Он молча кивнул, даже не подняв головы. Не слишком вежливо так отвечать на извинения, но я не могла его осудить.
– Я просто волновалась за вас очень.
На этот раз никакой реакции.
– И я… правда не хотела бы смотреть на это. Мне…
– Тебя никто и не заставит, – отрезал Радим.
Альгидрас тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица. Еще в первый раз увидев его, я обратила внимание, что волосы юноши гораздо короче, чем у других воинов. У большинства они достигали плеч, Альгидрас же выделялся стрижкой, если этим словом можно назвать то, что остается на голове после применения ножа. Или чем они тут стригутся? Но ему, видимо, и такая длина мешала.
– Головой не дергай, – хмуро произнес Радим. – Рана вскроется.
Только тут я заметила на шее Альгидраса плотную повязку. А ведь, едва взглянув на него, поняла, что что-то не так. Не могла Радимова рубаха прикрывать ему горло. Она же велика и должна сползать с плеч. Так выходит он… ранен? А я с ним тут спорю, на него кричу!
– Ты ранен? – вырвалось у меня, прежде чем я успела задуматься.
Альгидрас снова, как в первую нашу встречу, совсем по-детски сморщил нос, явно не зная, как ответить. От сложного выбора его избавило появление Добронеги. Добронега выглядела бледной и осунувшейся. Поверх простого платья на ней был повязан измятый фартук, и я даже думать не хотела, что пятна на нем могут быть пятнами крови. Мне вдруг пришло в голову, что кроме погибших в этом бою наверняка были и раненые, а значит, эти несколько часов у Добронеги выдались не самыми простыми. Злата тут же бросилась навстречу, помогла развязать фартук, откинула его в сторону и что-то тихо зашептала. Мать Радимира устало улыбнулась и бросила взгляд на сына, потом на Альгидраса. После этого повернулась ко мне.
– Проснулась?
Я молча кивнула.
– Рука как?
В самом деле, не могла же я надеяться, что Добронега об этом не узнает. Наверняка повязку накладывала именно она. Да и отвары в меня вливала тоже. Ведь корабль Радимира вернулся не сразу.
– Что с рукой? – тут же раздался вопрос Радима.
– Ничего, – я попыталась улыбнуться. – Просто поранилась.
– Когда? – прищурился Радим.
– Немножко стрелой… у ворот… – пробормотала я, стараясь так же, как Радим, дернуть плечом: мол, пустяки все это, не стоит разговоров.
Сзади послышался стук – резец Альгидраса упал на пол. Все присутствующие обернулись в его сторону. Альгидрас осторожно поднялся, держась за стену, и шагнул ко мне, схватив за руку. Его рука оказалась еще горячей Радимовой.
– Что? – в голосе Радима отчетливо слышалась паника. – Олег? Что?
– Какая? – требовательно спросил Альгидрас, для убедительности встряхнув мою руку. Больную, между прочим.
– Левая, – растерянно ответила я и почему-то не смогла отвести взгляда от серых глаз, смотревших напряженно. Я еще не успела договорить, как Альгидрас дернул вверх рукав платья и начал торопливо развязывать повязку, кажется, не очень заботясь о том, что мне больно.
– Олег? Что такое? – прошептала Злата.
Он не ответил, продолжая разматывать ткань, и в тех местах, где его пальцы касались моей кожи, казалось, вот-вот останутся ожоги. У него жар от ранения? Или руки всегда такие? Добронега молча подошла ближе и пристально наблюдала за действиями Альгидраса. Она ничего не спрашивала, словно и так все поняла.
Альгидрас резко сдернул присохшую повязку, и я взрогнула от обжигающей боли. Рана выглядела пугающе: длинный порез, покрытый запекшейся кровью. Я глубоко вздохнула и отвела взгляд, чтобы не повторить свой давешний подвиг с обмороком. Моему взору тут же предстала тугая повязка на шее Альгидраса, и я вновь задалась вопросом: что же с ним-то случилось? Насколько все опасно? Хотелось спросить, но я понимала, что не сделаю этого. И тут случилось странное. Альгидрас, до этого просто рассматривавший мою рану, вдруг резко склонился. Мне в голову пришла нереальная мысль, что он сейчас поцелует мне руку. Мысль была настолько бредовой, что я нервно усмехнулась. Моего веселья никто не разделил, а руки тут же коснулось теплое дыхание. И я вдруг поняла, что Альгидрас… нюхает мою рану. Бред какой-то.
– Ты думаешь тоже? Но времени-то прошло, – послышался нервный голос Радима.
Несколько бесконечных минут стояла тишина.
– Чисто, – наконец произнес Альгидрас, обжигая дыханием мою кожу. – А время порой неважно, – пробормотал он, отступая на шаг.
Я смотрела на него и пыталась осмыслить облегчение, прорвавшееся в коротком слове «чисто». Он все еще сжимал в руке мою ладонь, и я поймала себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к его лбу, чтобы проверить, действительно ли у него жар. Мгновение прошло. Альгидрас выпустил мою ладонь и попытался наложить повязку заново. Действовал он неловко. Гораздо неуверенней, чем когда развязывал. Когда из-под его рукава показался край повязки, мое сердце екнуло. Подумала, что еще одна рана, но быстро вспомнила, что это после Серого.
– Дай я, – отстранила его Добронега и ловко перевязала мою руку.
Альгидрас отступил в сторону, опираясь ладонью о стол. Радим не сводил с него напряженного взгляда. Злата тоже. Я же просто ничего не понимала.
– Думал, яд? – словно между делом спросила Добронега.
Альгидрас кивнул.
– Яд? На стреле? – уточнила я.
Ответного кивка не удостоилась. Видимо, не заслужила. Но обидеться я не успела, очередная мысль вытеснила из головы все глупости:
– А почему ты подумал про яд? Он был на других стрелах?
Радим дернулся, Альгидрас нахмурился, неохотно поворачиваясь ко мне и явно намереваясь соврать. Если яд и был на стрелах, то в первую очередь на той, которой целились в воеводу, чтобы уж наверняка. Меня обдало холодным потом.
– Радим? – голос сорвался.
Радим сморщился и вздохнул, покосившись на ахнувшую Злату. Видимо, не только мне пришла в голову эта здравая мысль.
– На той стреле был яд? – судорожно вздохнув, прошептала Злата.
Радимир обнял ее, гладя по волосам.
– Ну, будет. Хорошо все, – проворчал он. – Чуть царапнуло.
– Плечо все изранено: чуть царапнуло, – всхлипнула Злата.
– Ну, Златка. Будет. И без того сегодня есть, по ком плакать.
Злата прижала ладони к глазам, а я бросила быстрый взгляд на Добронегу. Она стояла, выпрямившись, глядя на сына. Слез не было. В этот момент я поняла, что вряд ли смогла бы вот так. Это сколько же сил нужно иметь!
– Ну, Златка. Ну, – Радимир крепче прижал жену к себе, скользнув ладонью по русым волосам, и виновато посмотрел на мать. – Правду говорю: царапнуло. На Всемилку обернулся. А потом Олег… Ну, вы же его знаете, с ученостью его. За нож схватился да давай за все обиды мстить, – неловко пошутил Радим.
Вид сурового воина, смущенно утешающего жену, впечатался в мое сознание намертво. Я понимала, что должна отвернуться, оставить их, но просто не могла, жадно впитывая то, как большая рука Радима скользит по Златиным волосам. И я знала, что волосы Златы сейчас цепляются за старые мозоли и что рука у него горячая. Мое внимание привлекло движение Добронеги. Она шагнула к Альгидрасу, сжала его плечи и притянула к себе.
– Второй раз ты Радимушку спасаешь, – ее голос все-таки сорвался, но она тут же откашлялась, словно устыдившись своего порыва.
Альгидрас от этой фразы словно уменьшился в размерах и неловко пожал плечами. Злата, казалось, только этого и ждала. Вывернулась из-под руки Радима и бросилась к Альгидрасу. Добронега отошла в сторону, приобняв меня за плечи, а Златка крепко обняла Альгидраса, что-то шепча ему на ухо, беспрестанно всхлипывая. Тот что-то бормотал в ответ, неловко проводя ладонью по ее спине.
– Ну, будет. Ладно, – проворчал Радим.
Зареванная Златка отстранилась и вдруг крепко обняла меня. Я опешила.
– Спасибо тебе! Спасибо, что Радимушку окликнула.
Я глубоко вздохнула, приобнимая Злату и чувствуя объятие Добронеги, и попыталась придумать достойный ответ на логичный вопрос, который непременно возникнет.
– Как ты поняла, что не Будимир это? – раздался голос Радимира.
И хоть вопрос и был ожидаемым, готового ответа у меня не было. Я не знала, как объяснить то, что почувствовала на берегу. Поэтому я повторила сказанное дружинникам:
– Я… увидела. Мне показалось, что на палубе был тот… один из тех… Знакомый мне. Я не знаю точно. Я не была уверена. Просто…
Я поняла, что начинаю невнятно бормотать, но ничего не могла с собой поделать. Не могла я уверенно врать под пристальным взглядом Радимира. Не сейчас. Спасла меня Добронега. Отодвинувшись от меня, она повернулась к Альгидрасу, напряженно смотревшему мне в лицо, словно пытавшемуся уличить во лжи:
– Олег… там Улеб тебя дожидается.
Альгидрас резко вскинул голову, чуть поморщился и скользнул ладонью по повязке.
– К Радогостю?
Добронега кивнула. Альгидрас оглянулся на оставленный угол: стружки на ткани, валяющийся на полу резец. Мне показалось, что он тянет время.
– Я приберу, – тут же воскликнула Злата. На что Альгидрасу оставалось только кивнуть и выйти из комнаты.
– Это как же должно быть худо, что Любава согласилась Олега позвать, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Злата, осторожно поднимая ткань, чтобы не рассыпать стружки.
– Худо, – устало отозвалась Добронега. – Нутро взрезано. Тут уж на любое чудо понадеешься.
– Он и не из такого живым выходил, – упрямо произнес Радим.
Добронега только покачала головой:
– Не нынче.
– А Олег поможет? – негромко произнесла Злата, вглядываясь в Добронегу.
– Разве только чудо случится, – покачала головой та, устало опускаясь на лавку.
***
Чуда не случилось. Проснувшись утром после ночи глубокого сна, вызванного какими-то отварами, я встретилась с осунувшейся Добронегой.
– Радогостя Перун прибрал, – негромко пояснила она.
Я опустила взгляд, подумав о том, что смерть здесь действительно оказалась настоящей. И от того, что она проходила вот так, фоном, в словах Добронеги и слезах Златы, она не становилась менее страшной. Наоборот. А еще я внезапно вспомнила, почему мне показалось знакомым это имя. Его не раз и не два упоминал Улеб. Радогость был его единственным сыном.
Весь следующий день в Свири стучали топоры, готовя погребальные костры. Звук тревожно плыл над городом, и мне нестерпимо хотелось заткнуть уши. Казалось, что сегодня даже собаки лают громче обычного, а ветер, наоборот, шумит тише, словно для того, чтобы слышать рвущие душу звуки. Весь день я провела дома. Рука болела, все время хотелось пить, и настроение стремительно приближалось к отметке «ниже среднего».
Пришедший поутру Радим запер Серого в загончик, потому что двери в дом Добронеги сегодня не закрывались. Без конца кто-то приходил, уходил. Я предложила свою помощь, и Добронега, бросив на меня быстрый взгляд, велела раскладывать мази по горшочкам. Этим я полдня и занималась. Видимо, раненых было больше, чем я могла себе представить. От тревожного и выматывающего ожидания чего-то плохого я устала сильнее, чем от всего пребывания в Свири. К вечеру мне уже было все равно, приедет ли когда-нибудь князь, привезет ли он сына, нужно ли за кого-то замуж выходить… Меня накрыла такая апатия, какой я еще ни разу не испытывала.
Единственное, что вызвало интерес: чем закончилось дело с кораблем? Почему квары приплыли на корабле Будимира? Но, понятное дело, даже если бы я и спросила, ответа вряд ли бы дождалась. Ибо не женское это дело. В тот день я как-то четко поняла разницу между мужчинами и женщинами в этом мире. Так, женщины в эти дни сновали по городу с лекарствами, а мужчины занимались чем-то малопонятным за стенами дружинной избы. Носившиеся туда-сюда дети сообщили о нескольких гонцах, то ли прибывших, то ли уехавших. В общем, у мужчин жизнь шла полным ходом, а я все раскладывала и раскладывала мазь, которая, к слову сказать, вообще не помогала от боли в руке.
На следующее утро я проснулась поздно и с облегчением поняла, что топоров не слышно. Впрочем, облегчение тут же сменилось осознанием того, что сегодня будет церемония сожжения погибших, а это само по себе радости не прибавляло. Да еще рука болела адски. Я с тревогой пощупала пальцы. Горячими они не были, а то я уж всерьез опасалась чего-нибудь типа гангрены. Робко пожаловалась на боль Добронеге. Та проверила рану, сменила мазь, наложила новую повязку и сказала, что все хорошо. В последнем заявлении я искренне усомнилась. А еще вспомнила Альгидраса, которого и собака покусала, и ранило через несколько дней. Это как же у него все болит-то? И у Радима. Попыталась расхрабриться от этой мысли, но получилось плохо. Они-то привычные. А я в жизни ни одной серьезной травмы не получала.
Ближе к полудню Добронега протянула мне бордовый платок и, увидев мое замешательство, помогла повязать его на плечи. Мы в молчании вышли за ворота и пошли опустевшими улочками к той части города, где я еще не бывала. Знала только, что там есть вторые ворота, ведущие «вглубь земель», как здесь говорили. И снова было ощущение, что город вымер. Как и позавчера, когда все ждали прибытия князя. Сегодня же свирцы провожали своих воинов.
Я смотрела под ноги, стараясь морально подготовить себя к предстоящему зрелищу, но понимала, что даже в теории не представляю себе, как все будет происходить. В фильмах тела складывают на помосты, лодки, корабли, а потом просто поджигают. А все стоят и ждут, когда все сгорит дотла. В принципе, должно быть не очень страшно, если не всматриваться. Но что-то подсказывало, что несколько бессонных ночей мне обеспечены.
Когда Добронега взглянула на меня с тревогой в первый раз, я не придала этому значения. Мало ли? Может, проверяет, нормально ли я выгляжу для предстоящей церемонии. После второго подобного взгляда я немножко напряглась, пытаясь понять, что же делаю не так. Мы шли по пустым улицам, я просто смотрела под ноги, никого ничем шокировать, кажется, не могла. Единственное, что пришло в голову: среди погибших мог оказаться тот, кого Всемила слишком хорошо знала, и для нее это могло быть ударом. Я попыталась вспомнить, кого называла Злата, но единственным знакомым именем было имя Радогостя. Радогость был старше Радима. Приемный сын Улеба, привезенный из сгоревшей Ждани. Вряд ли могла быть какая-то связь. Впрочем, ничего с уверенностью утверждать в этом мире нельзя. После третьего откровенно обеспокоенного взгляда, брошенного Добронегой перед самыми внешними воротами, я не выдержала:
– Что? – как можно тише спросила я, стараясь, чтобы не услышали стражники.
– Ты как, дочка? – раздалось в ответ.
– Я… хорошо, – удивленно откликнулась я.
Рука, конечно, болела, но Добронега об этом и так знала, а в остальном же все было в порядке.
– Хорошо, – поспешно откликнулась Добронега и тут же отвернулась, отвечая на приветствие стражников.
Мы вышли за черту города и пошли по вытоптанной дороге. В отдалении слышались голоса, но людей скрывали из виду деревья. Открывшаяся через мгновение картина была настолько масштабной, что я невольно замерла, и тут же заслужила еще один встревоженный взгляд.
На краю большой поляны был построен высокий деревянный помост. На нем находились… Я затруднялась подобрать слово. Ложа? Скамьи? Для двенадцати воинов, погибших в бою и тех, кто умер позже. Я не знала, один ли Радогость скончался от ран за эти сутки. Окружавшая помост толпа казалась бордовым морем. Платки, плащи, рубахи, – все было бордовым. Это выглядело жутко до мурашек. Осознание того, что это все – настоящее, заставляло зябко ежиться. Я вздохнула и тут же перехватила очередной взгляд Добронеги. И вдруг поняла одну странность. Мы были последними, кто пришел на церемонию. Я заметила взгляд Радимира, стоявшего на возвышении у помоста. Он несколько секунд пристально всматривался в мое лицо, и в моем мозгу вдруг стала вырисовываться интересная картина.
Мы не просто пришли последними. Церемония подходила к концу. Я вдруг заметила то, что не бросилось в глаза сразу: по помосту стекала кровь, а у тел воинов лежали обезглавленные петухи и даже убитая собака. Я отвела взгляд, понимая, что и так видела достаточно. Добронега тут же сжала мой локоть, и мы пристроились позади толпы. И меня настигло второе озарение. Добронега вела себя так, будто мы опоздали случайно. То есть дань-то мертвым отдать пришли, но она ведь травница – ей о живых заботиться нужно, вот мы и задержались. Но ведь все было не так. Она намеренно не торопилась. Мы еле шли по улицам. И я вдруг поняла, что шагу мы прибавили только ближе к воротам. То есть, попав в поле зрения дружинников. Я посмотрела на стоявшую рядом Добронегу. Она молча вглядывалась в происходившее у помоста через просвет между головами и на мое движение никак не отреагировала. Я тоже нехотя посмотрела вперед и… уперлась взглядом в спину высокого воина. Все, что мне было видно, – бордовая рубаха с разводами пота на спине. Случайность? Я почувствовала чей-то взгляд. Поодаль стоял Альгидрас, придерживая за локоть маленькую сгорбленную старушку. Наши взгляды встретились. Он несколько секунд смотрел мне в глаза, словно собираясь что-то сказать, но потом отвернулся.