Перевожу дыхание и выпаливаю:
— Спасибо, что приехал. Мне приятно. Жаль только, что пришлось тебе из-за меня праздничный парад пропустить.
Действительно, жаль. У нас в городе в честь праздника каждый год устраиваются грандиозные события. Совсем не в сравнение тому, что в этом лагере. Сравнив свои перспективы времяпрепровождения в городе и здесь, я огорчилась еще больше. Вечером меня ждала унылая беседа со старой глухой бабкой, даром что ветераном войны. А вот Феликс наверняка пойдет на площадь смотреть праздничный салют…
— Красивое здесь место, — произносит вдруг Феликс, задумчиво глядя по сторонам. Видимо, в нем неожиданно проснулся романтик. Или же он просто хочет поскорее перевести разговор на другую тему. Так или иначе, но я и сама уже жалею, что вспылила. Подхожу к нему поближе и беру его ладонь в свою.
Киваю в ответ, соглашаясь, и мой взгляд тоже скользит по территории лагеря. Надо признать, здесь и правда очень красиво. По периметру лагеря располагается лес. За корпусом он сильно разросся, а за лагерными аллеями наоборот — пустовато. То место совсем недавно засадили молодыми березками. Недалеко от территории протекает река. Я видела ее, когда мы только ехали сюда. Вообще местечко здесь тихое, со всех сторон как бы изолированное от людей. Мне это не особо нравится. Я уже привыкла к городскому шуму, а выхлопные газы и дым заводов уже настолько въелись в кожу, что я и не представляю себе жизни без этого. Оттого мне и неуютно здесь, что нет привычной спешки и суеты.
Главный корпус расположен в самом центре аллеи, а от него в разные стороны расходятся тропинки и дорожки. Природу здесь очень берегут. Посмотреть хотя бы на большой дуб сбоку от главной дорожки: вокруг него натянута алая ленточка, а рядом стоит табличка, оповещающая о возрасте дерева.
Феликс, проследив за моим взглядом, тоже замечает дуб. Мы подходим к нему вплотную, и с этого расстояния я могу разглядеть, что его кора неровная, местами черная, будто опаленная огнем.
Разглядывая дуб, я чувствую на себе взгляд Феликса, отчего еще старательнее начинаю впиваться взглядом в несчастное дерево.
— Раньше ты была совсем другая, — тихо говорит Феликс, гипнотизируя меня своим взглядом.
Нехотя поворачиваюсь к нему и смотрю в его глаза. Что мне на это отвечать? Что-нибудь красивое вроде того, что «это не я изменилась, это жизнь изменилась?» Отчасти, так оно и есть. Раньше действительно все было по-другому.
— Извини, что не угодила, — сухо отвечаю я на его высказывание, передернув плечами. Только сейчас замечаю, что погода начинает портиться: небо потихоньку затягивают серые тучи, и тихо-тихо накрапывает дождь.
Замечая мой жест, Феликс снимает с себя кожаную куртку и накидывает мне на плечи. Ну вот опять, строит из себя героя-защитника, совсем как тогда, четыре года назад. Феликс всегда старался меня защитить, все равно от чего — от людей или от непогоды. От этой мысли на душе становится так скверно, что хоть в петлю лезь. А вдруг Феликс думает, что я — самовлюбленная девчонка, которая любит только себя и ничего не делает для других?.. И за что ему такое наказание — вечно потакать моим капризам и терпеть мои выходки?
— Давай поговорим, — глубоко вздохнув, произносит Феликс.
Я снова дергаю плечами. Наверно, это уже нервное.
— Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал? Как я могу помочь?
Внимательно вглядываюсь в его глаза. Снова шутит? Нет, смотрит серьезно.
— Забери меня отсюда, — тихо шепчу я, понимая, что вот-вот расплачусь. Разрыдаюсь прямо здесь, посреди аллеи. От обиды и несправедливости.
— Не могу, — Феликс качает головой, проводя рукой по моим волосам.
Резко трясу головой, скидывая его руку. Больше всего на свете не люблю, когда трогают мои волосы.
Феликс поджимает губы и смотрит на меня уже с холодком. Кажется, я начинаю ему надоедать.
— Прости, — мямлю я, пытаясь сгладить неловкость.
Минуту мы оба молчим, стоя у дерева и не глядя друг на друга. Наконец, я решаюсь и перевожу разговор на волнующую меня тему:
— Ты уже подавал документы?..
Феликс, сразу понимая, о чем я, отрицательно качает головой.
— Как экзамены сдам, так и подам.
Тяжело вздыхаю, изо всех сил сдерживая слезы. Этот вопрос я задаю ему при каждой нашей встрече, прекрасно понимая, что своего решения он все равно не поменяет. Раз уж Феликс решил поступать в элитный университет в Лондоне, то так и сделает. Скоро мы будем далеко друг от друга, и я ничего не могу изменить.
Как видно, разговор сегодня не клеится. Что поделать — такой уж у меня несносный характер. Я волей-неволей отталкиваю от себя людей. Но Феликса я потерять не хочу, слишком он мне дорог.
— Прости меня, — шепчу я, опустив глаза. Асфальт под ногами начинает расплываться. Трясу головой, смахивая слезы, и на реснице повисает соленая капля.
— Эй, — Феликс замечает мое подавленное настроение и легонько трогает за плечо. — Все нормально?
Как же объяснить ему, что ничего не нормально? Что больше всего на свете я хочу сейчас покинуть это ужасное место. Уехать далеко-далеко, чтобы никто меня никогда не нашел. Надоело. Просто все надоело. Одноклассники, коих мне приходится созерцать каждый божий день, вечно занятые родители — бизнес для них, разумеется, важнее родной дочери, да и в принципе надоели все вокруг. Почему меня нельзя просто оставить в покое? От меня постоянно что-то требуют, я всегда кому-то что-то должна.
— Нет. Не нормально, — цежу я сквозь зубы.
— В чем причина?
Не знаю, что ответить. Никогда об этом не думала.
— Почему все вокруг лезут в мою жизнь? — невольно вырывается у меня. Хочу замолчать, зажать руками рот и убежать, но слова уже льются бесконечным потоком наружу. — Почему совершенно чужие люди знают, что для меня лучше, а что нет? Почему я должна делать только то, что мне велят?..
Феликс устало вздыхает. Я вижу, что он изо всех сил борется с желанием закатить глаза, а то и вовсе послать меня ко всем чертям.
— Почему все от меня чего-то ждут? И, если я не выполняю всех их требований, меня сразу заносят в черный список? Неужели они не понимают, что решать вольны только за себя, но никак не за меня?!
— Ты сейчас просто рассержена, — прерывает Феликс мой яростный монолог. — Успокоишься и поймешь, что в действительности все не так, как ты сейчас говоришь.
— Не надо! — вырывается у меня, и тут я замечаю, что уже давно перешла на крик. — Ты такой же, как и все…
— А может быть, причина в тебе?
— Ах, конечно… Не подхожу под стандарты? Ну прости, что не угодила.
— Успокойся сначала… — Феликс пытается схватить меня за руку, но я вырываюсь и, отскакивая от него, с новой силой начинаю кричать, срывая на нем всю мою долго копившуюся злость:
— Мне надоело, что все вечно вмешиваются в мою жизнь! За меня постоянно решают, что я буду делать. Меня спросили, когда переводили из моей старой школы, где у меня, кстати, были настоящие друзья, в новую? Нет. Меня спросили, когда отправляли сюда? Нет. Ты меня спросил, как я буду жить здесь одна, когда ты уедешь в свой Лондон? Нет, нет и нет! Это моя жизнь, и я буду распоряжаться ей так, как захочу. Мне. На всех. Плевать! — добавляю я, делая ударение на каждом слове.
Замолкаю, чтобы перевести дыхание, и тут замечаю выражение лица Феликса. Он стоит передо мной, растерянный и удивленный. Рот приоткрыт, серые глаза внимательно разглядывают мое лицо, черные длинные волосы растрепаны от ветра, челка снова упала на лоб. Сейчас он очень похож на воробья.
— Видно, я зря приехал, — холодно роняет он и разворачивается, намереваясь уйти.
Первой моей мыслью было — кинуться вдогонку, вернуть, попросить прощения. Ведь я действительно виновата. Феликс приехал сюда ради меня, потратив на меня свое свободное время и силы. Сделал доброе дело, навестил, а что получил взамен?.. Я накричала на него, обвинила во всех своих неприятностях, да в придачу предстала перед ним истеричкой. Но вместо того, чтобы попытаться восстановить отношения, я, сузив глаза, крикнула ему вдогонку:
— Ну и катись! Видеть тебя больше не хочу, понял? Катись отсюда, катись в свой Лондон!..
После чего разворачиваюсь и бегом направляюсь в сторону корпуса.
========== Глава 2 ==========
По крыше громко барабанит дождь. Я сижу и смотрю на пустынную дорогу. Я даже ни разу не наткнулась взглядом на старого лохматого кота, который живет на территории лагеря. Закрываю глаза и с силой втягиваю в себя воздух. Куртка Феликса имеет еле заметный запах бензина и чего-то еще, похожего на сирень. Возможно, это одеколон.
Застегиваю «молнию» до самого носа и подтягиваю колени ближе к себе, обхватывая их руками. Ветер начинает пробирать, а колючие дождинки так и норовят залезть за шиворот.
Ну вот. Доигралась. Он больше не придет. Это надо же так постараться обидеть человека… Да еще кого — Феликса! Феликса, который, в отличие от многих, не сделал мне ничего плохого.
Вспоминаю его фразу, и внутри меня словно кошки просыпаются и начинают рвать душу в клочья. А, может, дело действительно во мне? Скорее всего, это так.
Внезапно понимаю, что хочу есть. Сколько же сейчас времени? Меня наверняка уже все обыскались.
Встаю и спускаюсь с крыши. Прикрыв за собой дверь, осторожно наклоняюсь и всматриваюсь в лестничный проем. Никого.
Прислушиваюсь и только сейчас замечаю, что в корпусе непривычно тихо — никто не бегает и не суетится. Почему-то становится обидно. Я-то возомнила себе, что меня ищут, возможно, даже волнуются. А в действительности я снова никому не нужна.
Тихо спускаюсь по лестнице и привычным коридором иду к себе в комнату. Кажется, это крыло здания совсем заброшено: картины на стенах покрыты толстым слоем пыли. Странно, что я раньше их не замечала. Подхожу к ближайшей картине и протираю ладонью грязное стекло. Это черно-белая фотография, немного помятая и сильно выцветшая, словно ее долго носили в кармане до того, как вставить в рамку. С нее на меня смотрит еще молодой мужчина в военной форме и в пилотке; нос немного вздернут, как-то по-мальчишески, что придает его чертам какое-то детское очарование. Уголки его губ слегка подняты, словно он улыбается, а глаза смотрят серьезно, тревожно. Я гляжу на них, и появляется такое чувство, будто передо мной живой человек. От этого становится не по себе.
Вынимаю изо рта жевательную резинку и приклеиваю ее на стекло. Быстро, словно воровка, оглядываюсь по сторонам и торопливо отхожу от портрета. Во мне возникает непреодолимое желание поскорее покинуть этот коридор, убежать отсюда и никогда не возвращаться. Сдерживая себя, чтобы не пуститься со всех ног, как ненормальная, я иду быстрым шагом к выходу, спиной ощущая на себе взгляд того военного с фотографии.
Миновав коридор, поворачиваю за угол и стремглав бегу вниз по лестнице.
— Вика! — неожиданно раздается у меня за спиной, и я вздрагиваю от неожиданности, словно захваченная врасплох преступница.
— Ты где была? — оборачиваюсь и вижу перед собой Свету. Вожатая стоит, нахмурившись и уперев руки в бока, и смотрит на меня сверху вниз.
— Где надо, — довольно грубо отвечаю я. Все волнение сразу куда-то испарилось, словно его спугнула Света. И мне отчего-то даже стало смешно. Испугалась какой-то старой фотографии…
— Дома с отцом будешь так разговаривать, — хмуро говорит вожатая, нервно одергивая свою блузку.
С интересом гляжу на нее. Что же такого особенного могло произойти, что она так разозлилась? Ведь Света — сущий ангел, рассердить которого мне не удавалось ни разу с того момента, как я здесь оказалась. Все мои выходки не имели действия на эту добродушную девушку. Зато теперь, когда я, по сути, ничего не делала, она стоит передо мной, готовая метать огни и молнии.
— Все уже в столовой, — смягчаясь, говорит Света и, кидая на меня придирчивый взгляд, уходит.
Всю дорогу до столовой я пытаюсь понять, обед сейчас или ужин. Как оказалось, ужин. Захожу в столовую — просторное светлое помещение, уставленное четырехместными столами — и сразу направляюсь к своему месту. При виде меня все разговоры смолкают, всего лишь на секундочку, но этого достаточно, чтобы еще больше испортить мне настроение.
Садясь за стол, ловлю на себе удивленные взгляды соседок. Это и не удивительно. Мокрая, лохматая и вообще черт знает на кого похожая, да к тому же еще жутко злая. Такое соседство не каждый выдержит.
— Фу, какая гадость, — бормочу я, ковыряя вилкой омлет, который расплылся по тарелке, словно желе. — Как такое вообще можно есть?
Отставляю тарелку в сторону и беру в руки хлеб. Посыпаю его солью и жую, стараясь не встречаться взглядом с сидящей напротив соседкой по комнате.
— А я-то полагала, что только мы не входим в твой избранный круг общения, — совершенно не к месту говорит рыжая и очень кудрявая девчонка, что сидит рядом со мной. Совсем не помню, как ее зовут.
— А я всегда знала, что у тебя с головой плохо, — отбиваю я удар, продолжая, как ни в чем не бывало, жевать свой хлеб.
Рыжая надувает щеки, словно лягушка, и в возмущении отворачивается от меня. Краем глаза замечаю, как неодобрительно на меня смотрит какая-то девчонка.
— Что? — спрашиваю я, удивленно приподнимая одну бровь, словно я весьма удивлена. — Что я опять не то сделала?
— Ровным счетом ничего, — спокойно возражает миролюбивая соседка.
— Ну и славненько, — пожимаю я плечами. — Значит, все недовольные могут успокоиться.
— Убери свои колючки! — вскидывается рыжая, стремительно поворачиваясь ко мне.
— В чем дело? — четко произнося каждое слово, спрашиваю я, в упор глядя на девчонку.
— Совершенно ни в чем, кроме того, что ты — самая что ни на есть стерва! — выпаливает та, причем глаза ее, кажется, вот-вот вывалятся наружу.
Задохнувшись от возмущения, я роняю хлеб на пол. То открывая, то закрывая рот, я не могу найти слов для внятного ответа. От всей души хочется послать ее куда подальше, и я прикладываю массу усилий, чтобы не исполнить желаемое.
Лидка, да, именно так ее и зовут, смотрит на меня с триумфом. Неожиданно я успокаиваюсь и ровным тоном произношу, не глядя ни на кого:
— Кажется, кто-то к кому-то ревнует…
Сказала я это наобум. Просто от нечего делать, вдруг попаду? И попала. Прямо в цель.
— Что? — шипит Лидка, подпрыгивая на стуле. — Ах ты…
Смотрю на нее, еле-еле сдерживая злорадную улыбку. Неужели она и правду ревнует меня к какому-то мальчишке из нашего отряда?
— По-моему, у меня теперь больше шансов, чем у тебя, — наконец находится, что ответить, Лидка. — После сегодняшнего он вряд ли захочет с тобой общаться.
Какое-то время я просто смотрю на нее, не понимая, о ком она говорит. Наконец, осознав, кто является предметом ее воздыхания, весело фыркаю. Неужели она влюблена в Феликса? В таком случае, мне ее жаль, ибо он — не ее поля ягода.
Но тут же мою голову посещает новая мысль. «После сегодняшнего он вряд ли захочет с тобой общаться»… Откуда она может об этом знать? Неужели следила? Скорее всего.
Размышляю о том, когда именно проснулась ее симпатия к Феликсу. Наверно, в день заезда, когда он приехал вместе с моим отцом проводить меня и помочь донести чемодан.
— На самом деле, мне его очень жаль. Терпеть такую мымру около себя… Бедняжка. Должно быть, он очень добрый, раз жалеет таких, как ты. Вот я бы на его месте не стала тебя жалеть.
Ну все. Это уже слишком. Встаю со стула и гляжу на нее сверху вниз. Скажи только слово — и я за себя не отвечаю.
Лидка тоже встает, и я оказываюсь в невыгодном для себя положении. Рыжая выше меня на целую голову, и намного плотнее, чем я. Теперь уже она смотрит на меня сверху, а мне приходится поднимать голову, чтобы видеть ее лицо.
— Эх ты, полторашка! — тянет Лидка, обнажая свои мелкие и острые, как у крысы, зубы.
Зря она это сказала. Моя соседка понимает, что сейчас произойдет, но слишком поздно. Прежде чем она успевает вмешаться, я выгибаю спину, словно разозленная кошка, и прыгаю на Лидку, вцепляясь своими пальцами в ее кудри. Лидка визжит и пытается скинуть меня, но все ее попытки тщетны. Я мертвой хваткой держу свою жертву, и выпускать не собираюсь.