— Отставить драку! — кричит Сан Саныч — старенький лысенький сторож, случайно оказавшийся рядом с полем боя. — Ить, я вас…
Чувствую, как чьи-то руки, ухватив меня за талию, пытаются оттащить меня от Лидки. Я рычу и сопротивляюсь, но меня все-таки отрывают от нее и ставят на землю, по-прежнему не выпуская из рук.
— Пусти меня немедленно! — кричу я на оттеснившего меня от Лидки парня.
Во мне клокочет ненависть. К Лидке, к Сан Санычу, к тому верзиле, что держит меня сейчас за плечи. Пытаясь отдышаться, глотаю ртом воздух, одновременно делая тщетные попытки сдуть прилипшую ко лбу челку. Ищу глазами обидчицу. Вот она, сидит рядом на стуле и рыдает. Рыжие волосы растрепаны, как у домового, губы дрожат, плечи дрожат — вообще вся она дрожит, а на щеке царапина. Неожиданно для самой себя успокаиваюсь и самодовольно улыбаюсь. Заслужила.
— Что тут произошло? — в столовую влетает встревоженная Света. На ее лице — ужас и непонимание. Но, как только она видит меня, злую и помятую, все ее чувства сменяются на одно — ярость. Вот теперь она действительно разгневана.
Я одергиваю кофточку, пытаясь привести себя в нормальный вид.
— Ничего особенного, — не глядя на Свету, роняю я как бы между прочим. — Одна рыжая обезьяна взбесилась…
— Ну все. Это уже ни в какие рамки не влезает, — цедит она сквозь зубы.
Вожатая подходит ко мне, запускает свои пальцы мне в воротник и, словно котенка, за шкирку тащит к выходу.
Последнее, что я вижу, прежде чем меня выталкивают в коридор — красную и злую Лидку, выкрикивавшую обвинения в мой адрес.
— Ты немедленно напишешь объяснительную, — шипит мне на ухо Света. — И, если это еще хоть один раз повторится, можешь собирать чемоданы.
— С радостью! — выпаливаю я, пытаясь вывернуться из стальной хватки вожатой.
— Отлично, — Света пытается говорить ровным тоном, но, надо признать, у нее это плохо выходит. — Тогда я сейчас же позвоню отцу.
До самого ее кабинета мы идем молча. Похоже, я побила все рекорды. И, в итоге, добилась того, что меня все-таки заберут отсюда.
Радуюсь, но мой триумф омрачает сознание того, что мне все-таки влетит, и влетит нехило. С моим отцом шутки плохи.
Света распахивает дверь своего кабинета и вталкивает меня внутрь. Заходит следом и старательно запирает дверь на ключ, словно боится, что я удеру. Кивает мне на стул. Сажусь. Вожатая подходит к своему письменному столу, достает из верхнего ящика бумагу и ручку и торжественно вручает мне.
— Пиши, — велит она, становясь рядом со мной и складывая руки на груди.
Ее тонкие губы плотно сжаты, глаза горят злобой. В какой-то момент мне кажется, что она вот-вот меня ударит.
Сразу вспоминается школьный директорский кабинет, в котором мне порой приходилось коротать вечера, выслушивая нравоучения умудренного жизнью старца. Все наши с ним встречи сводились к одному: я — трудный ребенок, на воспитание которого в детстве тратили чрезвычайно мало времени. Соглашусь не со всем. Мои родители, даром что сверхзанятые люди, меня любили. Признаю, что воспитанием моим занималась вредная наемная нянька, которая ненавидела меня всеми чакрами души. И которую я ненавидела не меньше. Ну, а что характер трудный, то с этим уже ничего не поделаешь.
Скашиваю глаза в сторону и замечаю, что вожатая судорожно листает непослушными от раздражения пальцами телефонную книгу. Видно, пытается там откопать номер моего отца. Пусть поищет.
Опускаю глаза и тупо смотрю на чистый лист бумаги, услужливо поданный мне Светой. Понятия не имею, что можно написать в свое оправдание. Кинулась драться из-за нанесенного мне оскорбления? Но ведь это не причина для драки. Тогда почему я вдруг накинулась на Лидку?
Однако надо что-то написать. Открываю зубами колпачок ручки и вывожу в начале листа: «Объяснительная». Хочется еще подписать «Дело №…» и срок заключения. Тихо фыркаю, вообразив себе выражение лица Лидки, если бы на меня, ее обидчицу, завели уголовное дело. Отчего-то мне кажется, что все вокруг считают, что мне самое место в колонии для несовершеннолетних.
Краем глаза замечаю, что Света уже отыскала номер и теперь быстро и нервно бьет своими длинными пальцами по кнопкам служебного телефона. Я очень удивлюсь, если отец ей ответит сразу. Обычно на звонки он отвечает раза с третьего.
— Написала? — спрашивает вожатая, кивая головой на лист бумаги.
Отрицательно качаю головой и наклоняюсь над столом. Интересно, мне сильно влетит от отца? Ну да ладно. Семь бед — один ответ.
Опускаю ручку на бумагу и вывожу на ней следующие строки:
«Я, Виктория Ковалевская, напала на Лиду Рыжую из-за ее несправедливого обращения с людьми и отчасти из-за плохой энергетики этого места, в коем я сейчас вынуждена отбывать срок наказания. Уверяю, что Лидка получила по заслугам. Но вообще-то животных я не обижаю.»
Зарываю ручку колпачком и кладу к себе в карман. Она красивая, с золотистым набалдашником и выгравированной на английском надписью на колпачке. У Светы их много. Возьму одну — даже не заметит.
Пробежав глазами по строкам, нахожу текст хорошим. Кладу лист на середину стола и поворачиваюсь к вожатой. Она стоит, прижав трубку к уху, и нервно теребит телефонный провод. Даже отсюда я слышу, как из трубки раздаются ровные медленные гудки.
Мне становится скучно. Оглядываю кабинет в поиске чего-то интересного. Кабинет очень необычный. Он больше смахивает на гримерную в цирке, чем на вожатскую. Угла в этой комнате всего два — по бокам от двери, в которую мы вошли, последние два закругленные. Совершенно отсутствуют окна, весь свет излучает большая люстра под потолком с яркими красочными плафонами. Вдоль стен расставлены стеллажи, на которых навалено бог знает что: свернутые в трубку плакаты, коробки, краски, елочные шары и книги. В центре комнаты стоит большой дубовый стол, по-видимому, залакированный. Полы покрыты коврами. Опускаю взгляд и вижу выглядывающие из-под стола тапочки в виде морды плюшевого медведя. Не могу скрыть улыбку, представляя себе Свету в этих милых тапочках. Уж как-то не вяжется в моей голове этот образ.
— Это что?
Поднимаю голову и вижу перед собой Свету, которая сидит за столом и двумя пальчиками, словно что-то противное, держит мою объяснительную. В глазах ее читается удивление и что-то еще, смешанное с любопытством.
— Объяснительная, — отвечаю я, в упор глядя на вожатую.
— Хорошо, пусть так, — вздыхает она, откладывая несчастную записку на угол стола.
Около минуты мы сидим, не проронив ни слова. Все это время Света, не отрываясь, смотрит прямо мне в затылок, отчего мне становится не по себе. Я специально отвернулась от нее, не желая лицезреть лицо этой, до недавнего, милой женщины.
— Ну? — наконец произносит Света, и я понимаю, что в ней накипело. — Так и будем молчать?
Молчу, усиленно делая вид, что меня тут нет, и сосредоточенно разглядываю узор на ковре.
— Ты, надеюсь, понимаешь, что твое поведение чересчур эксцентричное?
Удивленно поворачиваюсь к ней и поднимаю одну бровь. Эксцентричное? Серьезно? Так мягко о моем поведении еще никто не выражался.
— Довольно в гляделки со мной играть! — восклицает вожатая, хлопая ладонью по столу.
Света встает и, складывая руки на груди, прохаживается по своему полукруглому кабинету.
— Без тебя мне проблем мало как будто… — начинает она, и я понимаю, что залипла тут надолго. — С утра пропадаешь где-то, пропустила праздничный митинг, а когда объявилась, устроила драку в столовой! Где это видано, что ребенок приносит проблемы ровно как своим присутствием, так и отсутствием!
Пытаюсь вникнуть в смысл ее слов и понять, про какой митинг она говорит. А, наверно, про то возложение несчастной гвоздики к обелиску, расположенному на территории лагеря…
— Я звоню отцу, — докладывает Света и срывает телефонную трубку, делая пятую попытку дозвониться до моего предка.
Все это мне порядком начинает надоедать.
— Светлана Юрьевна, — доносится голос из-за запертой двери. — Светлана Юрьевна!..
Вожатая берет ключ и подходит к двери. Наблюдаю за тем, как она не может попасть в замочную скважину.
— Что случилось? — спрашивает она стоящего на пороге низкорослого мужчину. Не без злорадства отмечаю, что Света как-то вся напряглась, словно ожидая услышать про еще одного нарушителя дисциплины.
— Лилия Михайловна ждет вас, — докладывает мужчина, с интересом поглядывая в мою сторону.
Вожатая охает и, оглядываясь на меня, говорит:
— Я дозвонюсь твоему отцу, не переживай. А пока иди в зал.
Не теряя времени даром, проскальзываю за дверь. Конечно же, я не собираюсь идти в актовый зал, чтобы слушать рассказы о войне. В моем сознании тут же возникла картинка: на сцене в большом плюшевом кресле сидит старая девяностолетняя бабка, наполовину глухая и совсем слепая; вот она поднимает указательный палец и скрипучим голосом говорит: «А в мои годы…» Нет уж, увольте. Это я слушать не собираюсь.
Проскальзываю в главный коридор и быстрым шагом стараюсь поскорее убраться к себе в комнату. Миновав холл, иду к лестнице. Совершенно неожиданно справа от меня открывается дверь актового зала, и из нее выглядывает пожилая женщина.
— Светлана Юрьевна, наверно, занята? — спрашивает она, по-видимому, у меня, так как в коридоре, кроме нас, никого нет.
Останавливаюсь на полпути и оборачиваюсь. Передо мной стоит высокая пожилая женщина. Бабулей ее просто язык не повернется назвать. Седые волосы на затылке собраны в тугой пучок, на носу очки, из-за которых на меня смотрят глаза чистого небесного оттенка. Я раньше ни у кого не видела таких глаз. Пальцы женщины сжимают какую-то тетрадь, старую и потрепанную. Увидев мое лицо, она как-то странно отшатнулась от меня, и ее брови в удивлении взлетели вверх.
— Ты же Катя? — тихо сказала женщина, не спуская с меня глаз. Она смотрит на меня с прищуром; ее взгляд перебегает от одного моего глаза к другому.
— Не, бабуся, ты меня с кем-то путаешь. Я не Катя, — на ходу отвечаю я, скользя беглым взглядом по холлу. — Я Вика.
— Лилия Михайловна! — восклицает за моей спиной Света. — Простите мне мою задержку, обстоятельства заставили опоздать…
При последних словах вожатая смерила меня уничтожающим взглядом, желая, по-видимому, чтобы это «обстоятельство» поскорее скрылось с ее глаз.
— Ничего страшного, — улыбнувшись, мягко ответила женщина.
Значит, это и есть та женщина-ветеран, которую все так ждали с самого утра. Я представляла ее совсем иначе.
Света, широко улыбаясь всеми зубами, прошла в актовый зал, на ходу поправляя свою прическу. Лилия Михайловна, кинув на меня быстрый взгляд, пробормотала что-то вроде «обозналась» и зашла в зал вслед за Светой.
Эта случайная встреча оставила во мне неприятный осадок. Внутри проснулось чувство, будто бы я забыла нечто очень важное. Списав все на нервы, изрядно помотанные мне за день, я продолжила свой путь, но странное чувство и не думало меня покидать. Весь путь в свою комнату я размышляла о том, почему эта женщина кажется мне такой знакомой. У меня сложилось впечатление, что она действительно меня знает, только забыла имя. Конечно, в школе я весьма популярна по нескольким причинам. Первая из них заключается в том, что мой отец, Александр Ковалевский, известный бизнесмен, держащий в своих руках довольно крупную компанию. Вторая причина в том, что он же является одним из спонсоров этого учебного заведения. Ну, а третья причина связана непосредственно со мной. За моими плечами рекордное количество объяснительных за пять лет обучения. Подумать, так я вообще почти легенда. Однако это не объясняет того факта, что совершенно чужая женщина откуда-то меня знает. Возможно, она правда всего лишь обозналась.
Оказавшись в комнате, я сразу же взяла в руки телефон в надежде увидеть в нем хотя бы один пропущенный вызов от Феликса. Ну не может же он так долго на меня сердиться?!
Пропущенных нет.
Сажусь на кровать, подперев руками голову. Наверно, Феликс прав. Я во всем виновата. Надо позвонить ему и извиниться.
С этим непоколебимым решением я начинаю набирать его номер, но тут же спохватываюсь, что на моих плечах отсутствует его куртка. Эта мысль остро уколола меня куда-то под ребро. Вскакиваю, сжимая в руке телефон, и пытаюсь вспомнить, куда могла деть эту драгоценную вещь. Прихожу к выводу, что оставила ее на крыше. Вздыхаю и направляюсь к выходу из комнаты.
Вступая в старый коридор, вспоминаю того военного с фотографии, а также свой недавний страх, который, кстати, снова дает о себе знать. Ума не приложу, отчего мне так страшно здесь находиться. Сколько раз ходила тут — все было нормально. Но, лишь стоило мне только увидеть ту старую фотографию, как в душе поселилось чувство, словно я совершила какую-то страшную ошибку. Хотя… Я почти всю свою сознательную жизнь живу неправильно.
Вздрагиваю от того, что за моей спиной раздаются быстрые шаги, и чей-то голос выкрикивает мое имя:
— Вика!
Замираю и в этом неловком положении, стоя на одной ноге и не решаясь опустить вторую на пол, нахожусь около минуты. Голос тем временем приближается.
— Вика! Вика!
Горло сжимает спазмом; по шее катится холодный пот. Парализованная страхом, словно в кошмарном фильме, не могу двинуться с места. Наконец, я узнаю голос. Это Лера.
Вздыхаю с облегчением. Становится смешно. Кого я еще ожидала увидеть? Вампиров или оборотней? Надо было догадаться, что только вездесущая Лера способна шастать по темным коридорам в поисках нарушителей дисциплины. Теперь мне больше всего на свете не хочется, чтобы она меня нашла.
Быстро оглядываюсь по сторонам. Прятаться негде, назад пути тоже нет — вот-вот оттуда выскочит Лера. Значит, лезем на крышу.
Стараясь не слишком громко топать, бегу в конец коридора и дергаю за ручку маленькую дверь, скрывающую за собой лестницу на крышу. Видно, что-то заело. Дергаю еще раз и еще. Дверь не поддается. Только сейчас замечаю замок.
Вспышкой в голове осознание: заперто! Наверняка это работа рук Светы, она-то видела, с какой стороны я иду на ужин. Со злости пинаю дверь ногой и, словно затравленный зверек, ищу глазами место, подходящее для того, чтобы спрятаться.
— Вика, ну где же ты? — раздается совсем рядом раздраженный Лерин голос. Отскакивая от стен, он эхом проносится по коридору, долетая до меня и отдаваясь где-то внутри.
И тут я замечаю дверь. Прямо напротив меня. Подбегаю к ней и дергаю за ручку. Открыто! Не раздумывая, шагаю внутрь маленького помещения и закрываю за собой дверь. Какое-то время снаружи раздаются шаги и недовольное ворчание Леры. Сижу и тихо радуюсь, представляя себе, как она сейчас ломает голову, гадая, куда же я подевалась. Наконец, Лера уходит, но я все еще не решаюсь выйти из своего убежища. Чутко прислушиваюсь к тишине. И вот когда я уже собираюсь открыть дверь, совсем рядом снова раздаются шаги. Отдергиваю руку от дверной ручки и вовремя — кто-то распахивает дверь.
Прямо на меня из темноты смотрят два широко раскрытых от удивления голубых глаза.
========== Глава 3 ==========
Передо мной стоит кто-то, отдаленно напоминающий Лешего, хотя я понимаю, что это всего лишь мальчишка. Долговязый и очень худой, лохматый, с плотно сжатыми губами, он стоит и смотрит на меня своими большими, цвета ясного неба, глазами. На его лице пляшут блики от свечи, сжимаемой им в руке, отчего его черты лица постоянно меняются. Единственное, что я четко вижу — два голубых сверкающих огонька-глаза.
— Ты сейчас дырку во мне просверлишь, — замечаю я, легонько отстраняя его рукой и выходя наружу. — И, кстати, огнем пользоваться на территории лагеря запрещено…
Поднимаю голову и замираю от изумления. Я нахожусь в тесном помещении с низким потолком. По бокам от меня — полки с наваленными на них тряпками и мешками, на полу валяются полена, какие-то бочки и веревки. Где коридор?
Оглядываюсь на парнишку и смотрю ему в лицо, требуя объяснений. Может ли быть это розыгрышем?
Возвращаюсь в свою кладовку и внимательно рассматриваю стену. Без сомнения, дверь здесь только одна, и выходить она должна в коридор лагеря.