назвать наследника, либо ему укажут кого-то — у его братьев остались незаконнорожденные дети здесь, в замке, от служанок — они всех, кажется, успели здесь перелапать. Тот мальчишка, что водил вас в кузню — старший из них. Он знает всё: что служит убийце и может претендовать на его место. Я не сомневаюсь, что он воткнет нож в спину хозяину при первом удобном случае, а тот не станет даже противиться — ему плевать на жизнь, он не хочет ничего слышать.
— И зачем ты рассказал мне это?
Слуга посмотрел на него с какой-то неожиданной надеждой.
— Вы тоже не сдались, граф. Вернитесь, поговорите с ним. Я не знаю, чем ему помочь. Помогите мне спасти его, как он спас вас. Вы ведь пытались вынудить его убить вас.
Неожиданно для себя самого, Риан кивнул.
— Я не знал о нем ничего. Сейчас вроде бы знаю, но никак не могу понять. Я не имею ни малейшего понятия, как и в чем его убедить. Я даже не понимаю, чего ты хочешь. Кто ты, Ириго?
Слуга удивленно вскинул брови.
— Граф?
Тот задумчиво смотрел на собеседника.
— У меня такое чувство, что это не просто преданность. Скажи честно — ты любишь его? После всего, что с вами было, ты узнал новое чувство и смирился с ним?
Ему не нужно было слышать ответ — достаточно было видеть, как густо покраснели уши и шея Ириго.
— Граф, это к делу не относится.
— Зато многое объясняет.
Моле натянул поводья, заставляя коня остановиться.
— Скажи мне, чего ты хочешь от него и от меня? Говори прямо, без этих намеков и историй.
Слуга потерянно опустил голову, но Риан взял его за подбородок пальцами и приподнял голову.
— Ты хочешь, чтобы твой господин обратил внимание на тебя или нашел себе жену, которая обеспечит его наследником? Учти, эти варианты исключают друг друга.
Долг и чувства. Граф знал, как сложно выбрать правильный ответ, и чего будет стоить неверный выбор. Он наконец понял, почему слуги, а в особенности этот, так смотрят на своего хозяина — он не думал о себе. Все, что он делал — делал ради них, выгода была лишь громкой отговоркой.
В честных глазах слуги ответ отличается от того, который он выбрал бы умом. Граф понимал его. Времени в цепях ему хватило, чтобы понять — ломаются все. Как ни хорохорься, но когда на тебя надевают железо — меняешься сразу. И с каждой минутой становится всё труднее помнить, что может быть иначе, и уже кажется правильным то, что есть, иначе можно сойти с ума.
Ириго лжет себе и графу. Лжет своему хозяину. Его желание простое и понятное для того, кого превратили в подстилку, но еще не научили хотеть своего хозяина. Тем не менее, он отчетливо ощущал это и в себе.
— Почему ты ему не признаешься?
Ириго отвел взгляд, не имея возможности опустить голову.
— Он не поймет. И я не имею права. Ему нужна жена. Нужно продолжить род.
Моле покачал головой.
— Ты лжешь. Ты боишься, что он отвергнет тебя. Ты ведь говоришь, что он дорог тебе. Ты не доверяешь ему?
Слуга собрался с силами и вырвался из хватки графа.
— Дело не в доверии. Зачем ему эта моя блажь?
Риан улыбнулся.
— Поэтому я должен выступить сводником? Чтобы ты мог успокаивать себя этим?
Ириго отстранился.
— Мои чувства не имеют к нему отношения. Это только моя проблема, и мне ее решать. Я просил вас поговорить с ним о будущем. Вам будет проще найти общий язык. Ну, и если вы откажетесь…
Он многозначительно коснулся рукой эфеса шпаги.
«Ты как малый ребенок. И твой хозяин тоже. Наконец-то я понимаю, что вы оба скрываете друг от друга. Трусливые слепцы. Вам проще приплести третьего в свои отношения, чем решить проблему самим».
Граф Моле развернул коня.
— Ладно, я поговорю с ним. Но ты мне будешь должен. И за это, и за твои угрозы. А еще за дерзость.
Ириго тяжело сглотнул, затравленно взглянув на графа.
— Я сделаю все, что вы прикажете, господин.
Риан улыбнулся, когда слуга смущенно отвернулся. Забавный. Видно же, что до смерти боится его, чужака. Боится, что причинит вред своему драгоценному герцогу, но сам не решается с ним даже поговорить — их связывают узы пройденных испытаний. Тяжело, когда оба считают себя должниками друг друга. Это всё будет тяжело, к тому же Триас старше. Станет ли слушать его, мальчишку? А этот несчастный готов расплатиться собственным телом — привык, хотя ему и противно. Сколько он скрывает свои чувства? Тяжело это — заставлять жить того, кто этого не хочет.
«Триас, Триас. Что же там произошло? Что, во имя Всевышнего, случилось, что ты перестал замечать своего слугу и друга, что твой взгляд похож на взгляд мертвеца? Ты пережил предательство собственного отца, пережил шесть лет ада, но тебя все же убили два года неизвестно где, о которых ты не рассказал даже тому единственному, кто прошел всё это с тобой. Ты оставил в живых потенциального убийцу, который не станет тебя жалеть. Так не терпится умереть? Я тебя понимаю, но любопытство у меня от матери, и раз уж твой слуга так требует моего вмешательства, так отчаялся — я просто не могу не согласиться вмешаться не в свое дело.
Кто же ты, Триас Ральдо? Предположим, я понял, почему ты злился — я вел себя глупо, не оценил заботы, но это было слишком невероятно».
Ворота и дверь им открыли без вопросов, слуги увели коней, а все та же улыбчивая девушка забрала ворох теплой одежды и отнесла сушиться к очагу — снова снег посыпался крупными хлопьями.
Ириго довел Риана до дверей кабинета герцога и удалился.
«Дитё малое, ей богу. Самому проще было бы сознаться, чем ждать реакции от потерянного хозяина».
Проводив его взглядом, граф постучал, и, получив разрешение, вошел.
Сидя в кресле спиной к двери — как непредусмотрительно, герцог — Триас читал что-то, с тихим шорохом переворачивая страницы большого манускрипта.
Почувствовав что-то не то, он обернулся и нахмурился.
— Граф. Что-то забыли?
Тот повел плечами, и, подойдя к столу, наполнил из бутылки бокал. Убедившись, что в обоих сосудах жидкости примерно поровну, он прошел к окну и протянул бокал герцогу. Триас приподнял бровь.
— За что пьем?
Моле принюхивался к горлышку, пытаясь оценить букет.
— Я бы предложил выпить за вас, но мы еще плохо знакомы. Потому предлагаю выпить за ваших заботливых слуг, особенно Ириго.
Уже собиравшийся сделать глоток, Триас опустил бокал.
— Что-то случилось?
Граф пытался решить, с чего бы начать, но начал с большого глотка прямо из горлышка — в свете бы не оценили, но он больше не носит титула как такового, терять уже нечего.
— Пока ничего, но вполне может.
Взгляд герцога стал еще более встревоженным. Нужно было ослабить это давление.
— Для начала я должен извиниться. Я обидел ваших слуг своим недоверием.
Ральдо кивнул, но продолжал смотреть в глаза, ожидая подвоха.
— Что касается Ириго — он переживает за вас.
Триас тяжело вздохнул и тоже сделал глоток вина.
— Он всегда переживает. Ему приказали заботиться обо мне, и он воспринял это слишком буквально.
Еще большой глоток, и, пока хватает смелости, Моле произнес, чувствуя себя так, будто себе же вгоняет кинжал под ребра.
— После тех двух лет ты ничего не замечаешь вокруг. Что там произошло?
Герцог Триас Ральдо смотрит на него застывшим взглядам, а по пальцам вновь стекают багровые струйки.
«Ты чудовищно силен, герцог. Это стекло отнюдь не тонкое, а в твоих судорожно сжатых пальцах вновь лопается как мыльный пузырь. Что же там произошло, что в глазах мелькает ужас от преследующего тебя прошлого?».
— Тебя это не касается.
— Разве?
Взгляд герцога очень выразителен: «Лучше бы тебе молчать, бывший граф. Лучше бы ты не разворачивал коня, поддавшись на уговоры болтливого слуги, доведенного до грани отчаяния, завороженный его неожиданным доверием».
Он залпом допил содержимое бутылки и поставил ее на подоконник, на котором сидел.
— Ты непоследователен, герцог Варкано. Ты пытаешься спасать людей, ты пытаешься спастись от одиночества, но, как только делаешь это — ты их не замечаешь. Ты причиняешь боль и себе, и им. Разве это твоя цель?
— Да что ты понимаешь…
Риан мотнул головой.
— Достаточно. Мне не нужно даже понимать. Твой Ириго в отчаянии — а ты этого не видишь.
Ральдо сжимает виски пальцами.
— Я ничего не понимаю. Чего ты хочешь?
Граф Моле пожал плечами.
— Пока что — понять, что произошло тогда с вами, герцог. Потому что ваш слуга сходит с ума от неизвестности, раз попросил меня вмешаться. Вы дороги ему. Он пытается это скрыть, но я вижу, что он вас любит.
Триас замедленно кивнул.
— Я стараюсь не обижать слуг. Им не на что жаловаться.
Моле усмехнулся.
— Ты слеп, герцог. Он любит тебя не как слуга хорошего хозяина, хотя и верен как пес. Я не об этом. Он любит тебя… как мужчину.
Глаза герцога Варкано расширились от гнева и удивления. Хорошо, что больше бокалов нет.
— Что ты несешь?
Риан больше не смеялся.
— Вижу, я не ошибся. Как и он. Он боится признаться из-за того, что ждет вот такой реакции. Он боится быть ненужным. Как и ты, кстати. Не скрывай это — ты плохой актёр. Вы оба прошли через одно и то же, но умудряетесь бояться друг друга. Он считает себя помехой тебе — ты должен обзавестись наследниками. Это тяготит его, и ничего хорошего это не принесет.
— Не через одно.
Триас не слышал последних сказанных ему слов, он твердил лишь одно, глядя невидяще в пол.
— Не через одно. Но если бы я сказал ему, что там произошло, я бы втянул его в то, чего ему не стоит знать, иначе он снова будет винить во всем себя. И этого он точно не переживёт.
Граф Моле сложил руки на груди.
— Ну же, герцог. Говорите. Что произошло там, что вы лишаете покоя своего друга, отговариваясь заботой о нём?
И герцог Триас Ральдо поднял наконец свой взгляд на того, чью жизнь он так неосторожно выкупил.
— Я проиграл, граф. Я сдался. Я продал свою честь за возможность отомстить.
Его лицо скрылось в ладонях. Голос звучит приглушенно.
— Я не должен был выжить, не говоря о том, чтобы вновь двигаться как раньше. Моя семья хорошо постаралась. Они переломали мне почти все кости и вышвырнули за ворота, не удосужившись добить — им было интересно, сколько еще я проживу, как далеко смогу уползти с единственной целой рукой. А я знал, что Ириго будет ждать меня. Я понимал, что умру, и смалодушничал. Я не думал, что обреку его на страдания, мне просто страшно было закончить свой путь в одиночестве. Мы всегда были вместе. Он нашел меня, и я был почти счастлив тогда. Потом он что-то дал мне — я понадеялся, что это яд, но проснулся от качки на корабле, и его не было рядом. Вообще никого не было. Представьте мое удивление, граф. Я засыпал и просыпался, и все еще был жив, но рядом не было никого. Момент, когда я оказался на суше — я пропустил. Когда я очнулся, меня окружали люди в балахонах. Заметив, что я пришел в себя, они заговорили, и я поначалу не поверил, потом разозлился, а потом и задумался.
Триас оперся о подлокотник, уже одной ладонью закрыв глаза, вздрагивая от мучительных воспоминаний.
— Они говорили, что смогут помочь мне отомстить, что вылечат меня, и честно сказали, что это будет черное колдовство, что нужны будут жертвы, и в том числе — от меня. Я был зол, и не долго раздумывал. Я согласился. Тогда еще я не знал о цене, которую они назовут. Я лежал на алтаре, по-прежнему просыпался и засыпал под их пение, а мое тело согревала жертвенная человеческая кровь и пламя костров. Я не берусь сказать, скольких они убили, мне было все равно, но это были не десятки, а сотни людей. Когда всё закончилось, они сказали, что боги были милостивы — за пять дней я исцелился полностью. Прошу помнить, что раны были смертельны. На шестой день мне позволили встать и дойти до реки, чтобы отмыться. Когда я вернулся, меня ждали, чтобы огласить цену моего исцеления.
Вновь руки герцога вцепились в волосы от отчаяния.
— Они потребовали полного добровольного подчинения. Отказаться я не мог. Стоя на коленях, я на собственной крови дал клятву, что исполню любое их желание как свое. Моя жизнь будет принадлежать им эти два года. За возможность отомстить я продал им свое тело и свою душу. У них были странные ритуалы. Где-то требовалось пролить немного крови — и тогда я добровольно отдавал свою. Когда их племя славило своих богов — я вынужден был обслуживать их всех, наравне с их женщинами, причем предлагать себя, и бревном отлежаться я не мог. Иногда ритуалы требовали еще более унизительных вещей — мной пользовались их тотемные животные.
Ральдо жадно хватал ртом воздух, а граф Моле смотрел на него во все глаза.
«Так вот что ты скрываешь от своего слуги, пытаясь защитить его. Что ж. Это правильно. Если он узнает, на что обрек хозяина – сразу же бросится на меч».
— И знаешь, что было там страшнее всего? Не это всё само по себе. Не то, что каждый день мог принести смерть, если у них под рукой не будет нужной жертвы. Хуже всего был страх, что я никогда не отвыкну добровольно подставлять свое тело под жертвенный нож и их руки. Страшнее всего было то, что я начал привыкать. С тех пор прошло четыре года, но я до сих пор чувствую ошейник, который они надевали на меня, чтобы хищные звери не могли перегрызть мне шею, если попытаются удержать, решив, что под ними настоящая самка. Теперь его нет, и потому мне кажется, что чего-то не хватает.