— Вот ты и попался, Поттер. Ни дружков грифов… Ах да, я же забыл, у тебя нет друзей — лишь рыжий прихлебатель. Ой, как жаль, они бы тебе пригодились, — Маркус Флинт довольно обернулся на своих дружков пятикурсников. Одного я видел мельком в коридорах замка, он был высоким и длинноруким, светло-русые волосы, вытянутое придурковатое лицо и тонкий пушок над сухими губами. Второй же просто стоял рядом, сложив руки на груди, по его выражению лица можно было понять, что ситуация ему не нравилась, но что-то держало его здесь. Вот к нему я и обратился.
— Привет, я Гарри, а тебя я не знаю, давай исправим это? — вытерев потную ладонь о лацкан мантии Флинта, я вытянул её по направлению возможного союзника, при этом добившись тихого рыка здоровяка, еще раз приложившего меня о стенку.
— Пьюси тебе не поможет. Мы со Слизерина не помогаем другим…
—Ой, да заткнись, мечта дантиста, я не с тобой разговариваю, — названный Пьюси парень улыбнулся, в то время как Флинт замахнулся коротким и точным ударом, въехав мне под дых. В глазах заплясали искры, воздух покинул легкие, и маленькие слезинки покатились из глаз.
— Ой, кто-то сейчас разреве… — но он был вынужден заткнуться, так как незаметно вытащенная палочка уперлась в ямку горла.
— Маленьких бить нехорошо.
— Э-э, ты чего?..
— Да он не знает заклинаний, Маркус, — подал голос его длинный сокурсник, а у меня уже крутился в голове план действий. Я попал в ситуацию, похожую на полную жопу. Выкрутиться — это как взять замок в одиночку, набитый закованными в доспехи головорезами с тремя фунтами стали в руках у каждого: безумие. Нужно взять на понт, но понт у меня один — Люмосом его не заборешь, как и Репаро, да и простейшей трансфигурацией тоже не вариант. Он же кабан здоровый, притом еще и живой, трансфигурация живого будет только с третьего курса, спасибо Гермионе за бесполезную в данной ситуации подсказку.
И я сделал то, что мог, то, что умел, то, что гремит у меня в голове каждый раз, когда я вижу тот кошмар, те образы, липким страхом проникающие в мою душу. Те сны, что заставляют меня кипеть яростью и болью утраты.
—Авада Кедавра! — яркий сноп зеленых искр с пшиком выстрелил из конца остролистовой палочки, в то время как я с наслаждением наблюдал за выпученными в страхе глазами Флинта. Он дернулся в сторону, разжав хватку рук, а в это время его длинный товарищ с диким криком сделал шаг вперед ко мне.
Иногда полезно помнить то, чего ты не хочешь помнить и всеми силами пытаешься забыть. А крик все продолжался, и яркий ореол цвета солнца падал на пол под жуткий смех…
В голове было пусто, когда я приземлился на пятки, единственной мыслью было бежать, но это глупо, ноги коротки — они догонят. Единственным выходом было приготовить омлет.
Удар в пах старшекурсника был быстрым и четким, у меня был опыт, так же школьный. Он согнулся в приступе боли, а длинный на него налетел, я проскочил у него между ног и, бросив взгляд на шокированного нейтрала, что так и продолжал стоять не вмешиваясь, изредка на автомате бросая взгляды за поворот коридора. Понятно, он стоит лишь на стреме — коллективизм во всей красе, но вмешиваться он не собирался.
— Глациус, — произнес я, с оттяжкой мазнув кончиком палочки в направлении пола под ногами нападавших, и они завалились на пол кеглями, так же, как и кровь, брызнувшая из моего носа вследствие перенапряжения. Утерев нос и бросив победный взгляд на поверженных врагов, я затер пяткой сапога капли крови на пыльном полу и, зажав пальцами нос, одной рукой свалил блестящий доспех на приходящих в себя старшекурсников.
— За что?! — глухо прогундосил доспех, с грохотом завалив слизеринцев, на что я выдавил:
— Извините… — обернувшись, я не увидел стоящего на стреме, его уже не было, и пятая точка подсказывала, что и мне пора сваливать. Успел я лишь забежать за поворот, как врезался в черное полотно мантии, чтобы тут же отлететь назад.
— Ну надо же, мистер Поттер. Минус пять балов с Грифиндора за невнимательность.
— Ну ептыть… — с чем боролись — на то и напоролись, только это уже не какашка, а огромная куча дерьма, что сверлила меня взглядом и при первой же моей мысли опасливо сузила глаза. Он че, мысли читает? По его наливающимися злобой темным глазам, я понял, что да. Это было глупо, но под его речитатив нелестных эпитетов я думал о белой обезьяне. Когда он отвел в больничное крыло своих студентов, я думал о белой обезьяне. Когда он повел меня в кабинет директора, я думал о белой обезьяне.
— Поттер! — прошипел он. — Не думайте о белой обезьяне!
И я снова о ней подумал, вызвав тихий рык зельевара, что коршуном вцепился в мое плечо, ведя на последующую экзекуцию.
Едва поспевая за быстрым размашистым шагом профессора, я хвостиком несся за ним вплоть до огромной статуи горгульи. Быстрый росчерк палочки в исполнении профессора — и она тут же исчезла в полах мантии, приведя горгулью в действие. Она начала двигаться по спирали вверх, под каменный рокот поднимая вместе с собой винтовую лестницу с узкими ступенями. Получив толчок в плечо, швырнувший меня вперед, я ловко заскочил на ступень, показав одним взглядом все презрение к мужчине. Он и бровью не повел, встав у меня за спиной словно палач, ждущий отмашки судьи, нависая всей высотой своего немаленького роста. Он был высок, строен, облачен в темную приталенную мантию-камзол с широкими полами, открывающими вид лишь на блестящую кожу строгих туфель. Крючковатый длинный нос, острые скулы и тонкие брови на землисто-бледной коже никогда не видящего света лица. Средней длины волосы были расчесаны с пробором по середине головы и тяжелой шапкой едва не доставали до плеч. Они не были блестящими или сухими, но они были гибким монолитом, ни одна прядь не покидала пределов прически, создавалось впечатление, что они прилипли друг к другу.
Лестница остановила свой ход, и он без стука толкнул высокую резную дверь изукрашенного красного дерева, открыв вид на ступенчатое помещение кабинета. Он также находился в башне, о чем свидетельствовали круглые стены и высокий потолок с редкой россыпью витражных окон свечкой.
Отовсюду лился мягкий свет, сотни неугасающих свечей стайками летали над потолком, отражая свой свет среди многочисленных приборов и вещей. Они тихонько звенели, щелкали и выпускали облачка разноцветного пара, что тут же исчезал в чистом воздухе помещения. Каждая стена была заставлена стеллажами с книгами — я словно вновь очутился во Флориш и Блотс, лишь вездесущего запаха пыли не хватало, что и было контрастом, заставившим меня пялиться на все с едва открытым ртом.
— Северус, не ожидал твоего визита, — из дальнего балкончика выплыл высокий старик с бородой до пояса. Он легонько улыбался, посверкивая линзами очков-половинок, и мягкой поступью спустился вниз.
— Мне бы такую грацию в ваши-то года… — одними губами прошептал я, на что получил едва различимое шипение профессора и мягкую улыбку на старческом лице.
— Лишь свежий воздух и любимая работа — вот и весь рецепт, Гарри.
Профессор сделал шаг вперед и, окинув меня презрительным взглядом, начал свой монолог:
— Вам, наверное, уже известно о недостойном поведении Поттера в Хогвартс-экспрессе. Не успел он и шагу ступить в школу, как уже стал зачинщиком конфликта со студентами моего факультета…
— Об этом мне известно, Северус, — спокойным, но слегка похолодевшим голосом. Он сел в кресло с высокой спинкой, стоящим у заваленного бумагами и странными приборами стола.
— Но и этого было мало. Сегодня он вновь был участником конфликта, обернувшегося двумя пострадавшими студентами. Я нахожу это неприемлемым, он весь в своего отца! Такой же…
— Достаточно, Северус, — он мягким движением ладони остановил распаляющегося профессора, в то время как я так же медленно закипал, но сдерживался изо всех сил, чтобы не поддать козлу ногой. Мышь летучая, чмо патлатое, козел кривоносый… Эпитеты продолжали сыпаться, а он тихим вибрирующим голосом перечислял мои мнимые прегрешения.
— Я выражаю тебе благодарность за проявленную инициативу, но далее я предпочту разобраться сам. Ступай, Северусс.
Несколько секунд профессор сверлил спокойное лицо директора взглядом, после чего, стегнув меня скрытой яростью и презрением, взмахнул полами черной мантии и, широко печатая шаг, удалился из кабинета.
— Он своеобразный человек, Гарри, не суди его строго, — я открыл рот, чтобы высказаться, но, подняв глаза вверх, начал тихо дышать, успокаивая нервы. Я не хочу показаться обиженным ребенком, у которого отобрали конфету хулиганы и которому не поверили родители, говоря, что он её съел.
— Присаживайся, может быть чаю?
Я кивнул и примостился на твердую поверхность стула для посетителей, подумав, что они все здесь такие. Только вот зачем? В гостиной мягкие, у директора мягкие, а в других местах твердые…
— Это чтобы не задерживались надолго. Иногда времени бывает так мало, в мои года и подавно, — он произнес это с тихим смехом и движением руки приманил заварник и две фарфоровые чаши светло-кремового оттенка с перламутровой глазурью, что до этого покоились на маленьком столике в дальней части помещения.
— Вы что, как и он мысли читать умеете?
— Не «он», Гарри. Это был профессор Снейп, как ты уже понял — и да, таким редким даром я, к сожалению, обладаю. Но все же не использую его слишком часто, да и не нужно это. Запомни, Гарри, все, что хочет сказать человек, он тебе скажет, не больше и не меньше, остальное знать иногда просто не нужно, а иногда и опасно. Это при том, что многие не любят такого к себе отношения, на пустом месте завести врага в сто крат легче, чем друга.
Намек из первой фразы я понял, да и, судя по руслу беседы, мне не слишком-то и влетит, а может и вовсе нет. Хотя кого я обманываю, все равно влетит рано или поздно.
Отпив терпкого эрл грея, я аккуратно поставил фарфоровый шедевр на блюдце и, покрутив головой, решил все объяснить.
— Директор, я понимаю, что все, что прозвучало, не выставит меня в лучшем свете. Мне это и не нужно, но я бы хотел прояснить ситуацию, — получив его кивок и внимательный взгляд, я решил говорить правду. Пусть он и не будет читать мысли, но все же правда всегда лучше лжи. Иногда правду принимают за ложь, но от того она не становится менее ценной.
— В поезде у меня было ужасное настроение, но я пытался сдерживаться, чтобы не портить его окружающим и не провоцировать конфликт. Но мне нанес визит молодой Малфой, начав затирать про друзей, чистоту крови и прочую хрень…
— Не выражайся, пожалуйста, — он сказал это на автомате и, сам это заметив, помахал ладонью с длинными тонкими пальцами, отпивая еще глоток чая, при этом лукаво мигая ярко-голубыми глазами с кажущимся танцем искорок, витающих в них.
— Извините. Так вот, я вежливо выпроводил его из купе, чтобы тут же услышать, как некий Маркус Флинт оскорбляет мою мать. Не уверен, что точно передам контекст, но что-то, связанное с грязной кровью.
— Это было неприличной ошибкой…
— Я сорвался, налетел на него и начал бить, выгоняя всю ярость. Всю злость и ненависть… — я продолжал говорить, не слушая профессора, все те кошмары, злость, ярость выплескивались бурным потоком слов, опустошая меня полностью. — Я хотел этого, но я не понимал, что не он виноват в её смерти. Просто сделал его виноватым. Ведь так легко перекинуть чужую вину на другого человека…
— Я понимаю тебя, Гарри. Все мы потеряли кого-то: дорогих людей, близких, друзей. Я не говорю, что их нужно забыть, потерять о них память и не вспоминать о них. Нет, нужно лишь отпустить и жить дальше.
Огненная птица курлыкнула над потолком и мягко приземлилась тяжелой периной на правое плечо, зарывшись мне в волосы клювом и дергая им же за волосы.
— Фоукс! Я тебя знаю… — на что я получил тихий переливчатый клекот и новый щипок за прядь волос.
— Фоукс — прекрасное создание. Феникс — существо, способное возрождаться из пепла, сгорая в пламени, слезы феникса целебны, а его пение вселяет надежду даже в самые темные времена. Ты хороший мальчик, Гарри, ведь ты ему понравился. Феникс никогда не будет петь, а тем более терпеть компанию плохих людей.
— Спасибо, профессор, но я все же совершил проступок. Даже несколько… — добавил я под его внимательным взглядом.
— Я знаю, Гарри, поэтому я с неудовольствием снимаю с факультета Гриффиндор двадцать балов, — он бросил строгий взгляд на меня и, поймав осознающий все взгляд моих глаз, удовлетворенно кивнул. — Имею надежду, что вы с мистером Уизли отобьете проигранные баллы в первую учебную неделю, — он вновь посмотрел на меня, переведя взгляд на левую сторону груди, где во внутреннем отвороте мантии в скрытом кармашке лежала фотография. И я без колебаний передал её директору. Он казался мне приятным и мудрым человеком.
— Мантикора. Какое чудное и в то же время опасное создание. Я ума не приложу, как вам удалось выжить в такой непростой ситуации, но я все же рад, что вам удалось. Безмерно рад.
— Хагрид проболтался? Не нужно его наказывать, я сам попросился с ним, а он отговаривал…
Директор вновь поднял ладонь вверх в мягком останавливающем посыле и вернулся к движущемуся полотну безмолвного искусства.
— Я не накажу Хагрида, ведь он и правда не виноват. Да и мне стоило предвидеть такой поворот событий, пусть и довольно маловероятный. Я бы даже сказал крайне маловероятный…
— Но он все же случился. Со мной всегда всякое происходило, я словно магнит для…
— Нет, Гарри, — мягко начал он, вернув мне фотографию с мамашей мантикорой, тремя котятами и усталым мной, что индифферентно смотрел на объектив камеры, в то время как Хагрид с горящим взглядом дергал себя за бороду, бросая полные обожания взгляды на весь приплод. Было у меня тогда подозрение, что он захочет взять себе одного детеныша, но все же он совладал с собой. И мне стоит поступить так же. — На твою долю выпало много испытаний, и будут еще. Я бы сказал, готовься — но нельзя быть готовым к тому, о чем не знаешь. Поэтому я скажу так: ты юн и полон сил, живи так, чтобы не жалеть об этом в старости. Найди друзей и товарищей, что смогут поддержать в трудную минуту, и не забывай платить тем же. Наслаждайся миром — ведь он прекрасен и в счастье, и в печали.
— Спасибо, директор, я постараюсь…
— Я знаю, Гарри, а теперь тебе пора в гостиную: скоро настанет комендантский час. И ты сможешь встретить его вместе с мистером Филчем, а очки факультету нужно вернуть, а то и приумножить.
— Я понял. Спокойно ночи, директор Дамблдор.
— Спокойной ночи, Гарри.
Комментарий к Глава 19
Отредактировано бетой.
========== Глава 20 “Нету ножек - нет конфетки” ==========
— Гарри… — просипел Рон с покрасневшим лицом, он словно свекла, избавленная от кожуры, всем своим видом кипел от негодования и сдержанного гнева, что мерно переходил в страх, разочарование и последующее уныние.
—…рецепт на доске, приступайте, — новый виток взмахов темного плаща, и король подземелий и плесени уселся за высокий стул у такого же высокого стола и начал что-то быстро строчить пером в толстой учетной книге.
—Иди за ингредиентами, Рон, я пока тут посижу, ибо сил моих нет, как я хочу вмазать…
— Гарри! — он вскрикнул слишком громко, но звон столкнувшихся котлов, что водрузили на столы впереди, заглушили его, на что он тут же, спохватившись, перешел на панический шепот: — Гарри, мы ведь еще должны директору… Меня отчислят, мать меня убьет, вся семья будет… — пришлось взять всё в свои руки и всучить толстый талмуд о тысяче трав и грибов в руки тихой истерички. Набрав положенное количество составляющих для зелья, я отправился назад, тихо сатанея от довольного взгляда Малфоя, тупого выражения обреченности на лице Уизли и от сверлящего спину взгляда, полного превосходства и насмешки.
Горелки вспыхнули как по часам, высветлив белый мрамор столов и тонкие листы пергамента с заметками и каракулями. Бросая толченую крапиву, я одновременно шлепал Рона по рукам, буквально тычками направляя его по извилистому пути рецепта из десяти действий и пяти компонентов. Выварив рогатых слизней до однотонной зеленой кашицы, я пинком сапога заставил ускорить толчение змеиных клыков. Когда же лестные комментарии полились из уст зельевара в сторону белобрысого чмошника, я едва сдерживался, чтобы не смотреть в их сторону, и обвел полутьму кабинета расфокусированным взглядом. Бурая пенная шапка грибом клокотала в котле, поглощая один за одним ингредиенты, что панически бросали потные ручонки еще одного психа — тихого, но от того не менее опасного. Глаза расширены, в панике мечутся от мрачной фигуры профессора к детонирующему котлу, что вот-вот отправится в космос или в ад, в зависимости от тяги. Пухлые щеки, укрытые потом, трясутся вместе с челюстью, в то время как белая кожа лица идет багровыми пятнами паники.