Интересно, когда Бриенна выдумала себе эту странную формулу помолвки — битва, выигрыш, пари? До того, как поняла, что никому не интересна, или после — в надежде на нищего честолюбивого рыцаря, одержимого мечным боем? Джейме злится на нее, понимая, что вообще не должен быть заинтересован происходящим.
— Она леди. Ей не стоит опускаться до подобных развлечений на потеху толпе.
— Она леди с оружием в руках.
— Но она все же настоящая леди.
— Может быть, — Джон, кажется, поддразнивал его, делая это так же, как если бы на самом деле был королем.
Схватка переходит в стадию, когда все по-настоящему, и Джейме рад, что не видел их прелюдии, почти нежных тычков, которыми они обменялись, приветствуя друг друга. Бриенна сражается с кем-то другим. Это такая болезненная измена, что теперь он и рад бы отвернуться, но не может. Он болеет за каждое ее движение, потому что Тормунд сильнее во много раз, и женщине приходится приноравливаться к его движениям, его манере наносить бескомпромиссные удары едва не насмерть, и это то, чего она никогда не умела.
Приспосабливаться.
Это их с Джейме всегда роднило.
Он ударяет кулаком левой руки по деревянным перилам, но на этот раз Джон Сноу рядом молчит.
«Только не поддавайся, Бриенна, — молит про себя Джейме отчаянно, — не поддавайся ему. Держи удар слева, держи удар слева, дура, он обманывает тебя, он…». Она, словно услышав его предупреждение, блокировала выпад. Тормунд весил слишком много, чтобы любой, даже удачно отбитый, удар отбрасывал женщину назад, дальше и дальше от центра площадки, где она могла контролировать то, что происходит.
Джейме потерялся в происходящем. Был он, усиливающийся снег и двое внизу. Был Тормунд, в пылу битвы срывающий с себя одежду, рычащий и гигантский, яростно-возбужденный, и была Бриенна — рядом с противником такая маленькая, тоньше его раза в три, определенно слабее, стойкая, смелая и немного испуганная, если судить ее лицу. Джейме знал, как она со стоном вытягивает вечерами свои длинные ноги, насмотрелся за их путешествия, Джейме знал, как она потягивается, когда никто не видит, и непристойное возбуждение в штанах напоминает ему…
Бани Харренхолла. Воспоминание, почти стертое — слишком часто он извлекал его наружу, чтобы полюбоваться гневной обнаженной Бриенной, а затем вспомнить, как его голова касалась ее груди, губы скользнули по ее руке, сильной, гладкой и мокрой.
Это было больно, теперь особенно. Потому что Бриенна там, внизу, с другим мужчиной, который почти загнал ее в угол, и Джейме впервые за годы, если не десятилетия, молится по-настоящему, не рискуя анализировать, что его толкает на это. И о чем он, собственно, просит.
Тормунд слишком силен. Он подавляет, берет что хочет, и Бриенна — то, чего он хочет. У него еще много сил, а она почти выдохлась. Наконец, одичалый швыряет ее перед собой на снег, два удара, справа, слева — Джейме почти чувствует, как немеют пальцы Бриенны от попытки не выронить Верный Клятве, отражая эти удары, — и выпрямляется над ней, грозный, торжествующий победитель.
Ему достаточно приставить клинок к ее горлу, чтобы объявить себя выигравшим эту схватку. Это, конечно, могло бы быть шуточным дружеским поединком, чем является по сути, но, если верить Джону Сноу, сближение между ними существует на самом деле.
Это не всерьез. Только не Бриенна, я ее знаю. Она не может. Я не могу. Не допущу.
Бриенна кажется беззащитной на коленях перед рыжим великаном. Но в ее взгляде — а Джейме видит ее лучше, чем что-либо или кого-либо — нет отчаяния, нет страха, нет даже злости, лишь спокойное, несвойственное ей смирение и некоторое любопытство. Женщина позволила себе проиграть, понял вдруг Джейме Ланнистер.
Тормунд делает движение плечом, намереваясь поставить точку в поединке, и в эту минуту снег, и так валящий крупными хлопьями, вдруг разлетается во все стороны разом, раздается карканье ворон, а затем — звучит скорбный зов рога.
— Почти, моя малышка, почти, — рычание в груди Тормунда совпадает с третьим звуком сигнала, все приходит в движение вокруг, но Бриенна пялится на него молча, — я был ближе, чем кто-либо, а?
Джон Сноу покидает тренировочный двор. Одичалые разбегаются кто куда. Все заняты, дозорные, стюарды, все, только Джейме обессилел, и отчаянно пытается найти в себе капельку гордости для того, чтобы отлепить спину от стены и не казаться трусом.
Если бы только его внезапная слабость действительно была связана с трусостью и явлением Белых Ходоков.
Но это было признание, которому не нужны свидетели, кроме него самого. То, что он осознал вместе с нахлынувшим облегчением, когда Тормунд покинул тренировочный двор, как и Бриенна — отправившись в другую сторону. То, что выжимало слезы из самой глубины его истерзанного сердца.
«Если мы выживем, я скажу ей, что люблю ее. Если я увижу, что смерть близка, я скажу ей. Если один из нас будет умирать, а другой окажется рядом, я скажу. В любом случае, это все, что мне остается — признаться».
========== Поется в песнях ==========
Любовь находит человека по велению свыше; желание существует отдельно от любви; но неугасающая страсть, сочетающая и то, и то — это самородок-редкость, и рождается в неожиданных обстоятельствах.
Джейме Ланнистер с того дня и часа, как подпал под воздействие странных чар, соединивших его с Тартской Девой, задумывался о природе своей тяги к ней, но прийти к единому выводу никогда не успевал. С чего она началась, за какие якоря держалась, эта тяга?
Бриенна определенно не была из доступных девиц. Не склоняла к себе открытой лестью. Не делала намеков. Если, конечно, не считать за намек ее бесконечно влюбленный взгляд, стоило им только встретиться. Но к влюбленным взглядам Джейме привык, а вот взаимности удостоилась лишь одна женщина. И почему она — он не знал.
Может быть, дело было в ее физической силе. Она потрясала его с самого первого дня их знакомства. Выносливость и упрямство, так бесящие Ланнистера нередко, его же и восхищали. Бриенна шутя управлялась с самой тяжелой работой, ничуть при этом не уставая, даже не потея. Джейме знал, что значит потеть — особенно в доспехах. Дамы на турнирах не зря находились от своих славных воителей на расстоянии.
Вспотевшая Бриенна пахла, хоть и не розами, но чем-то безусловно приятным. Во всяком случае, не отвратительным. Чем-то, чем ему нравилось дышать. И это было в новинку для Джейме, потому что запах Серсеи, как и запах всех троих их детей он не чувствовал, не узнавал — настолько он не отличался, видимо, от его собственного. Поймав Бриенну за обнюхиванием его собственной рубашки, Джейме, конечно, вдоволь над ней посмеялся, но это было общее для них. Они проговорили о запахах, приятных и не очень, целый вечер.
И это было второе очарование Бриенны. Если ей не мешала природная застенчивость, она представала на редкость умным, рассудительным, деликатным собеседником. Свойственный юности максимализм ее оставил, а приступы ханжества окончательно канули после визита на Север. И не было для Джейме Ланнистера большего наслаждения, чем разговоры с женой, когда она забывала, что они женаты, и не пыталась притворяться сама перед собой покорной, женственной, загадочной девицей из романов или баллад. Бриенна определенно была героиней других историй.
Может, притяжение основывалось на более чем равнодушном отношении женщины к тому, что ее, собственно, делало женщиной. Она была — хороший друг, верный клятвам меч, исполнительный подчиненный. Она была женщиной только в его объятиях, сама, кажется, не очень веря в то, что все это на самом деле происходит с ней и вокруг нее. И при этом Бриенна чрезвычайно презирала половые различия и искренне недоумевала, почему остальные не разделяют ее мнения. Если же кто-то был с ней не согласен — у нее всегда имелся в запасе удар клинком. Жаль только, это работало лишь в честном поединке, среди идеальных (несуществующих) рыцарей.
Но даже вера Бриенны в рыцарей заставляла Джейме желать стать таковым для нее.
Так или иначе, его к ней тянуло, и это было нечто большее, чем желание просто ее иметь. Он находил большое удовольствие, неожиданное для себя, просто находиться с ней рядом, молча, когда каждый был занят своим делом.
Было, конечно, кое-что, что удручало Джейме. Например, то, как она выдернула у него руку, когда он хотел ее поцеловать при всех. «Сир Джейме! Все смотрят», — и все тут. А ему отчего-то ничего так не хотелось, как поцеловать ее — и чтобы люди видели, что ему это позволено. И не только это.
Только слепые и глухие не знали о том, что их лорд-командующий женился на Бриенне Тартской, а ему все было мало.
Бронн, например, давно уже рассказывал, что страстность четы Ланнистеров стала поводом для новых шуток, поговорок и даже нескольких песенок. Первую из которых Джейме услышал, даже не добравшись до Королевской Гавани.
…
— Ты слышала? — ворвался он в шатер, где Бриенна безуспешно третий раз за утро пыталась влезть в свои доспехи, — слышала, что они… о, Семеро, женщина, что это?!
Последнее, что он надеялся увидеть на своей жене, был корсет. Один из немногих случаев, когда у него, без преувеличения, отвисла челюсть. Женщина упрекала его за то, что в походных маршах он таскал за собой зеркало в полный рост, но сама теперь крутилась перед ним, и Джейме был рад, что вошел в эту минуту.
Подойдя сзади, он скептически оглядел ее попытки утянуться. Они все еще не знали, каков срок ее беременности, но очевидно было с первого взгляда, что прятаться больше невозможно.
— Нацепить корсет, чтобы влезть в доспехи. Вот она, моя леди. Я определенно счастливчик.
— Помоги, — пыхтя, Бриенна попыталась достать до крючков сзади. Джейме оценил результат ее трудов.
— Если хочешь, я достану расширитель.
— Это сира Брука, — глазами указала женщина вниз на корсет, поднимая руки, — скоро я буду такой же толстой, как и он.
— Ты не толстая. Ты беременная.
— Одно и то же, — шнурок, за который потянул Джейме, выскользнул у него из пальцев, а второй лопнул.
— На тебе ни грамма лишнего жира, Бриенна. Большая часть тебя — это чувство вины и муки совести. Ну-ка опусти руки… — один крючок у нее на спине погнулся от этого движения.
— Уф.
— Еще одна попытка — и сир Брук может забыть про свой брюходержатель. Может быть, — он потянулся, чтобы выглянуть из-за ее плеча и заглянуть ей в лицо в отражении, — пора от доспехов просто отказаться? На время? Ненадолго?
Это был тяжелый момент. Напряженное лицо женщины не выдавало битвы в ее душе и разуме, но затем она со вздохом принялась расстегивать крючки на корсете.
Джейме знал, что быть слабой, зависимой и бесполезной его леди-жена боится почти так же, как однажды проснуться снова в одиночестве. Как-то раз Бриенна призналась ему, что уже не хотела бы, как когда-то раньше, внезапно оказаться красоткой вроде Маргери Тирелл или Сансы Старк. Они тогда еще поспорили о понимании красоты, после чего она обиделась и закрылась от него, задетая его словами.
Большая и сильная, Бриенна переживала из-за своей внешности точно так же, как любая другая девушка. Джейме знал, что доспехи являются для нее чем-то большим, чем просто знаком принадлежности к рыцарству. Без них она превращалась просто в женщину, не только для него — для всех; и беременность, которую уже невозможно было скрыть, лишний раз подчеркивала ее уязвимость и слабость. А на этом поле она сражаться боялась, потому что никогда не могла победить прежде. Он пообещал себе, что однажды, сколько бы ни пришлось заплатить, купит ей победу, если это будет необходимо.
— Так я хотел сказать тебе, — как ни в чем не бывало продолжил Джейме, — они сочинили песню. О тебе и обо мне. «Хороши в постели, хороши в бою».
— Это про нас? — севшим голосом поинтересовалась Бриенна. Джейме горделиво кивнул.
— Но мы действительно хороши. Послушай-ка: «В руке могучей Верный Клятве меч, невинность отдала за помощь в битве…», — на голос Ланнистер никогда не жаловался, так что его точно слышали и снаружи шатра, — а вот припев: «Мир спасли над пропастью, сдержали на краю — хороши в постели, хороши в бою; алый и небесный стяги, вам я песнь пою — хороши в постели…».
— Сир Джейме! — ее смущение всегда легко превращалось в гнев, — это неприлично!
— А здесь никого, кроме нас нет, -…а гнев — в желание.
Он подтянулся к ее уху, подул, убирая растрепавшиеся волосы-опять она слегка неровно их подрезала у висков — и зашептал, не смолкая, пока рука его путешествовала вниз — под распущенные шнурки корсета, под рубашку, под штаны, кажется, тоже не ее собственные…
— Ты с мечом, Бриенна, это то, о чем, безусловно, стоит петь. Но я видел зрелище прекраснее.
Пальцы прошлись по гладкой теплой коже ее округлого живота, легли между завитков волос на лобке, чуть скользнули ниже — и Бриенна глубоко втянула воздух носом, подставляя шею его первому поцелую.
Джейме не знал по личному опыту, но много раз убеждался, слушая байки соратников, что ни одна из прочих женщин не обладает столь же развитой врожденной чувственностью, как его леди-жена. Она отвечала на каждое прикосновение. Не оставляла без внимания ни один его намек. Она чувствовала его — и всегда давала ответ.
И это не всегда была битва, о нет. Сейчас, например, это была целительная нежность с его стороны. Джейме знал, что Бриенна расстроена, и надеялся ее утешить. И, что заводило его до опасности кончить, даже не приступив к сладкому действу обладания ей, так это ее реакция на его слова и касания.
Он мог позволить себе с ней почти все, чего хотел.
-…даже если ты будешь в доспехах… кто посмеет ответить на твой вызов, кроме меня, любимая?
— Джейме, — жарко выдохнула она ему в рот, почти сдаваясь.
— Это мое имя.
— Джейме!
— Скажи, что ты моя.
— Я твоя, — выпалила Бриенна тут же.
— Скажи, что ничья больше.
— Ничья. Джейме! — его пальцы опустились ниже, и он ощутил горячую влажность под ними.
— Скажи, что любишь меня.
Молчание было ему ответом.
— Женщина?
Она тяжело дышала, расставляя ноги шире и опускаясь ниже, чтобы поймать больше его прикосновений, сделать контакт полным, но молчала.
«А что, если нет? Что, если на самом деле нет?».
— Ты… молчишь? — желание боролось со страхом внезапно оказаться отвергнутым. Это не поддавалось осмыслению. Страх просто был.
Внезапно Бриенна, чуть отпрянув назад, растрепанная, прекрасная, с неподвижным лицом — блестящие мокрые губы, решительность воина в глазах — опустилась перед ним на колени. Глупо, но Джейме был готов услышать что-то вроде рыцарской клятвы или присяги на верность, только не ожидал, что она ловко расшнурует его штаны и…