— Ты рабыня?
— Как можно, мэм? Нет, я старейшина Братства Стали. Рабыня, да. Звать Девяткой. Всё, познакомились, и ладненько. Можно, я пойду уже?
— Конечно, как хочешь, — Эмили кивнула. — Но если мы можем чем-то помочь — просто скажи.
Харон вздохнул.
— Ну, если так, я бы от пистолета не отказалась, — осклабилась Девятка. Улыбке недоставало нескольких зубов. — И от одёжки. Путь-то неблизкий.
— А куда ты хочешь попасть? — осторожно спросила Эмили. Мало ли, вдруг им по пути?
— Мэм, при всём уважении — вам это на хрена знать? Вы не чья-то частная собственность, вам прятаться не надо. Вот, может, страшилу вашего и заинтересовало бы, куда беглому рабу податься. Хотя нет, вру. Не заинтересовало бы. Он же из Олниевских, эту породу я знаю.
— Поговорить любишь, да? — проворчал гуль.
— Тю, обиделся, — Девятка зашлась хриплым смехом. — А на что обижаться? Ну нет на тебе ошейника — так есть кой-что попрочней.
— Что будешь с ней делать? — быстро спросил Харон, повернувшись к Эмили.
Она пожала плечами. Сложно было не проецировать. Не видеть в избитой, никому не нужной замухрышке собственное отражение. Правда, Девятка, в отличие от Эми Данфорд, не давилась собственной кровью вперемешку с недоумением — «как же так, Господи, за что мне всё это, я ведь была хорошей девочкой», — а огрызалась. Хотя, наверное, её просто дольше били.
— Помогать, — твёрдо сказала она. — Харон, ты же подобрал вчера какой-то пистолет? Отдай ей его. И патроны.
— Пару дюжин, не меньше, — вставила Девятка. — И лекарства. Мне ещё лекарства нужны. И если б вы с едой помогли, так вообще было б замечательно.
— Нет, ты слышала? — гуль удивлённо покачал головой. — Вот это наглость.
— Мне не для себя. Для друзей, — торопливо заговорила рабыня. — Я вот думаю, их же наверняка по этой дороге и поведут. Тут яо-гаи толпами шастают, на пустоши от них хрен отобьешься — вот народ и топает вдоль шоссе, тут хоть в халабуду вроде вашей можно заскочить, если что. И я за ночь миль семь отмотала, а конвоиры наши еле телепаются, у Стэна чирей на заду вскочил, так что…
— Можешь не объяснять, — оборвал её Харон. — Не думаю, что у нас есть на это время.
— Что ты говоришь? — Эмили сердито уставилась на него. — Конечно же, у нас есть время!
— Так, ладно. Вы перетрите тут, а я снаружи подожду, — озадаченно пробормотала Девятка, пятясь к выходу.
— Харон, надо им помочь! — прошипела Эмили, проводив девушку взглядом. — Сам подумай: ну кто за них ещё вступится? Нет, я понимаю, что тебе всё равно, но…
— Мне не всё равно, — негромко отозвался он. — Но у меня мало патронов, и ты не в лучшем состоянии.
— Так отдай ей тот пистолет! Если я слажаю, она подстрахует.
— А кто за ней тогда будет приглядывать?
— Господи! — она чуть не задохнулась от возмущения. — То есть она, по-твоему, сама себя избила, чтобы втереться к нам в доверие?
— Всякое бывает.
— И что ты предлагаешь? Просто послать её куда подальше?
— Не худший вариант, — проворчал гуль. — Но решать — тебе.
— Я решила, — Эмили хватило смелости выдержать его взгляд. Хоть что-то она сделает правильно в своей дурацкой жизни. Хоть что-то. — Идём.
*
Идти далеко не пришлось: Харон просто перенёс вещи в коттедж на повороте дороги, почти неотличимый от того, где они ночевали. Та же планировка, тот же выцветший рисунок на обоях. Те же выбитые стёкла, через которые из дома вытекла жизнь. Сколько их уже было на пути Эмили, этих брошенных, отчаянно неуютных и ненужных жилищ…
Девятка с кошачьей ловкостью устроилась на подоконнике, согревая дыханием замёрзшие пальцы и нервно поглядывая на дорогу. Эмили, чтобы не тратить время зря, разложила на письменном столе чертёжные принадлежности, но так к ним и не притронулась: голова кружилась до тошноты. Харон сидел на диване, вытянув длинные ноги и прикрыв глаза. Со стороны могло показаться, что гуль дремлет, но Эмили-то знала, насколько обманчив этот расслабленный вид.
Он злился. Злился не на шутку. Ему действительно было не всё равно. И, наверное, надо было что-то ему сказать, что-нибудь правильное; и Эмили сказала бы, почему нет-то, у неё же индульгенция в виде фебрильной температуры… Но Девятка была здесь. Это всё меняло.
— Вот они, голубчики. Гадов всего трое, — рабыня недобро прищурилась. — Кстати, о гадах. Плохие парни — это те, на которых нет ошейников. Не перепутайте. Так что, дадите девушке пострелять?
— Нет, — Харон поднялся с дивана. — Но ты всё равно пойдёшь со мной.
— Это с какого такого хрена? — возмутилась девушка.
— С такого. Условия здесь устанавливаешь не ты, — о, Эмили была знакома эта интонация. «Поговори с Азрухалом». — Наедине я вас не оставлю. А снаружи ты будешь гарантией того, что я смогу подобраться к твоим хозяевам достаточно близко.
— Они мне не хозяева, мальчик из Олд-Олни, — огрызнулась Девятка.
— Я скажу им, что поймал тебя, начну торговаться, — спокойно продолжил гуль. — Тем временем ты подашь своим знак, чтобы они не прыгали под пули, и сама уберёшься с линии огня. Если тебя что-то не устраивает, иди и разбирайся сама.
— Я вам помогу, — Эмили подняла голову — и вновь уронила на руки. — Подстрахую отсюда.
— Поможешь, — гуль мельком выглянул в окно. — Постараюсь подвести их поближе. Если снимешь того охранника, что в ковбойской шляпе, будет неплохо. Но не уверена — не стреляй.
— Ага, это точно, — Девятка нетерпеливо закивала. — Только давайте скорее, а? Они уже на подходе.
— И Эмили, — она вздрогнула, услышав своё имя. — Если что-то пойдёт не так — бросай всё и беги. В Ривет-Сити. Рейли слишком далеко.
— Их всего трое, — она попыталась улыбнуться.
— Или семеро.
— Эй, полегче! — возмутилась Девятка, но Харон даже не обернулся в её сторону. Он смотрел только на Эмили.
— Всё будет хорошо, — прошептала она. — Правда, Харон. Мы поможем им и пойдём в Ривет-Сити. Только вместе. Куда ж я без тебя.
— Туда, где ты сможешь выжить. Будь осторожна.
Он ушёл. Девятка бросилась за ним — только мелькнули в дверном проёме пёстрые обрывки пончо.
— Ты тоже, — Эмили закрыла глаза. Стук сердца отдавался шумом в ушах.
Она вытащила из кобуры «Магнум». Уткнулась лбом в холодную рукоять. На миг — до очередного приступа кашля — стало легче. Она сплюнула мокроту и побледнела, увидев кровавые сгустки.
Это могло быть симптомом чего угодно: от лопнувшего в бронхах кровеносного сосуда до запущенной пневмонии или открытой формы туберкулёза. Хоть монетку бросай. В одном можно было не сомневаться: Харон был прав насчёт врача.
Вот только сейчас это ничего не меняло.
Проверять барабан «Магнума» не было необходимости: Эмили прекрасно помнила, что после позавчерашней стычки с дикими гулями осталось четыре патрона. Коробку с запасными она потеряла во время одной из ночёвок, в очередной раз пытаясь поудобнее упаковать вещи в рюкзак — да так и не сказала об этом Харону, постеснялась. Значит, стрелять придётся наверняка.
Она прижалась щекой к подоконнику. По ту сторону окна остывал под бледными лучами солнца тоскливый зимний пейзаж: разбитая дорога, остов автомобиля в кювете, тающие в тумане очертания коттеджного посёлка. Злой порывистый ветер трепал билборд с рекламой кафе — девушки с золотыми волосами и белоснежными улыбками смотрели на Эмили с жалостью. Такие безупречные. Такие мёртвые.
Эмили взвела курок. Прицелилась, задержав дыхание. Нажала на спусковой крючок — на выдохе. Работорговец в ковбойской шляпе скорчился, зажимая простреленное горло, словно пытаясь стянуть края раны. Почти сразу же рухнул навзничь и второй, скошенный выстрелом из дробовика. На чей счёт — её или Харона — записывать третьего, Эмили так и не поняла: выстрелили они одновременно.
*
Таща за собой рюкзаки — наверняка друзьям Девятки прямо сейчас понадобятся лекарства и одежда, — Эмили, чудом не потеряв равновесие, спустилась вниз по лестнице. Сердце билось как-то неправильно, то срываясь в тахикардический галоп, то замедляясь.
Чуть поодаль от входа в дом Харон деловито обшаривал трупы работорговцев. Девятка обнимала избитого до полусмерти доходягу с лишаем на щеке. Двое других рабов стояли в стороне, глядя хмуро и настороженно.
— Знаешь, как сломать ошейники? — спросила Эмили девчонку.
— Ага, — отозвалась она, с неохотой отрываясь от друга. — Там у главного при себе есть такая хрень… как бы это… отключалка. О, спасибо, здоровяк. Это она. Давай сюда.
Харон молча бросил в её сторону какое-то устройство размером с аккумулятор «Пип-боя» и продолжил инспектировать карманы забрызганных кровью тактических жилетов.
— Так я не понял, вас что, Тенпенни нанял? — проворчал один из рабов — тощий, как оглобля, с изрытым оспинами лицом. — Это он теперь наш хозяин?
— Вы свободны, — Эмили вымученно улыбнулась. — Правда. Свободны. Никаких больше хозяев. Идите, куда хотите.
— Оно, конечно, спасибо, дамочка. Только хрена с два мы куда дойдём, — сварливо отозвался другой. — Джек совсем никакущий — гляди, как его Тихарь отделал. И буря вон какая собирается. Вы раньше не могли прийти, а, спасители?
— Тихо вы, охреневшие, — прикрикнула на них Девятка, колдуя над «отключалкой». — А то на одну циферку ошибусь — и хана вам.
— Да нам и так хана. Сдохнем в канаве, зато, мать его, гордые и свободные, — ухмыльнулся рябой — и вдруг улыбка сползла с его лица.
Откуда выскочил яо-гай, Эмили понять не успела. Казалось, вот же, секунду назад, дорога была чистой — а теперь огромный чёрный зверь, будто возникший из холода и сумерек, мчался прямо на них. Харон обернулся. Медленно. Слишком медленно.
Эмили подхватила с земли штурмовую винтовку и бросилась наперерез зверю — действие, как и положено, опережало осознание. Поскользнулась, упала, тут же вскочила, не чувствуя боли. Палец скользнул на спусковой крючок — и очередь прошила тёмный, покрытый свалявшейся шерстью бок зверя.
Взмах когтистой лапы вышиб винтовку из её рук — хорошо хоть, сама Эмили успела увернуться. Прямо перед глазами оказалась земля — красное на белом, золотистые цилиндрики гильз…
Она инстинктивно поползла прочь — или не прочь? Перед глазами заплясали тёмные пятна, сердце словно стиснула шершавая рука — и Эмили, задохнувшись от боли, вжалась лицом в грязный подтаявший снег. Пара выстрелов из дробовика отозвалась привычным звоном в ушах.
Эмили приподнялась на локте, надсадно закашлялась. Небо было свинцово-серым и низким — казалось, протяни руку и достанешь. Вокруг неподвижной туши яо-гая расползалось тёмно-красное пятно. От крови, разлитой по снежной корке, поднимался пар.
Харон придержал её за плечи, не давая снова упасть лицом в снег. Живой. Злой, как дьявол — но живой. Это было единственным, что имело значение.
— Прицельная дальность штурмовой винтовки R 91? — рявкнул он.
— Тысяча двести футов, — машинально ответила Эмили.
— И? В чём проблема?
— У меня не было тысячи футов, — через силу проговорила она. Боль в сердце никуда не ушла — изменилась, стала тупой, ноющей, усиливающейся на вдохе. — Были шестьдесят. И на этих шестидесяти футах между мной и яо-гаем был ты. А стреляю я… сам знаешь как.
Только сейчас она заметила вмятины на своей плечевой пластине. Значит, она всё-таки не сама тогда упала — удар лапы сбил. Надо же, а она и не почувствовала.
— Почему ты так хочешь умереть? — спросил гуль с тихим отчаянием.
— Я не хочу умирать второй, Харон. Не хочу… после тебя. Вот и всё. Чистой воды эгоизм.
Он помог ей подняться. Осторожным, почти невесомым прикосновением отвёл от лица слипшиеся от пота и талого снега волосы. Эмили жадно схватилась за его руку, чтобы снова не упасть.
— Я прогрессирую, — пробормотала она, уткнувшись лбом в плечо Харона, — восхитительно холодное плечо, — и украдкой отирая с губ кровь. — Видишь? Теперь я причиняю вред не только себе, но и другим…
Другие! Девятка и её друзья. Как она могла о них забыть?
— Ребята, как вы? — еле слышно спросила Эмили, выглядывая из-за плеча Харона.
Ребят не было. Как не было и рюкзаков, которые она оставила на крыльце. Лишь вдалеке, на гребне холма, маячили четыре тёмных фигуры.
Харон оглянулся, словно почувствовав её смятение. Отстранился, молча подхватил с земли штурмовую винтовку и бросился за убегающими рабами.
— Не стреляй! — беспомощно крикнула Эмили.
— Почему? — заорал гуль, оборачиваясь к ней.
— Не надо, — её голос сорвался. — Да, они сволочи… но не надо, пожалуйста! Они просто не знают, что можно по-другому… И им всё это нужно, ты же видел, как они одеты. У нас ведь модуль остался, и чертежи, и оружие…
— Убил бы, — процедил сквозь зубы Харон, опуская винтовку.
Настолько злым Эмили его ещё не видела, пожалуй. Даже там, на палубе Ривет-Сити.
— Меня? Валяй, — произнесла она бесцветным голосом.
— Того, кто вбил тебе в голову всю эту херню про жертвенность и всепрощение.
— А какое я имею право кого-то осуждать? — она подняла на него измученный взгляд. — Что я хорошего сделала? Мама умерла из-за меня, папа страдал столько лет… Тюльпан, Ленни… Я такая тварь, что оно, может, и к лучшему…
Ладонь Харона легла ей на лоб — и слова, которых накопилось так много, просто замерли на губах.
— Антибиотики были в рюкзаке? — спросил гуль как-то странно. — Все?
— Да, — потерянно кивнула Эмили.
Он выругался — впервые на её памяти. И крепко прижал её к себе.
— В Ривет-Сити, — глухо сказал он. — Прямо сейчас.
*
Непогода совсем разгулялась через пару часов — наверное, через пару часов, потому что со временем стали происходить какие-то странные метаморфозы. Оно то сужалось до мучительного «сейчас», то растягивалось до размера Вселенной, вбирая всю нескладную жизнь глупой девчонки из Убежища.
Мерзкая морось сменилась метелью. Совсем, как тогда, в районе Мейсон. И Эмили брела сквозь снег, черпая силы из «тогда», из тех вариантов прошлого, в которых она прислушалась к Харону и вовремя вернулась на Сьюард-сквер, пока все эти варианты не были вычерпаны до дна, оставив только одно видение — неласковый холодный рассвет завтрашнего дня. Того дня, в котором она не могла разглядеть себя, сколько ни старалась.
Огонь был внутри. Он жрал лёгкие, заставлял сердце колотиться. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали бессвязные картинки. Четыре силуэта на фоне свинцово-серого неба. Барная стойка, заляпанная кровью Азрухала. Иней на проводах. Растрескавшаяся от зноя земля у входа в Убежище. Вырезанный на парте символ «Тоннельных змей», шум диапроектора за спиной, дрожащая, еле различимая картинка на доске — бессмысленно-тупые рожи поселенцев, перечёркнутые заголовком «Картографирование как основной вектор возрождения Пустоши».
— Можно выйти? — Эмили подняла руку — и с ужасом уставилась на пальцы, перемазанные кровью.
Мистер Бротч укоризненно покачал головой:
— Я очень разочарован, Данфорд. Твои результаты… Джеймс не переживёт такого разочарования. Ты всех подвела. Ты гнилой человек. Мы так хотели…
— Хотели, — подтвердил О’Брайан, нависая над партой. С комбинезона стекала вода, заливая тетради. — И ты хотела, сучка. Что, ты не в силах была отбиться? Да как же. Ты могла убить себя, детка. Раскроить череп об угол стола и избавить нас всех от искушения. Но нет, тебе лишь бы жить, — он облизнулся.
Чьи-то руки обхватили её и потащили прочь — сквозь колючие взгляды, гневные возгласы, паутину чужих слов.
— Нет! — заорала она, пытаясь вырваться. Но руки держали крепко. Тёплые, надёжные.
Джонас заглянул ей в лицо. Грустно улыбнулся, поправил на переносице разбитые очки.
— Где папа? — прошептала Эмили.
— Если бы тебе можно было доверять, он бы взял тебя с собой. Но он знал, что ты всё испортишь. Что с тебя не будет толка, — Джонас печально покачал головой. — Знаешь, Эми, это ведь тебя должны были убить, а не меня.
— Прости, — она прижалась к белому халату. Прикосновение отдалось болью в ладони — но ведь ладонь была потом, позже…